Третий сезон Ведьмака пиздец говно. Скука смертная. Картинка красивая, постарались, а вот кроме неё смотреть-то и не на что.
Я ещё удивилась, почему после выхода сезона на фандом не обрушилось очередное ведро соплей. Посмотрела и поняла.
Меня торкнули два момента

спойлерно

- мужской поцелуй взасос крупным планом и распидорашенный Филавандрель, и то это шок-контент, а не драма.

И у Шутов затишье какое-то. Сиди думай, куда все убежали, где теперь фанатов одноногими собачками кормят.

@темы: Ведьмак

---

Название: Иллюзия заботы, иллюзия любви
Фандом: Моя большая тайна
Персонаж: Васильев/Света, Васильев/Микки
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма, дарк, трагедия, психология.
Наркотики, проституция, насилие над детьми, сексуальное насилие (упоминается), психологическое и финансовое насилие, жестокость, нон-кон, даб-кон
Триггер на триггере, пацаны, и что самое нехорошее, я практически не пишу про то, что не видела своими глазами. Я видела такие семьи. Я не знаю, что с этим делать и не имею на это сил, проверено. В психологии считается, что травму получают жертвы, их близкие и свидетели, и я реально таскаю это с собой - этих ублюдков, семьи со Стокгольмским синдромом и своё невмешательство.
Наверно, этот текст надо было подавать порционно, чтобы сразу не убить читателя. Может быть, я однажды сделаю это, но просто не смогла держать в себе.
Саммари: Васильев красиво ухаживал, водил Свету в рестораны, дарил цветы и украшения. Мишеньку тоже задаривал. Они даже выбирались куда-то все вместе, словно семья. Тётки со Светиной работы ахали, охали, говорили, что она настрадалась от мужиков-козлов и наконец вытянула свой счастливый билет. Что он любит её и будет хорошим отцом для ребёнка, которого Света тянула без отца, без бабушек-дедушек.


Микки помнил время, когда улыбался искренне, когда умел любить. Помнил, как хорошо относился к Васильеву, когда тот только появился в их со Светой жизни. Ему, слава богу, было почти четырнадцать.
Васильев красиво ухаживал, водил Свету в рестораны, дарил цветы и украшения. Мишеньку тоже задаривал. Они даже выбирались куда-то все вместе, словно семья. Тётки со Светиной работы ахали, охали, говорили, что она настрадалась от мужиков-козлов и наконец вытянула свой счастливый билет. Что он любит её и будет хорошим отцом для ребёнка, которого Света тянула без отца, без бабушек-дедушек. Миша помнил предыдущих хахалей, неудачников по жизни, да ещё поднимавших на Свету руку. Кто-то даже пил и нёс из дома вещи. Миша понимал, как ей было трудно, не маленький был уже. Васильев ухаживал, как будто не требуя ничего взамен, они не спали, насколько Микки мог судить с высоты нынешнего опыта. А потом сделал предложение, очень по-старомодному, обещал принять Мишу и воспитывать как своего. Света всё удивлялась, почему она, почему ей так повезло, что он в ней нашёл?
Микки читал потом "Лолиту", мимо не прошла. Блевал несколько раз, но упрямо дочитал до конца, потому что в школе задали по внеклассному чтению, а он же не хотел огорчить родителей плохими отметками?
После свадьбы они переехали к Васильеву, Света уволилась, Мишу перевели в другую школу, супер-пупер-элитную. Все их прежние связи оборвались, если не сразу, то постепенно, потому что Васильев бывал их гостями недоволен. Потихоньку он устанавливал свои правила, ввёл систему наказаний. Мише было трудно учиться в новой школе, был сильный разрыв между ней и старой по уровню, и если он не справлялся, Васильев доставал ремень.
Миша старался, как мог, думал, что делает это ради матери. А мать терпела ради него, и они вязли всё глубже.
Всего полгода спустя Васильев завёл в доме особую комнату для наказаний. Поставил там лавку, красивую такую, обитую бордовой кожей, с блестящими гвоздиками, с лакированными ножками. Постепенно целый инструментарий там завёл. Микки всё на себе попробовал после того, как Васильев объявил о профилактике нарушений, так он называл порку дважды в месяц. Удары он наносил спокойно, якобы не из ярости, а для дела, но это не мешало срываться в другие дни, когда домашние "доводили до греха" своим поведением. Бил он профессионально, не оставляя следов на видных местах, и только спина была одной сплошной уликой. И то потому, что Васильеву нравился этот вид.
Они с матерью прошли всё. Терпели друг ради друга. Выгораживали друг друга. Вступали в сговор - это был последний, до сих пор тянущийся этап, - и постоянно друг друга предавали.
- Расскажи, что ты делал не так на этой неделе, - отвесив профилактические десять ударов, спрашивал Васильев. - Сколько ударов и каким инструментом ты заслужил?... Считай.
Миша понял в какой-то момент, что скрывать от него что-либо или не признавать за собой грехов - себе дороже. Он порой выдумывал какие-то мелочи, если рассказать было нечего, чтобы не получить за якобы ложь и неповиновение.
А потом Васильев начал его трогать. Прямо после порки, медлящего слезть с лавки, не желая вызвать приступ боли. Васильеву это промедление тоже не нравилось, он считал, что мужчины не плачут, и за слёзы мог добавить ещё.
Он лапал Мишу, тот глотал слёзы и молчал. Потом Васильев, естественно, его трахнул и продолжил трахать каждую вторую пятницу, кончая на спину, размазывая сперму по свежим ранам, мешая с кровью - такие вот были у него причуды. Света, естественно, знала, она каждый раз подслушивала под дверью. Света молчала - и Васильев прямо при ней одним движением брови мог приказать Мише идти с ним в другую комнату. Или попросить Свету вон.
А так-то у них было всё хорошо. Света содержала дом в идеальном порядке, Миша и Васильев были накормлены, начищены, наглажены. Они всей семьёй регулярно выбирались куда-нибудь. Ходили в гости. Принимали гостей. Миша посещал хорошую школу и кучу дополнительных занятий, дома была своя тренажёрка, личный тренер захаживал, потому что мужик обязан был заниматься спортом, а разденься бы Миша в общем зале, возникли бы ненужные мелкие неприятности. Обязательны были семейные обеды и ужины по часам. Нельзя было есть не вовремя. Нельзя было пропускать приём пищи, если дома был Васильев. Опоздавший домой ко времени ужина оставался голодным. Нельзя было есть, если Васильев запрещал. Нельзя было приходить домой не вовремя - каждая вечеринка была написана у Микки кровавыми полосами на спине.
- Папа о нас заботится, - как будто убеждая себя, постоянно повторяла Света. - Смотри, сколько у тебя всего есть. Сколько у тебя возможностей! Знаешь, сколько детей завидуют тебе? Их тоже бьют, но у них нет всего этого, Мишенька. Ты что, забыл, как мы жили раньше? Потерпи, это всё ради твоего будущего, сынок. Папа тебя любит.
У него вечно задница болела от этой любви, вся спина была в следах заботы. Он обязан был сидеть прямо, радоваться и быть благодарным. Улыбаться, когда Васильев обнимал его при всех за плечи и, изображая заботу, гладил по спине.
Ладно, карманных денег становилось тем больше, чем довольнее оставался Васильев. Главное было правильно подыграть ему. Сознаться в мелких прегрешениях, перетерпеть его ёрзания - он не требовал разнообразия, достаточно было, чтобы Мише было больно, страшно и стыдно. После требовалось вежливо поблагодарить.
Кругом были люди, которые подозревали, хуже того - знали. Знали - и молчали. Знали - и ничего не делали. Иногда сочувствовали. Разводили руками. Сливались. Никому он был не нужен с проблемами. Так и появился Микки, человек-праздник, шут, зажигалка. Его можно было обнимать, хлопать по спине, ронять, - он не морщился, продолжал улыбаться.
С "витаминками" вообще стало хорошо. Боль уходила, настроение поднималось, и в целом становилось настолько похуй на всё... На то, что у него, на самом деле, нет будущего, потому что он не железный, а Васильев его до своей смерти не отпустит.
У него появилось что-то вроде друзей. Он запрещал этим людям называть себя Мишей или Мишенькой, по-домашнему. Только Микки. Потому что от собственного имени передёргивало. Он совершенно спокойно толкал друзьям таблетосы и порошок, умом понимая, что это не по-дружески. Но так-то друзья ему были не нужны, был нужен источник средств, не зависящий от капризов Васильева. Зачем - пёс его знает, на побег - вряд ли, с Васильева сталось бы и за границей его достать, да и бросать Свету одну с этим гадом, который бы отыгрался на ней за двоих...
Девушки тоже чего-то от него хотели. В вопросах близких отношений он как-то стопорился, с трудом различая, любовь ему предлагают, дружбу или секс. Катя его хотела, Веро тоже, перепадало как королю вечеринок... Только вот он никогда и ни перед кем не раздевался. Даже если это был тройничок. Тем более, если это был тройничок. Другие двое трахались, а он или смотрел, или позволял сделать себе минет. Давал отсосать, сам возвращал девушке или парню любезность языком и пальцами. Дальше не пускал даже обдолбанным. А уж в душу-то. Веро вон вообще послал - не нужна ему была эта непонятно к чему обязывающая близость. (Узнает. Ничего не сделает. Сольётся.)
Вот в съёме всё было просто и понятно. Товар - деньги. Психолог отловил его и предложил. Беленький, светлокожий, светлоглазый, он должен был пользоваться успехом у приезжих азиатов, как нечто экзотическое. Микки согласился, когда сидел на мели, и втянулся. Клиентам нравился его товар, они заказывали Микки снова и снова. Приятную беседу. Его руки, его рот. Клиентам нравилось доставить ему удовольствие. Они доплачивали за возможность немного оголить и погладить живот, за разрешение запустить руки под водолазку и потрогать соски. Его ноги осторожно поглаживали через брюки, целовали обнажённую щиколотку с трепетом. Нашёлся даже японец-футфетишист. А заливать своей спермой платиновый блонд нравилось чуть ли не каждому третьему. Микки грело, что он им нравился. Что за ним ухаживают, проявляют толику заботы, хотят сделать ему хорошо.
Нельзя было его раздевать. А также оставлять следы или пытаться посягнуть на его задницу - Васильев мигом бы спалил, так-то за прошедшие годы Микки научился усыплять его бдительность.
На хате почившего психолога, немного жалея, что эта страничка жизни закрылась, Микки взламывал компьютер, а Соня нетерпеливо пыхтела ему в ухо.
- Ре... - начала она, увидев, что пароль найден.
Микки положил ей на губы палец, потерпи, мол, и принялся листать папки. Замелькали привлекательные девчонки и парни.
- Микки, ты? - прошептала Соня ошеломлённо.
- Да, - невозмутимо, с улыбкой ответил он.
В его папке кроме фоток с милыми улыбками было и несколько видов на его спину. Для одного извращенца. Очень нужны были деньги. Тот полночи выцеловывал и вылизывал шрамы так, что без наркоты Микки с катушек бы слетел от боли, и дрочил на него. Было фото сзади, с красными полосами от плеч почти до колен. Было поближе, по пояс, с томным взглядом из-за плеча.
В тот раз его приняли вместе с клиентом, приволокли к Васильеву, Васильев чётко обозначил границы, подкрепив слова внеочередной вздрючкой и ночёвкой в камере. И самое поганое - с этого дня Микки стучал ему на всех - на клиентов, на друзей, на родителей друзей, на преподов, на поставщика...
Соня-то была из тех, кто считал себя другом, знал об избиениях (о самой крохе творящегося пиздеца!) и молчал. Микки мстительно развернул фото на весь экран, одно, потом другое, помедлил, давая ей рассмотреть во всех подробностях, и безжалостно снёс всю папку. Так, что не восстановишь.
- Вот теперь можешь звать остальных, - и подарил ей свою фирменную улыбку министра радости.

---

Название: День 26. Путешествие. Гуд бай, Америка.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Миха/Андрей
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор, повседневность, путешествие
Посвящается моему бывшему мужу, крутому адвокату, который за границей чувствует себя идиотом и каждый раз возвращается оттуда в истерике.
На моей памяти у него была единственная нормальная поездка, собственно со мной, потому что было кому опекать его круглые сутки и втягивать в авантюры.

Надо же, они так мечтали попасть сюда. А теперь кроют матами и с каждым днём всё больше хотят домой.
- И бабы у нас красивее, - бурчит Миха, покуривая на балконе гостиницы.
"Бабы, значит?"
- А скажи, прикольно было бы с негритянкой, - подъёбывает его Князь.
"Я те покажу негритянку, - ясно читается в глазах Михи. - Вот расползутся все и покажу."
Какие, нахрен, негритянки? Как тут, нахуй, подцепить кого-то?
В клубах, где концерты, - все свои, бывший наш народ. Американцы - как рыбки за стеклом аквариума, "Шуты" не смешиваются с ними, как вода с глицерином.
Ходит вся группа кучкой, как группа детсада, только что за руки не держатся и голову-хвост флажками не обозначают. Они не знают языка, не знают местной культуры, не знают, как сориентироваться в городе и как воспользоваться простейшими вещами. Городским автобусом. Туалетом, блядь. Как дети малые, могут заблудиться или нажраться какого-нибудь говна, вон, Миха минут десять выяснял, что за яркая бутылочка стоит в гримёрке, да так и не выяснил.
Они кидаются ко всякой ерунде в магазинах, как будто никогда не видели, как будто не доиграли, и да, ведь действительно, не видели и не доиграли, а со стороны смотрятся дикарями.
Больше всех повезло Князю, который сохранил в себе ребёнка в хорошем смысле слова. Он тянется к яркому больше других, ничуть этого не стесняясь. Лезет к местному "однорукому бандиту", тратя полноценные доллары. Тот ничем не лучше своих родных, только вместо заводных ракет и жувки со вкусом земляничного мыла оттуда пялятся супергерои мейд ин чайна. Андрюха пускает слюни на гигантские даже издалека американские горки. Но и с него сползает иной раз маска хозяина мира, когда он стоит, принаряженный, чувствуя себя одетым в бане, среди американского нигде, в котором никому не интересен.
Остальные бесятся от своей внезапной неполноценности. Больше всех бесится Миха, потому что привык быть самым крутым.
Америка обманула. Не оправдала их ожиданий, оказалась не той сказочной страной, которую они навоображали ещё в семидесятые. Да и дома уже не совсем совок, нет такого контраста.
Американская провинция в сентябре похожа на наше южное захолустье. Пыль, жара, плывущий асфальт. Местные одеты как попало, разморены жарой, ползают как сонные мухи. Большие города - игрушки, разложенные за стеклом витрины: даже перелетев океан, потрогать их по-настоящему не получается. Всё как дома - города из окна автобуса, дешёвые гостиницы.
Группа, запертая в консервной банке на колёсах, развлекается друг об друга, доводя до белого каления. Миха берёт в захват или шлёпает по башке, уже не рассчитывая силы, и Пор бежит жаловаться Гордею. Яша к концу уже орёт матом на задолбавшие его дразнилки.
Реник заводит привычку беззастенчиво лапать Андрюху. Обнимает эти сдобные плечи, прижимает его к себе, склоняется к самому уху и шепчет, заставляя краснеть и улыбаться. Князь слил Михе, что Реник читает ему стихи, в основном - любовную лирику. Начал у водопада, с Державина, про водопад, собственно, да так и не может остановиться.
Только по утрам Князь выходит из общего с Михой номера мотеля, невозмутимый, непоколебимый, тащит обе сумки, а довольный Миха следует за ним с независимым видом, руки в карманы, только что не насвистывая, и смотрит, явно давая понять, чем они там занимались и кому принадлежит это наливное яблочко.
Миха утешается, трахая Князя. Князь развлекается, делая мозги Ренику и угорая над ним втихаря. Реник не видит того, что видят остальные, упрямо на что-то надеясь. У большей части группы нет даже этого.
В Америке секса нет. Говно эта ваша Америка. Верните нас домой.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название:День 25. Измены. Все девушки смотрят на меня
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Миха
Рейтинг: PG-13
Жанр: юмор, преслэш
В комментариях к песням о членах группы часто задают вопрос, где же песня про самого Князя. Кажется, у меня есть ответ.
В каком порядке писались упомянутые в тексте песни, ей-богу, не знаю.
Песни про членов группы можно послушать здесь
youtu.be/paDuOxzBuJ0
А про всех девушек здесь
www.youtube.com/watch?v=iptHGQaOYIY

Девочка машет с берега белой рукою.
Все с борта машут в ответ. Самый красивый не машет.
Жаль, жаль. А вот и не жаль. Очень ей нужен красивый.
Пусть он утонет геройски со всею эскадрою вместе.
Михаил Щербаков

Балу - просто котик. Грех не написать про него песню. Яша поит всех пивом - песня появляется и у него. Самая крутая, под Сида Вишеза, конечно, для Горшка.
- Ты рядовой ублюдок! - ласково орёт на него иногда Андрей.
В песне рядового повышают до резвого.
Реник при первой возможности требует песню, попрекая мировой несправедливостью, и, разумеется, остаётся ею недоволен, хотя самая обидная песня - про Поручика.
- На себя бы посмотрел, - сердито бросает Реник.
- На меня и так все смотрят, - ляпает Князь, и из этой фразы вырастает "Все девушки смотрят на меня". Он даже снимает что-то вроде клипа, расстаравшись для себя любимого больше, чем для остальных. Что ж поделать, его таланты - объективный факт, а смазливую рожу не спрячешь, даже разрисовав пугающим гримом.
Миха радуется своей песне как ребёнок конфетке, как будто не догадываясь, что и все остальные песни, а также стихи и рисунки - для него. Ржёт над ребятами, а "Всех девушек" воспринимает как абсолютно игровой номер. Факты проходят мимо него, он не замечает, красивый там Князь или некрасивый, где там ум, где красота, а где стройность, наличие пола тоже условно. Князь для него один, целостный, Андрюха как Андрюха, Миха так его и воспринимает, как некую единую сущность, от которой в восторге. Князь его греет, успокаивает, присматривает за ним, лепит горбухи, и всё это части одного целого. Князь сделан природой для него. Миха иногда не замечает даже, где кончается он сам и начинается Андрей. Тянется к нему, прилипает, как будто сливается в одно, и Князь, как большой снежный ком, прирастает им.
Андрей всегда тут, всегда под рукой, когда Михе надо. Подскажет нужное слово, рассмешит дурацкой шуткой. Ну девушки. Ну смотрят.
Андрей разрешает смотреть и даже трогать руками. Это как-то проходит мимо Михи, он как будто слеп к тому, чем там Князь занимается с этими девушками за хлипкими дверями случайных помещений. При том, что у него самого с женщинами всё нормально, что с ними делать, вопросов не вызывает. Андрюха ведь это масштабная величина окружающего мира, как Солнце, например, а рядом с Солнцем понятие "секс" обычно как-то не всплывает.
Девушки смотрят на Андрея, а Андрей смотрит на Миху. При таком отношении со стороны Михи подкатить к нему яйца - всё равно, что к ребёнку, хотя тот очевидно не ребёнок и сам подкатывает ко всем без проблем. И только Князь - чёртово исключение, подтверждающее правило.
Он позволяет девушкам себя увести, прекрасно проводит время, а потом, встречаясь взглядом с Михой и отпуская дружескую шутку, чувствует себя так, как будто изменил и лжёт в глаза.
Девушки бывают разные. Кому-то "везёт" провести минут десять под пьяным телом, кого-то сажают на такси ближе к утру. А с кем-то оказывается интересно просыпаться. Одним прекрасным утром Князь поит очередную красавицу поганым гостиничным кофе на веранде их паршивой кафешки с липкими столиками и ждёт свою яичницу с осетриной, в роли которой (осетрины) привычно выступают дешёвые сосиски, совершенно несъедобные без кетчупа. Держит даму за ручку, смотрит в глаза, мурлычет странные комплименты и шутки не для всех, а дама понимает и вполне себе на уровне отвечает. И, кажется, между завтраком и отъездом можно будет ещё разок.
И тут на веранду вываливается Миха во всей своей красе. Голый по пояс, волосы взъерошены, улыбка типа "гы", как принято было говорить в их реставрационной молодости. Миха смотрит на них и меняется в лице, внезапно и стремительно. Застукал. Спалились.
До Михи неожиданно доходит, для чего Князю девушки, как будто беспощадное утреннее солнце высветило всё, и даже его самого, желающего слиться, поглотить, и не понимающего, что же ещё осталось сделать для этого, вот же оно, почти уже, вот-вот. Миху как в лоб ударяет, что Андрюха красивый, что он мужчина (и это, наверно, не очень хорошо для того, последнего, шага, но Миха плевал на условности), что он... что его... Что-его-шутки-не-только-для-Михи! Кофе мигом оказывается на голове у девушки - хорошо, что его здесь подают не то, чтобы горячим. Была бы яичница - оказалась бы там же.
Князь только успевает сунуть девушке в руки стакан с салфетками, и Миха с рыком утаскивает свою добычу за угол.
- Ты, бля, ты! - рявкает он, встряхивая Андрюху за грудки, и вдруг целует взасос.
Тому остаётся только надеяться, что на них смотрит муляж камеры.
- Ну ты долго запрягал, - говорит Князь. - Блин, погоди, теперь уже мне осмыслить надо.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Князь в пассиве. Учёные беседы.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Пейринг: Горшок/Князь, ОМП/Князь
Рейтинг: NC-17
Жанр: слэш
Даб-кон за кадром, любовь с Горшком в кадре, странный авторский юмор

- Вот чё ты, блин, девчонке такой хорошей отказал? Хорошая же девчонка, - девчонка с кухонь самому Горшку так понравилась, не в этом смысле, а как человек, что он за неё прямо-таки обижался.
Вечером плакала, с утра провожала их из замка со слезами. Подсовывала Князю вкусные кусочки, на что-то надеялась.
К Горшку такие девчонки не липли, всё больше женщины постарше, считавшие его орлом-мужчиной. Молоденькие пугались его беззубого рта, вздыбленных волос и большого носа, которому должно было соответствовать большое хозяйство в штанах. Тянулись больше к Князю, казавшемуся хорошеньким и безобидным. И чего он этой отказал вдруг?
- Нееет, тебе надо с бароном учёные беседы беседовать, раз он тебя позвал. О чём ты там беседовал с ним вообще? Ты ж ничего не читал.
- Ну, кое-что прочитал, - отбрехался Князь. - Ты ж пойми, я вот сегодня соглашусь, а завтра ей барон голову отрубит.
- Ей? - удивился Горшок. - А чего не тебе? Ты ж её, типа, обесчестил... бы... если у них считается, конечно, - он почесал в затылке.
Князь рассмеялся и потрепал ему волосы. Горшок надулся.
- Это когда ж ты почитал-то? Не тогда, когда герцог пообещал показать тебе старинные фолианты? Я тоже хотел...
- Да там ничего интересного, как я и думал. Всё мышами погрызено.
- А чё они тебя все зовут? - спросил вдруг с обидой Горшок, останавливаясь. - Тебя зовут, а меня нет. Я тоже поговорить люблю. И читал больше тебя. И рос при том же дворе. При заднем, - он заржал.
- Да не знаю я, - отмахнулся Князь. - Я вообще больше города люблю, чем замки, ты ж в курсе. Без бесед этих учёных. Выпить, с девчонкой хорошей пошалить. Петь вот с тобой люблю. И вообще тебя, дурака, люблю, - он обнял Горшка, прижался к нему, словно эти объятия его успокаивали, потом бодро зашагал дальше.
- И я тебя люблю, хотя щас так бы и врезал, - догоняя, проворчал Горшок. - А в тот раз, когда ты меня с обозом вперёд отправил, догнать обещал?
- Так догнал же, - не сдавался Князь. - Ну, маркиз хотел ещё сказки мои послушать, которые не песни.
- Так хотел, что на цепь тебя посадил? А?
- Глупости, - выдохнул Князь, смущённо опуская глаза. - Какую ещё цепь, это я ногу сапогом натёр.
- И без сапог прибежал, да. А с тем графом? Думаешь, я дурак, не понял, что у тебя на шее было? Чё им надо от тебя вообще? Зовут стихи читать, портреты малевать, а потом приходишь без сапог и с синяками от рук на шее.
- Да нормально всё, вот же я, - Князь развёл руки и покрутился, показывая, кроме своей бесстыдной рожи, ещё пяток нарисованных харь. - Ну дурной я, ну бывает, беседа не туда зарулит, портрет не понравится. Хорошо всё, ну поговорим, ну нарисую, если чё, и обоз догоню.
*
Зря они про город загадывали, не повезло.
Трактирщик начал орать, что монету ему сунули фальшивую.
Горшок стал с ним препираться, потом со стражей.
- А я знал? Я знал? Какую кинули, такой и расплачивался! - он орал, махал руками, его и загребли, а Князя до кучи.
Горшок сидел, надутый как сыч, и вдруг Князь улыбнулся сержанту стражи, когда приволокшие их двое ушли дальше по караульным делам.
- Добрый человек, что ты нас повязал, как будто коптить собрался?
- Не, фальшивомонетчиков в масле варят, - буркнул тот.
- Ну зачем так уж сразу. Может, договоримся? - Князь поиграл бровями, облизнул губы и зачем-то языком в щёку потыкал. - Мы люди честные, а денег при нас и вовсе не было, - он кивнул на сложенные на краю стола медяки. Из карманов выгребли всё подчистую.
- Ну давай, убеди меня, - сержант подошёл ближе. Повертел лицо Князя так и этак. - А ты ничего, красивенький.
- Может... - Князь мотнул головой в сторону двери. - Другу моему не стоит смотреть на такое. Он ещё молод...
- Полгода всего! - возмутился Горшок.
- Хватит, раскомандовался тут, - сержант подошёл к Князю и распустил завязки своих штанов. - Давай, пока не передумал.
Вытащил свой хрен и сунул Князю в рот. Горшок аж глаза вытаращил, аж онемел. Он слышал, что куртизанки делают что-то такое и берут за это кучу денег, ни одна приличная девка или баба на такое б не согласилась. Да любой бы попросить о таком постеснялся, чтоб рубелем не огрести. А Князь не баба даже. Ну, раз куртизанки могут, то и Князь, наверно? У него тоже рот. Только - согласиться на такую срамоту?..
Князь двигал головой, чмокал, давился, когда сержант за уши его хватал, чтоб сунуть глубже. Губы у него покраснели и распухли.
- Слышь, красавчик, а у тебя не от этого уши торчат?
Князь с занятым ртом ответить не мог, конечно.
- Не, - отмер Горшок. - Он всегда такой, я его с детства знаю.
- Поворачивайся давай, - приказал Князю сержант. - Ложись поперёк лавки. Давай-давай, если не один отсюда уйти хочешь.
Князь стащил до колен портки и лёг поперёк лавки.
- Пару горячих и пойдём? - гыгыкнул Горшок. - Мне тоже заголяться?
- Да сиди ты, - выплюнул Князь. - Завались. И вообще отвернись.
И покраснел, прикусил губу, когда сержант пристроился к нему, сунувшись куда-то под подол разрисованной рубахи. Хотя понятное дело, куда. Куртизанки, говорят... Ну, на их-то медяки куртизанки не позарятся. А Князь про такие свои умения и не рассказывал. Конечно, чем тут хвастать, стыдно это. И хочется теперь, аж в штанах тесно, и спросить боязно. Да какое там спросить, пусть их сначала в масле не сварят. При мысли о кипящем масле Горшок слегка охолонул.
Стражник толкался в Князя, как в куртизанку, аж лавка тряслась. Потом вроде спустил, постоял довольный, похлопал Князя по заднице. Развязал им руки-ноги, отдал инструменты и приказал бегом бежать за городскую стену. Даже свистнул вслед, как разлетающимся голубям. Князь бежал, скривив рожу, но бежал. За ворота, через предместье, к текущей из города грязноватой речке.
Они пошли вдоль этой речки вниз до первого чистого притока. Развели огонь, поймали рыбу, набрали грибов-ягод. Хватило времени, чтоб Горшка догнало только что произошедшее. Было б что пить, хотя б отвар, разговор бы, наверно, пошёл легче, но котелка у них теперь не было, а лакая из речки, не поболтаешь.
*
- Князь, а, Князь, - протягивая другу рыбку на палочке, всё-таки спросил Горшок. - А где ты такому научился?
- Дома у нас, - пожал плечами тот.
- Кто ж тебе такое поганство предложил?
- Тот, кому рожу не начистишь, - Князь провёл по лицу рукой.
- Я б помог.
- Не помог бы, - Князь отщипнул от рыбы кусочек. - Ходил бы, вон, сейчас без головы, как Кочерыжка.
- Да не, ну, чё ты мне не сказал-то... Погоди, это что, вот эти вот все учёные беседы? Ё-моё, - Горшок разинул рот. - То-то они все с разговоров о твоей красоте начинают. Я б им всем... ух...
- Угу, - не разделил его уверенности Князь. - Не вздумай даже.
- А давай мы тебе в следующий раз на роже чирьи нарисуем, - предложил Горшок.
И они дружно заржали.
- А давай! - Князь боднул его лбом. - Только тогда хрен мы чё заработаем.
- Погоди, - Горшок накрыл рукой его руку. - А это очень больно? У тебя лицо такое было...
- Как к вопросу подойти, - Князь выпростал руку, отщипнул ещё от рыбки и сунул кусочек Горшку в рот. - Можно больно, можно приятно.
Они помолчали, кормя друг друга рыбкой, пока не остался обглоданный скелетик. Князь запустил его в костёр.
- А... а... а можно я? Я б тебе сделал приятно, - осмелился Горшок.
- Вот дурачок, - Князь потрепал его по волосам, пачкая рыбьим жиром. Голос у него был немного грустный. - Это ж ты, тебе всё можно. Только давай потом, я сейчас... сам понимаешь.
Горшок прижался к нему, поцеловал и сделал в этот раз приятное, как обычно у них бывало по-дружески, руками.
*
День выдался жаркий, и выйдя к сияющей на солнце реке, Горшок с Князем бросили инструменты, скинули одёжу и полезли в воду. Горшок первый, с разбегу, поднимая веер брызг. Князь осторожно щупал илистое дно, и Горшок повалил его, сунул под воду с головой. Завязалась шуточная драка, они брызгались, притапливали друг друга, руки скользили по мокрым телам. Выбрались из реки как будто ещё более разгорячёнными, повалились на траву и продолжили возиться. Горшок в какой-то момент оседлал Князя и начал к нему притираться, не переставая щекотать за бока.
Князь заверещал, как-то ухитрился перевернуть его и сел на дрыгающиеся ноги. Голубые глаза вдруг стали тёмными-тёмными. Он склонился к Горшку-младшему и обхватил губами головку.
- Погоди... - тяжело дыша, попросил Горшок. - Ты петь-то сможешь? У меня там это... много, короче.
Вместо ответа Князь опустил голову ниже, сжимая губы и проделывая просто сказочные штуки языком. Двигался, двигался, причмокивая, с довольной рожей, словно леденцового петушка получил. Тёрся о колени Горшка. Уткнулся носом в волоски в паху, и горло у него завибрировало, точно он пел. Горшок боялся шевельнуться лишний раз, чтобы что-нибудь другу не повредить. Князь глядел на него бесстыдно, задрав бровь, зачем-то заведя одну руку за спину. Вот такой он был настоящий, хотя умел на себя напускать суровый вид и показную ответственность. Ухмыльнувшись, он выпустил на волю младшего Горшка, который тут же начал мёрзнуть, несмотря на жаркий день. Поплевал сверху, сдвинулся к бёдрам, сунул его в себя и начал медленно опускаться. От этого зрелища, от этих ощущений Горшка просто разрывало на части. Вначале он ещё осторожничал, только стонал, потом принялся подаваться навстречу, в тесный жар. Притянул Князя к себе, зацеловывая, задыхаясь, перевернул их, теперь уже сам нависая над ним, и вбивался, вбивался, вбивался, терзая губы. Он выплеснулся внутри, и Князю тоже было хорошо - он так неистово подавался навстречу, забрызгал Горшку все живот и грудь.
Они полежали, приходя в себя, а потом Князь пихнул Горшка локтем в бок.
- Айда отмываться!
И на этот раз ухнул в воду с разбегу.
Поплескавшись, они выбрались на берег. Пора было думать об обеде.
- Мы всю рыбу на полдня ходу распугали, - Князь дал подзатыльник поглядывающему на взбаламученную воду Горшку.
- Кто вы такие и что делаете на моей земле? - раздался позади зычный голос.
Вот те на. Так орали и бесились, что не услышали подъезжающих всадников. Дворянин, двое слуг и крутящийся под ногами сухой, выгнутый пёс с длинной мордой.
- Мы бродячие музыканты, - Князь расправил плечи, улыбнулся.
Горшок только глянул хмуро из-под лохматых бровей. Не нравилось ему, как этот властный, суровый человек смотрел на голого Князя. На его Князя.
Все трое всадников спешились. Слуги повели лошадей пить.
- Значит, сегодня в моём замке будет концерт, - неодобрительно глядя на поднятую муть, заявил дворянин.
- Мы торо... - начал Горшок, Князь наступил ему на ногу.
- С превеликим удовольствием.
Дворянин отошёл. Друзья принялись одеваться.
- Не смей, - строго глядя на Горшка, таким же властным голосом приказал Князь. Ох, не зря он своё прозвище получил. - Ты мне живой нужен.
- Ты, - указав на Князя ручкой хлыстика, сказал вернувшийся дворянин. - Пошли.
Они скрылись за пологом ивовых ветвей. Горшок опустился на траву. Пёс ткнулся ему в лицо мордой, и Горшок потрепал его за ухом. Солнечно было, хорошо, ветерок с реки, немного пахнущий тиной. Слуги сидели на иве, нависшей над рекой, болтая в воде босыми ногами. Кони гуляли на мелководье, наклоняли морды к речке. Длинные листья играли в воде, серебрились, как рыбки.
Князь с дворянином вернулись, спустя целую вечность, как показалось Горшку. У его друга была красная полоса через всё лицо.
- Ну, видишь, цел я. Скоро покормят нас, улыбнись, дурень! - и хлопнул готового взорваться, как болотный дракончик, Горшка по плечу.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Сходили вчера на концерт, помянули Михаила Юрьевича, полюбовались на Андрея Сергеевича.
Воскрешения опять не случилось, хотя хором практически вызывали Мёртвого Анархиста. Вы б слышали, как пел зал. Людей было ну очень много, стояли ну очень плотно.
Зато был клип по Медведю, с новой версией 3D Горшка. В роли Медведя, собственно, так что вангую поток фиков про Мишу, обернувшегося медведем и ушедшего в тайгу (ТМ)
Нет, я не буду *насыпает вокруг себя круг из соли*
Был ещё клип на Похороны Панка, по-моему, тоже новый.
Андрей Сергеевич, я вас люблю

@темы: Король и Шут

---

Название: Мандаринки
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Миха, мандаринки
Рейтинг: PG-13
Жанр: повседневность, ностальгия
Намёки на слэш, канонная смерть основного персонажа
Андрею и тому мандарину, с которым они пережили новогодний наряд в армии.


Впервые он нашёл их в новогоднем подарке. Над садиком, в который ходил Андрюша, шефствовал какой-то большой завод. В зале, набитом родителями, стояла одуряюще пахнущая ёлка. Девочки-снежинки в платьях с пришитой мишурой и в серебристых коронах из гибкой пластмассы. Мальчики - в основном зайцы и пираты. Андрюша хотел одеться нечистью и намазать лицо пострашнее акварельными красками, но его отмыли, причесали, нарядили в плащ из маминой шторки и картонный колпак со звёздами всё в той же мишуре. Ещё и стихи читать заставили.
После утренника всем выдали пакеты из обёрточной бумаги, которую лет тридцать спустя начнут называть крафтовой. В каждом была горсть конфет и два оранжевых чуда, которые исчезли слишком быстро. Оставалось только любоваться необыкновенного цвета кожурой и вдыхать невероятный запах.
Он спросил у мамы, как называются такие штуки и где взять ещё, но мама только вздохнула.
За следующие без малого десять лет мандарины он видел лишь однажды - на работе у мамы их неожиданно продавали заранее записавшимся, совсем по чуть-чуть, урвав где-то на всю контору. Он рисовал их иногда развешанными на фантастических деревьях, не зная, как выглядят настоящие. Примерно так же росли бананы и ананасы в его комиксах про пиратов.
Мандарины в Ленинграде начали продавать только в середине восьмидесятых. Под новый год ящики бухали прямо в грязный снег на тротуаре, выстраивали в шатающиеся башни, и тут же рядом вырастал хвост. Люди ругались и толкались, знали, что всем не хватит, что может и не получиться урвать заветные два кило в одни руки.
- Что ты мне гнильё суёшь! - возмущался кто-нибудь глазастый.
- Буду я вам выбирать, мне всё продать надо! - орала в ответ продавщица в грязном халате и перчатках с обрезанными пальцами. - Из своего кармана не буду оплачивать, у меня тоже дети!
Покупатель начинал ругаться, из очереди орали и поторапливали.
Андрей хорошо помнил эти серые весы с гуляющей за стеклом стрелкой, тёмные разноразмерные гирьки и грязные пластмассовые тазы, в которых вешали товар. Он помнил рейки деревянных ящиков, помнил промокшие ноги - по краю улиц в это время года всегда плескались ледяные лужи по щиколотку, в которые ты обязательно влезал, желая забраться в транспорт или перейти дорогу. Самое обидное, что несчастные два кило (или четыре, если на импровизированный прилавок натыкались вдвоём с матерью) берегли до праздника и ставили на новогодний стол, где их сжирали прожорливые гости.
Мандарины были оранжевые и круглые, с чёрным ромбиком наклейки на боку. Марокко, что-то из другой реальности. Не ходите, дети, в Африку гулять.
А потом, когда Союз рухнул, мандаринов вдруг стало много. Правда, были они другие, кисленькие, ноздреватые и неровные. Громоздились пирамидами на рынках, перед усатыми южными людьми, аж с самого ноября. Цены, конечно, кусались, и покупатели теперь ругались совсем из-за другого. Гнилья никто им не подкладывал, но кто-нибудь нет-нет, да начинал стыдить продавца за такие цены, обзывать спекулянтом, обманщиком и понаехавшим.
Мандарины были - а денег не было, просто катастрофа. Тогда много на что денег не было - начали появляться невиданные заграничные штуки (которые уже пять-десять лет спустя считались полной ерундой), кооперативные шмотки и прочее, мимо чего приходилось пробегать, закрыв глаза и подбирая слюни.
Самым гадким, конечно, оказался первый новый год в армии, на посту и с единственным мандарином. Андрей так и не съел его до самого утра, иногда вынимал из кармана и разглядывал, тёр кожуру задубевшими пальцами и нюхал. Оранжевое солнышко слегка разгоняло холод и мрак, но на самом деле ничуть не грело, тонкая шкурка была ледяной. К утру он думал, что, по идее, этот мандарин оставить бы на память о совместно пережитом, но, к сожалению, это было невозможно.
Миха знал эту историю и вообще про сложные отношения Андрюхи с оранжевыми соблазнителями. Подкупал ими, когда хотел задобрить. Притаскивал в постель и кормил с руки, по одной дольке. Андрюха делал вид, что откусит пальцы, потом втягивал их в рот. Целоваться после мандаринов было ничуть не хуже, чем после сигарет, пива и даже самой что ни на есть элитной алкашки. Вкус мандаринчиков для Андрея с тех пор стал навсегда связан с Михой.
А теперь Михи не было, а эти демоны смотрели с прилавков круглый год как множество горящих оранжевых глаз, будя ненужные воспоминания, и даже притрагиваться к ним не хотелось.

PS И вы правильно поняли, с мандаринами дела у нас обстояли именно так. И с бананами. Но были годы, когда кешью было завались (дружили с Индией, я не застала) и когда ананасов было завались, мелких, размером с яблоки (дружили с Вьетнамом, я эти годы уже помню и была удивлена, после многолетнего перерыва увидев уже в Москве такой здоровый ананасище).

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Унижение. Месть сладка.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонажи: Миха/Андрей, намёк на одностороннее Ренегат/Андрей, Шут.
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма, ангст
Унижение, насилие, изнасилование. Кинки, короче.
Я без шуток уверена, что Миха бы никогда.

- А чего ты хочешь, Горшочек? Больно тебе? Хочешь, чтобы он страдал так же, как и ты? - спрашивает Шут. - Чтоб как следует почувствовал? Чтоб послушный стал, шёлковый? Вот так? - он щёлкает пальцами, и на репточку вваливается Андрей. На нём лица нет. Он сперва бухается в ноги Михе, упирается лбом в грязный пол, а потом бубнит куда-то вниз:
- Принимай обратно.
- Я подумаю, - говорит Миха. Тело не слушается - на самом деле он хотел бы поднять Князя, обозвать придурком и прекратить этот цирк. - Текста принёс?
- Нет, - не поднимая головы, говорит Андрей. - Без тебя не пишется.
- Ребята! - зовёт Миха, отпинывая Андрея от себя. - Идите сюда, Князь каяться будет. Ты ж не только меня кинул, сука, ты ж и их кинул. Проси прощения давай.
"Это не я!" - бьётся внутри непослушного тела Миха.
Князь стоит на коленях посреди зала. Миха первый показывает, как надо поступать с предателями - закатывает ему оплеуху и плюёт в лицо. Остальные повторяют за ним, но как-то вяленько, и только Реник лупит так, что Князь чуть не падает.
"Выпусти меня! - орёт Миха. - Нельзя так с людьми! "
- Но тебе же хочется? Тебе же нравится?
"Нет!"
- Ой, врешь, Горшочек. А так?
Князь стоит рядом, сгорбившись, в кожаных штанах, в жилетке на голое тело, почему-то в шипастом ошейнике, и держит поднос с бутылкой и рюмками. Вид у него загнанный. Забитый? Миха лениво перелистывает тетрадь.
- Снова один мусор. На пятнадцать страниц две приличных вещи, и то, доводить и доводить.
Он взмахивает рукой, подчёркивая мысль, и Князь вздрагивает, сжимается.
- Мало? - Шут снова щёлкает пальцами, и с Князя пропадает вся одежда. Остаётся только ошейник с шипами. Щелчок - и от ошейника тянется цепочка в Михину руку.
"Блядь, прекрати!"
Миха отнимает поднос, слегка тянет цепочку, и Князь покорно опускается на четвереньки. Миха закидывает на него ноги, ставит холодный поднос на широкую белую спину. Наливает водки.
- Всё ещё недостаточно? - скалится Шут.
В руке Михи сам собой появляется хлыстик, а на заднице Князя - розовые полосы разных оттенков. Видимо, за разные дни.
- Красиво?
- Хоть каплю прольешь... - с угрозой произносит Миха и заносит руку.
"Не смей! Я бы никогда!!! "
Ребята стыдливо отводят глаза, и только Реник смотрит жадно, словно сожрать Князя готов. В Михе просыпается что-то жуткое, собственническое, он с рыком вскакивает, хватает Князя за ошейник и тащит в подсобку. За спиной бьётся стекло.
- А это уже ты точно сам, - поцокав языком, заявляет Шут. - Сильнее, сильнее давай, глубже, чтоб понял, кто тут главный! Чтоб стихи как по маслу писались! Вдохнови его, Горшочек!
"Блядь!" - орёт Миха, с ужасом осознавая, что эта часть ему действительно нравится.
Князь давится, кашляет, Миха разворачивает его другой стороной.
- Миха, нет! Нет, не надо, Миха! Миха, пожалуйста! - умоляет Князь, но не сопротивляется. - Ты не такой, Миха!
- Никогда... не смей... со мной... спорить! Выгоню... под... забором... сдохнешь! - он вколачивается со всей дури, отпустив себя. Кажется, сейчас, вот-вот...
- Месть сладка, а, Горшочек?
- Миха! Миша! Мишенька!!!
Вместо желтого света подсобки - полумрак спальни, за окном питерская белая ночь. Знакомое круглое лицо нависает над ним.
- Князь, слава богу, - обнимая, шепчет Миха. - Андрюшенька...
- Мишут, что с тобой? - спрашивает перепуганная Оля.
А Миха медленно понимает, что прижимается к ней со стояком и именем Князя на устах...

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Андрей и Оля близнецы. На двух стульях
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонажи: Миха/Андрей, Миха/Оля
Рейтинг: NC-17
Жанр: драма, ангст
NC-17 в основном за насилие и разговоры про инцест. Инцеста НЕТ. Тройничков НЕТ. Упоминание суицида, наркотиков. Смерть основного персонажа.

— Миха, блядь, ты охуел?
— Да че ты, Андрюх, нам же хорошо всем будет. Тебе самому прятаться не надоело? Сделаем все друг другу хорошо, понимаешь?
— Мих, ты совсем, блядь, ебанулся? Если скажешь сейчас, что уже ей предложил, я тебя своими руками придушу, — Князь вырвался из его объятий, вскочил с кровати и заметался по номеру, хватая то сигареты, то бутылку, то ещё что-нибудь и отбрасывая.
— Она же сестра моя! Как я полезу в постель с собственной сестрой? За кого ты меня принимаешь вообще?
Миха никогда в жизни его таким не видел. Обычно Андрюха встречал любую стремную хуйню с ледяным спокойствием, даже материл его за очередную выходку как будто не выходя из себя. Даже тогда, когда вернулся из армии ко всему тому, что Горшок без него наворотил. А сейчас трясся весь, руки дрожали, глаза побелели от бешенства и рожа — не влезай, убьёт.
Давно, ещё в реставрационке, Миха залип на Андрюху, на стихи его невьебенные, на рисунки, которыми была увешана комната. Когда был первый раз в гостях, Андрюха показывал свою малогабаритную трёшку и махнул в сторону закрытой двери:
— Там Олькина комната, она не любит, когда к ней влазят.
На ковре в гостиной висела детская фотография Андрея и Оли, ещё дошкольников, похожих как две капли воды. Только у Оли на тонюсеньких волосенках кое-как держался бантик.
— Вы близнецы, что ли? — спросил Горшок.
— Ага.
— А где она сама?
— У репетитора. Она не то, что мы, хочет финансовый окончить, потом юридический.
Загадочную Олю он увидел не скоро: у неё были репетиторы, бассейн, гимнастика, свиданки…
К тому времени дружба с Андрюхой стала уже слишком крепкой, они рядом как будто слипались, висли друг на друге, ночевали часто вповалку друг у друга, на хатах и репточке, не в силах разойтись на ночь. Миха слышал иногда за дверями из Андрюхиной комнаты девичий голос, но Оля то убегала с утра, то прибегала плздно и падала спать.
И вот однажды вечером, когда они с Князем сидели бок-о-бок на его кровати, когда у них был момент, такой, Миха тогда ещё не понимал, что чувствует, а спустя время мог сказать, что они хотели целоваться… Вот в этот самый момент в комнату постучалась Оля.
— Андрюш, карандаш мне не поточишь?
И зашла.
Женская версия Князя тоже была… ничего. Красивая, поменьше ростом, плечи уже, бёдра шире, грудь там, всё такое. Торчат ли уши, было непонятно под длинными волосами. Совершенно одинаковыми, как на той фотке, братс сестрой не были.
— Привет, — сказал Миха. — Ты тоже рисуешь?
— Нет, — улыбка и смех у Оли были прям Андрюхины. — И стихов не пишу. Это для геометрии. Я карандаши сама точить не умею, а Андрюша свои не даёт, они у него особенные какие-то.
Оля уселась по другую сторону от Михи. С обеих сторон к нему бедром прижимались два тёплых солнышка с ласковыми улыбками, и это было неимоверно приятно. Андрей и Оля склонились над тетрадкой, лежавшей у него на коленях. Миха обнял их обоих.
— Так ты и есть тот самый Миша, который на Андрюшины стихи песни пишет? — спросила Оля. — Никогда не думала, что из этого всего толк выйдет. Стихи, рисунки — это же не профессия.
Миха сперва зарделся от вопроса про музыку, потом вспыхнул от обиды за Андрюху.
— Да ты… Да ты вообще понимаешь, какой у тебя ох… необыкновенный брат! У нас группа, у нас всё будет… — и присел ей на уши с музыкой и анархией.
Андрей вздохнул и ушёл на кухню точить Олины карандаши. Когда он вернулся, Миха уже пел под гитару песню на стихи Андрея. Оля с вежливой улыбкой слушала.
Она так и мелькала где-то на периферии их жизни — общаясь с Князем, нельзя было не сталкиваться периодически с его сестрой. Но у неё была своя жизнь, у них своя. Оля окончила школу с золотой медалью и поступила в институт. Андрей с Мишей вышли из училища малярами, но это их мало беспокоило: группа медленно, но верно набирала популярность. Да и отношения этих двоих уже в первый год перешли из дружбы в любовь. Понятное дело, парни шифровались ото всех, но им было хорошо. Любовь, стихи, музыка, выпивка, таблетки, угар…
И тут Князя забрали в армию — под новый год просто увели из дома.
Миха сходил без него с ума. Связался с совершенно непохожей на него Анфисой — одной из фанаток группы. Кроме того, что она обожала Миху, их объединяли только наркотики. Это не спасало. Так, спустя несколько месяцев он оказался в квартире Князевых, в комнате Андрюхи. Не мог без его стихов, его рисунков, его запаха. Горшка встретила Оля, проводила, помогла разбираться с тетрадками и рисунками, хотя понимала в этом даже меньше него. Потом позвала Миху пить чай, угостила вкусным пирогом, который сама испекла. Миха утонул в её заботе — заботе, которую привык получать от её брата. Утонул в её голосе с такими похожими интонациями. У неё было почти такое же лицо и совершенно такая же улыбка. Горшок снова зачастил в дом Князевых.
Миха продолжал писать Князю в армию, но ни единым словом не обмолвился, что начал встречаться с Олей.
Андрей узнал от сестры о предстоящей свадьбе — во время его созвона с родителями она взяла трубку и просила брата постараться вырваться на их с Михой бракосочетание. Приглашала сама, потому что Миха чего-то стеснялся. Может, того, что трахал своего друга и признавался ему в вечной любви? Это что, разводка такая была? Андрей поздравил Олю, а потом, как настоящий творческий человек, тонкая и чувствительная натура, пошёл и повесился.
В армии ему повезло, у него появился хороший друг, замполит, который его спас, позволив заниматься творчеством вместо обычной армейской байды. Он прикрыл Князя и в этот раз. Когда Андрюху случайно обнаружили, откачали, замполит пришёл к нему в изолятор, быстро прочухав, что же за повод такой вешаться — свадьба сестры и лучшего друга. Уж про Миху и группу он был в курсе. Кого-то не дожидались девушки, а кого-то — лучшие друзья, и он отнёсся удивительно спокойно к тому, что этот его художник лучшему другу давал. Замполит курил с ним, долго разговаривал, замял дело и позаботился, чтобы родителям не сообщили. Андрюха написал Михе письмо с поздравлениями, пожеланиями и обещанием, что если сеструху его обидит, то не жилец. И дальше — про обложку сборника… И родным в следующий созвон сказал, что ситуация в части такая, что увольнительную ему не дадут.
И когда пришёл ответ от Михи, там вообще ничего про свадьбу не было, только про альбом.
Когда Андрей наконец вернулся домой, его ждал очередной сюрприз — взлохмаченный Миха выполз в одних трусах из Олиной комнаты и кинулся обниматься.
— Андрюх, тут такая тема, ты молодец вообще, что приехал, сегодня концерт у нас, будешь петь, понимаешь, да?
— Да, — Князь коротко обнял его в ответ. — Да.
Из комнаты выплыла Оля в халатике, тоже бросилась его обнимать и целовать, повела на кухню кормить, потом спохватилась, не хочет ли он сперва помыться с дороги. Оля суетилась вокруг брата, Миха смотрел то на неё, то на Андрея, и выражение его лица Андрею не нравилось. Что-то он не то надумал.
Ещё хуже стало, когда Князь, не подумав, приперся из душа обедать в одних трусах — он же был у себя дома. Оля хлопотала — «вы уж сидите, мальчики». Миха разливал водку и пялился на Князя. Князь всячески изображал встречу старых друзей.
Потом накидавшийся под недовольным взглядом жены Горшок потащился за ним в его комнату, продолжая разговор, и Князь понял, что пиздец входит в штопор, когда Миха закрыл за собой дверь.
— Андрюх, — он прижался к Князю со спины. — Андрюх, я так по тебе соскучился.
И потерся об него.
У Андрея моментально встало — два года в армии, всё-таки.
— Нахуй не пошёл бы ты, — сказал он, пытаясь отстраниться. — Ты на сестре моей женат. Она в соседней комнате, вообще-то.
— Андрюх, не могу без тебя, люблю, — забормотал Горшок, сильнее стискивая его.
— А её?!
— И её люблю. Сначала… Это из-за тебя началось, а потом я понял, какая она. Совсем другая, но тоже охуенная, Андрюх. Я ради неё даже с хмурым завязал.
— Че? — охреневший Андрей повернулся к нему.
— С хмурым… я…
— Ну блядь, ну Мих…
— Так я завязал же.
Андрей вытолкал его из комнаты, ноющего, как он будет объяснять Оле свой стояк, и принялся разбирать вещи, да и вздремнуть перед концертом не мешало.
Разумеется, вечером всё пошло по пизде. Князь нажрался, Горшок вмазался, они подрались, а потом трахнулись в туалете клуба. После чего Андрей решил, что нечего Михе показываться Оле в таком виде, и они шатались по городу до утра.
Следующие полгода Миха думал, что прибьёт Князя. Трезвым тот не давался в руки, парил мозги насчёт сестры и что надо лечиться. Поминал Анфису, про которую слили общие знакомые. Сильно пьяный позволял себя брать и прятал угашенного Миху от Оли. Жили они все у Андрюхиных родителей, с Князем проводили вместе концерты и репетиции, и если дома тот ещё старался быть аккуратнее, то за его пределами не раз настучал распустившему руки Горшку по роже.
Оля как-то наорала на Андрюху, что тот не присматривает за её мужем, сам тот ещё кобель и алкоголик. Андрей ответил, мол, знала, за кого выходила. Миха заржал и оба накинулись на него.
Князь с Княжной были такие разные и такие одинаковые. Миха хотел их обоих. Не хотел выбирать, расставаться с кем-то из них. А если у него в голове поселялась дурная идея, свернуть его с пути было трудно.
Князя он доломал, когда поехали в первый тур. По сто раз на дню приседал на уши с любовью, обещал завязать, снова и снова объяснял про своё большое сердце, про анархию, про то, что не хочет обижать или бросать Олю. Как скучал по Князю, ушедшему в армию, как не справился с собой. Что без Оли сторчался бы. Что без него сторчится. Андрюха любил его безумно, а потому в конце концов сдался, простил и поверил.
И несколько лет всё было прекрасно. Миха завязал. Оля закончила экономический и поступила в юридический на вечерний. На работе её очень ценили. Она хорошела и расцветала с каждым днём.
Андрюха возмужал, заматерел, и Миха с улыбкой искал теперь сходства и различия. Оля работала и училась, они писали песни и гоняли с концертами по стране, и всё так же жили с родителями. Горшку недалеко было ходить из одной комнаты в другую. Андрей позволял. Оля была слишком занята, крутясь всё время, чтобы подозревать их в чем-то. Она планомерно строила свою жизнь, пока парни шарахались куда бог положит: окончила экстерном второй вуз, родила Михе дочку Сашеньку, с которой нянчилось всё большое семейство, через полгода вошла в форму и снова отправилась на работу. Вот так же Князь наводил порядок в рисунках и методично переписывал стихи в чистовую тетрадь.
Гром грянул, когда Сашенька подросла. Оля заявила, что вместе им тесновато, она нашла прекрасную квартиру неподалёку, а братик согласился помочь молодым деньгами. Стало быть, этот говнюк не проебывал деньги так, как Миха. И теперь готов был им помочь. По роже сидевшего тут же, на кухне, Андрея Горшок понял, что тот до сих пор считает себя виноватым перед Олей.
Они даже успели съездить посмотреть ту самую квартиру.
Как всегда в непонятной ситуации, Горшок предпочёл вмазаться. Князь, предатель этакий, собирался разъехаться с ним. Разорвать его душу напополам. Оля была таким же солнышком и такой же надёжной опорой, как и Андрей. Такому раздолбаю как Миха нужны были сразу два якоря. И дополнительным - дочка, его маленькая принцесса. Избалованная всеми домашними, включая дядю.
Теперь, после Михиного срыва, Князь чувствовал себя виноватым ещё и перед ним. Помогал скрывать возвращение хмурого от Оли, умолял прекратить, шантажировал - что уйдёт из группы, что уйдёт от него, но Миха до конца не верил.
- Слушай, я придумал, - сказал он в итоге. - Переезжай с нами. Денег ты на квартиру даёшь, возьмём побольше, чтоб у тебя своя комната была. Чтоб работать там спокойно. А спать с нами будешь. Хватит прятаться по углам, ё-моё. Я ж вас двоих так люблю, почему мы ещё не все вместе?
Идея лежала же на поверхности, чего Князь так распсиховался.
-...Нет, Мих, вот ты сам понял, что сказал? Вот если бы я сейчас тебе предложил, чтоб вы с Лёшкой вдвоём меня оттрахали?
- Че? - Миха аж подскочил. - Ты, блядь, с ним... Что у тебя с ним? Когда ты, сука, успел?
- Во дурак. Когда б я успел, по-твоему? Я это так, для примера.
- Я к тебе, бля, никого не подпущу! Узнаю - убью обоих, потом себя, бля!
- Тихо ты, тихо. Я не про то. Ты б стал с братом своим трахаться, если б вам предложили тройничок?
- Да ты охуел?
- Это ты охуел, Мих, предлагать мне такое.
- Ну это ж другое, Андрюх.
- Мих, я много чего тебе в жизни прощал, но если ты не закроешь эту тему, если ты хоть вякнешь Оле, ты не увидишь больше ни её, ни меня, ни дочки.
Михе бы тогда поверить, и не ходить к Оле, не рассказывать ей всё, и не ляпнуть сдуру, что Андрей уже согласился.
- Я Андрея знаю дольше, чем тебя, - сказала Оля. - Знаю я всё про вас, и куда он тебя послал, прекрасно представляю. Ты, Миш, края переходишь.
Он и тогда не поверил, не остановился.
Когда Сашенька с бабушкой и дедушкой были на даче, собрал своих любимых двойняшек выпить за праздник, и после пятой, кажется, притянул к себе Олю, начал целовать. Что он, жену свою поцеловать не может? Раньше, правда, он не делал этого при Андрее.
А потом притянул Князя другой рукой и тоже попытался поцеловать.
В общем-то, сделать что-то с таким кабаном против его воли было нереально. Горшку моментально прилетело с обеих сторон. Андрюха выкинул его на лестницу и послал на все четыре стороны. Неделю спустя через ребят передал вещи, паспорт с печатью о разводе с Олей и сообщение, что уходит из группы. Потом были суды по родительским и авторским правам, раздел имущества. Оля с Сашей уехали на новую квартиру, Андрей продолжил жить с родителями и основал новую группу, а Миха остался один на один с хмурым.
В тот первый день Миха завалился в ближайший кабак, сидел, пил и думал, куда ему теперь идти. Главные люди в его жизни вот так легко выставили его за дверь? Прописан он был у родителей, отношения с которыми стали чуть менее натянутыми после взлёта группы и рождения внучки, но теперь отец просто сожрёт его. С деньгами было херово - большую часть гонораров он прогуливал или раздавал более нуждающимся и мало что доносил до дома. Ночевать по друзьям, впискам и сквотам, как в молодости? Панк он или не панк, в конце концов? К тому же до тура несколько дней. А там гостиницы. И Князь - Князь сам приползет, а он, Миха, ещё подумает, принять ли его обратно. Или Оля пожалеет. А за одним и второй подтянется.
Он пошёл и вмазался, и пару дней натурально бомжевал, приперся на репу ужратый и вонючий, и, что больше всего удивило ребят, без Князя. На вопрос, где его лучшая половинка, покрыл всех матами и сказал Ренику, что второй солист сегодня он.
Когда пацаны от Князя узнали о двойном разводе, они просто охуели. Так проебаться - надо было иметь талант.
Роль гонца с плохими вестями, которого обычно убивают, взял на себя Яша.
- Оля вас наконец застукала? - пошутил он.
Горшок просто взбесился, разнёс всё, кроме инструментов. Поручик прятался за барабанами, как в домике.
Реник был окончательно назначен "любимой женой" и решил, что теперь может рулить группой и Михой не хуже Князя. А Михе было всё равно.
Настроение металось в зависимости от степени обдолбанности и опьянения. Окрыляла свобода - никто не ездил по ушам, ограничивая в способах закинуться. Свой самовар остался дома и все фанатки были его, выбирай любую. В плохие моменты смотреть не мог на ребят из группы - казались готовыми предать, остающимися с ним только ради денег. Разбегутся по окончании тура. Первое же интервью, как назло, пришлось на такой момент, журналист спросил про Князя, и Миха облил его помоями, а заодно и жену, мол, в этой гнилой семейке все друг друга стоят.
Гнилая семейка жила себе и в ус не дула, методично продвигаясь к своим целям, строя свою жизнь, а Миха свою жизнь прожигал, за два года словив три клинических. Из Реника опора получилась так себе, фанатки согревали постель, но не душу. Даже дебоши не приносили прежнего удовольствия. Новый альбом не шёл, а на половину доходов от старых наложили лапу бывшие. Миха был должен всём подряд, между турами зависал на сквотах и у случайных баб. В интервью нёс бессмысленную чушь. С родителями отношения испортились окончательно. Миха реально возненавидел зеркала и бил их при каждом удобном случае.
Два года спустя они столкнулись с Князем на фестивале, в шатре у оргов. Горшок, к тому времени подозревавший всех и во всём, подозревал, что это группа его подставила, решив, что курица, несущая золотые яйца, собралась послать им общий привет. Андрюха был весел и румян. Бочка и щёчки, за которые любил подержаться Миха, ушли. Могло показаться, что у Князя с Горшком разница не в полгода, а лет в десять. Они поздоровались, держась не меньше, чем в метре друг от друга, Миха задал банальные вопросы - как сам, как Оля, как Сашенька, - хотя Сашеньку видел изредка у своих родителей и от них же знал, что Оля вышла замуж. Князь скупо отвечал, что всё у них нормально, а потом завёл шарманку, что Мих, нужно завязывать, нужно лечиться. Значит, не всё ещё отгорело, да? Горшок решил прихвастнуть, что у него тоже всё зашибись, что у него есть планы (которые уже больше года оставались планами), распустил было хвост и начал затирать про то, что да, вот-вот завяжет, а потом вот это вот всё. Но тут притащился Лёша, приобнял Андрюху за плечи и о чём-то спросил. Ну да, Лёша был на фестивале, они с Михой уже выпили с утра, и вообще вокруг тусила уйма самого разного народа, то и дело дергавшего их обоих. Но Горшку вспомнилось "чтоб вы с Лёшкой вдвоём меня оттрахали", и в него словно бес вселился. В глазах потемнело, и дальше он пришёл в себя на полу шатра, скрученный несколькими здоровыми рокерами. Ныли ссаженные костяшки и свежие синяки.
- Где скорая, блядь!
- Какая, нахуй, скорая, он уже умер, по ходу, - сказал кто-то над головой.
- Да жив я, - дёрнулся Горшок.
- Да не ты, еблан, - голос, так похожий на его собственный. Лёша. - Убил ты, обдолбыш, своего Андрюху.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Убийство ребёнка. Голоса.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонажи: Князь, Горшок фоном
Рейтинг: R
Жанр: драма, дарк, убийства детей (без открытых сцен), психические заболевания, намёк на изнасилование несовершеннолетнего, упоминается слэш.

- Никому про нас не рассказывай, - шептали голоса. - Ты избранный, ты будешь видеть то, что не видят другие. Ты получишь от нас великие дары, только не смей никому рассказывать, иначе твои близкие умрут.
Так говорил тот человек, отпуская его, - никому не рассказывай, а то я приду и убью твою мать. Андрей его больше не видел, и если бы спросили - не вспомнил. Всегда были же только голоса.
Он бросил учиться - голоса обещали другой, особый, великий путь. Они дали ему красоту и кучу талантов, подсказывали, что делать. Когда он поверил - стал держаться, словно весь мир лежал у его ног. Не приняли в художку - ну что ж, сами скоро пожалеют.
Зато он и правда видел то, что другие не видели. Леших, домовых, русалок и прочих чудесных существ, был с ними дружен. Зато он получил Мишу.
Он увидел Мишу в реставрационнке и пропал. Просил его у голосов. Знал, что хочет прожить с ним всю жизнь, но с людьми ведь бывает всякое - они расходятся, они умирают.
- Хорошо, - сказали голоса. - Ты должен принести жертву.
Два десятка младенцев в разных городах их необъятной Родины, так и не объединенные в одно дело. По одному в год. Первых было убивать страшно, потом легче. Это ведь ради Миши, а тут ещё героин и Сид Вишес: хорошо, что он с голосами подстраховался. Даже в армии ухитрился справиться, благодаря голосам.
И вдруг - вставший между ним и Михой Тодд.
- Ольга пошла к очень сильной ведьме, - сказали голоса. - Теперь жертва должна быть больше. Это должна быть твоя дочь, Алиса. Иначе Миша умрёт из-за того, что отказался от тебя.
- Да вы охренели! - заорал тогда Князь, напугав домашних. Существа, сидевшие в комнате, брызнули по щелям, как тараканы.
Он кинулся к Ольге, бросился ей в ноги, просил оставить их с Мишей в покое, просил бросить затею с ведьмой, спасти Мишу и Алису. Ольга, бывшая одна дома с детьми, со всем согласилась, посадила его пить чай, пошла в соседнюю комнату и вызвала психиатров. Голоса смеялись над ним, но вытащили и из этой передряги.
- Ты пропустил нужный день, - сказали они. - Теперь он умрёт. Мы предупреждали тебя, зачем ты пошёл к Ольге? Ты будешь наказан.
Следующие пять лет были самыми тяжёлыми в его жизни. Миша погибал у него на глазах - и погиб, это было неизбежно. После каждой его новой выходки Князь прижимал к себе Алису и плакал, а когда Миша умер, старался каждую лишнюю минуту проводить с дочками, боялся, что голоса отберут и их.
Пять лет он выкарабкивался без помощи голосов, которые только насмехались и издевались. Потом, наконец, сжалились над ним.
Сказали, что он Избранный, поэтому сможет воскресить Мишу. Но только на седьмой год после смерти. Два года ему предстояло готовиться к ритуалу, а потом принести в жертву сразу пятерых.
И нет, ни его, ни Мишины дочки не требовались. Он благодарил голоса, стоя на коленях, и впервые спросил, для чего же такого он избран. Они обещали сказать, когда придёт время.
Два года голоса давали ему странные задания, которые он беспрекословно выполнял. Труднее всего было в назначенный срок собрать пятерых живых младенцев. Достать младенцев, которых никто никогда не будет искать, было куда проще. Он их усыпил, покрыл маленькие тельца знаками, разложил на земле, на сложной схеме, которую, не будучи художником, вряд ли смог бы начертить. Он спел подсказанную голосами песню на неизвестном языке - хорошо, что он умел петь. Его рука ни разу не дрогнула. И посреди лесной поляны появился Миша, кинулся к Андрею, обнял, как будто не замечая творившегося вокруг ужаса. Он как ни в чем не бывало разговаривал с Князем, пока тот уничтожал следы. Потом прижал его к дереву, зацеловал, и они занялись любовью в двух шагах от своего маленького кладбища.
Надо было возвращаться в Питер, а Миха был слишком заметным.
- Не бойся, - завизжали и захихикали голоса. - Он теперь твой и только твой. Никто его больше не увидит, никто никогда не отнимет у тебя. Только твой Горшок, ласковый, послушный, идеальный.
С тех пор они жили счастливо. Да, иногда Миша пропадал и возвращался со следами крови вокруг рта. Да, Князь иногда задумывался, для чего он избран и что ещё голоса потребуют в жертву. Но они любили, творили, вместе выходили на сцену, а остальное - такие мелочи.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Он плохо кончил. Как Лев Толстой.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь
Рейтинг: R
Жанр: драма, дарк, упоминание самоубийства, упоминание нездоровых отношений, алкоголизм.
Конец действительно плохой и неприятный.

Он держался, пока не закрыл ипотеку. Наложить на себя руки хотелось давно, слишком много всего навалилось, но оставлять Агату с маленьким ребёнком и ипотекой ему казалось подлым. А его долги по группе - это его долги. Хорошо, что они разбежались ещё тогда, и к ней не полезут.
Несколько лет непрекращающегося пиздеца доконают кого угодно. Сперва Миха помешался на театре и на том, что Андрюха с нихуя должен Тодда полюбить. Алёна объяснила, что в созависимых отношениях с отсутствием границ это обычное дело, но разве от этого легче?
Миха не принимал отказа. Хуесосил его самого и его творчество, даже старое, чуть ли не заявляя, что Андрюха отнял у него лучшие годы. Их секс превратился в кошмар, в поле боя, в унижение и насилие, начинавшееся с безобразных драк, и однажды Андрюха положил этому конец - как сексу, так и совместному творчеству. Он буквально заставлял себя останавливать любое поползновение в сторону Михи. До боли хотелось обнять, вдохнуть родной запах, душа кричала, что всё может ещё наладиться, но Князь жёстко одергивал себя.
Андрюха набрал долгов и пытался выгребать - Миха топил его, поливал дерьмом и, сука, развязал: вот так он хотел Князя обратно. После того, как пьяный Андрей запустил в экран бутылкой - а с бутылкой он в то время только во сне расставался - он достал следующую, и следующую, и следующую... ужрался совсем в сопли и рассказал Агате то, чего рассказывать не стоило. И если с Алёной они разъехались по мамкиным квартирам после таких новостей, то Агате он оставил жильё, себе ипотеку и свалил на съёмную. Не хотел втягивать мать во всё это.
Два блядских года говно лилось на него из всех труб. Миха, которого пришлось с кровью от себя отрывать. Фанаты, обвиняющие в предательстве. Агата, запретившая общаться с дочкой. Алёна, запретившая появляться к Диане пьяным, а он не мог остановиться. Группа дышала на ладан.
И как вишенка на торте - его позвали усмирять Миху на "Окнах". Миха совсем плох, и кроме тебя, говна и предателя, никто его не вытянет. Андрюха-то и себя еле вытягивал.
Ну и кончилось херово - Миха начал с оскорблений - приполз, дескать, вставай на колени. Андрюха психанул, спросил, не отсосать ли ему ещё при всех. Миха ответил, что было бы неплохо. В общем, растащили их с трудом, ребята оба были не маленькие.
Фанаты обещали Андрюхе долгую и мучительную смерть. С квартиры его попросили - сдавал ему общий друг. Концерты отменялись, проценты по долгам росли, и пришлось съехать к матери, в "творческую комнату", где со всех стен осуждающе глядели Андрюхины персонажи Михиными глазами.
А через пару недель Миха умер.
Андрей с пьяных глаз пропустил было это событие, но тут начался вообще ад и трэш, хоть совсем на улицу не выходи. Угрозы убийством от фанатов утроились по сравнению с прошлым разом. Концерты отменили вообще все. Знакомые писали, что не подадут Князю руки. Оля через Вахтанга передала, что тоже готова задушить предателя своими руками, и не дай бог ему прийти на похороны.
Андрюха выл, расцарапал себя всего, изорвал рисунки... Михи - его Михи, с которым они с пятнадцати лет вместе, больше не было.
О расписанном подъезде, намазанной дерьмом дверью и вяленько разгоняемой ментами манифестации озлобленных фанатов под окнами и говорить было нечего.
Мать плакала. Андрюха бухал по-чёрному, тратя последние деньги на доставку спиртного, не самого, понятно, лучшего.
А потом, хер его знает, сколько дней прошло, объявился Ренегат. Обещал разрулить ситуацию с долгами за сущую малость - авторские права, остававшиеся последним, совсем мизерным источником дохода Князя. Андрюха позвонил Вахтангу - и хотя бы тот его не бросил, выгрыз более-менее приемлемые условия. Часть прав безвозмездно передали Ольге, часть - в счёт погашения кредиторам, и даже немного денег вышло сверху - ипотека была закрыта. И главное - Ренегат остался ни с чем.
Ради такого дела Андрюха не пил аж две недели, чтобы его подпись под договорами потом не оспорили.
А на следующий день в сети появился ролик, где Князь, для стороннего наблюдателя, по крайней мере, по сути принуждает Горшка к действиям сексуального характера. Как раз из тех, последних, дней, когда оба они друг на друге отрывались по полной. Сука Ренегат даже Миху не пожалел.
В квартиру регулярно кто-то ломился - собирающиеся линчевать его фанаты, журналисты, обозленные соседи...
Князь, всё ещё злой и трезвый, в очередной раз подумал, что теперь действительно пора, всем так будет легче. Прав был Миха - он никто и даже хуже. Окно манило, манили ножи и бритвы, игриво подмигивало отнюдь не пиво, а бутылка чистящего средства. Единственное - не хотелось, чтобы мать видела.
Он убедил её уехать к родственникам, пока всё не успокоится, полиция помогла её "вывести из окружения". И полез в сеть выбирать способ. В итоге уснул мордой в клавиатуру.
И наконец этой ночью ему приснился Миха. Сидел на берегу Финки, играл "Рассвет", был тихий и умиротворенный.
- Андрюха, Андрюшенька, ты чего удумал? - спросил он. - Не надо, я-то дурак был, своими руками себя убил, что теперь, и тебя, ё-моё?
- Это я тебя... своими руками... - прошептал Андрей.
- И хочешь, чтобы я то же самое чувствовал?
- Нет, - выдохнул Князь, падая рядом с ним на выбеленную морем корягу. - Не могу без тебя, Мих...
Обнял, зарылся носом в волосы. Гитара куда-то исчезла, Миха обнял в ответ. Они долго сидели так, потом Миха сказал:
- Пора тебе. Не навороти хуйни, Андрюш.
Князь проснулся весь какой-то просветлённый. Он точно знал, что ему нужно делать. Надел самые простые джинсы и неприметную футболку, набросил сверху оставшуюся от отца куртку и кепку - хвала маминой совковой привычке ничего не выбрасывать. Намалевал себе на опухшей роже последствия драки и тихо выполз из квартиры. Было совсем раннее утро, дежурившие под окнами линчеватели спали, спал и пасший их мент с детским лицом.
На вокзале, чтобы в дороге не скучать, Андрюха купил водки и пива. О том, что он будет делать в Голубково, где и дом давно продали, поздней, припорошенной снежком осенью, как-то выпало из мыслей.
В электричке всю дорогу квасил и смотрел в окно на голые поля, на жухлую траву. Встрепенулся только раз, когда в вагон зашёл мужик с гитарой. А что, ещё вот такой способ заработка остался...
На станции купил ещё бухла, наверняка паленого, и погрузился в пазик, похоже, всё тот же, что и когда-то в детстве.
Он обошёл деревню, постоял перед бабушкиным домом, дошёл до пруда. Бросил пару камешков, проломив тонкий лёд. Дом поменялся, пруд поменялся, улицы стали длиннее, но не настолько, чтобы обойти деревню больше, чем за час. Андрюха пошёл на полянку, где обычно выплескивал на бумагу вдохновение, но и там было не лето.
- Лев, бля, Толстой, - сказал он себе, садясь на бревно. - Че это был за порыв, нахуй? Автобус только завтра в обед...
И выпил. И ещё. Муза не торопилась.
Он пошатался по лесу, скорее всего, кругами, и к ранним сумеркам выбрел на деревенское кладбище. Среди могил теплился огонёк. Андрюха, спотыкаясь и периодически прикладываясь к бутылке, побрёл к нему. Туда, где вокруг костра сидели явные упыри: с синими и багровыми пятнами на рожах, ухмыляющиеся остатками зубов.
Андрюху с его пакетом бухла приняли как родного.
- Эй, ты Князь, что ли? - спросил вдруг один.
- Ну.
- А я Колька Смирнов, не признал?
- А я Васька.
Андрюха вгляделся в них и в третьего - это ж были друзья его детства. Местный зомби-апокалипсис?
- И давно ты помер, Колька? - спросил он.
- Я-то? - упыри заржали. - Сам-то как? Пиздели, что ты теперь, как в песне у этой, поэт, и художник, и музыкант. Звезда, бля.
- Напиздели, - отмахнулся Князь. - Тёзка мой, а я маляр. Посмотри, какая из меня звезда, а?
Упыри снова заржали.
Они пили Князевскую паленку, потом упыриную то ли кровь, то ли бормотуху. Похоже, жрать Андрюху никто не собирался.
- Я теперь как вы, да? - размазывая грим, плакал от осознания Князь. - Так становятся упырями? Предал друга - и готово, бля?
Упыри ржали.
Он вдруг почувствовал себя ужасно усталым. Бормотуха уже не шла. Привалился лбом к ближайшему могильному камню.
- Андрюх, я же просил тебя, - Миха взял его за руку. - Пошли отсюда, а?
*
Причину смерти указали - захлебнулся рвотными массами.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Изнасилование. Крепостные актёры.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, Балу, Поручик, Яша, Лёша, Гордей, левые ОМП
Рейтинг: R
Жанр: драма, дарк. AU
Упоминание слэша, открытый финал.

Горшку страсть как хотелось поглазеть на новенького, которого барин купил для их театра. Да и не ему одному. Так что в тот день все бросили свои дела и столпились у сцены.
Художник, за которого, по слухам, отвалили немалую сумму, был совсем мальчишкой, ровесником Горшка, стоял, весь сжавшись, прижимал к груди альбом. Парень был острижен под ноль, отчего торчащие уши сильно бросались в глаза. Он исподлобья оглядывал голубыми глазами сцену, зал, сбежавшихся актёров и музыкантов.
— То Князь, — представил его управляющий театром, Гордей. — В заграницах малевать учился. Будет декорации да костюмы к новой постановке делать.
— А че у нас такой благородный забыл? — выперся Горшок.
— А то, что как отец его помер, законный брат его продал, — ничуть не стесняясь покрасневшего парня, пояснил Гордей. — Ты походи тут, посмотри, зарисуй чего, — обратился Гордей уже к Князю. — Это вот Горшок, он дурачок у нас, но лютню доверить можно.
Актёры подобострастно засмеялись.
Гордей разогнал зевак репетировать — актёров на пока пустую сцену, музыкантов в примыкающий к ней зальчик. Через какое-то время Князь появился там, где Горшок, Балу и Пор мудрили над музыкой для нового спектакля. Захотелось барину поглядеть про цирюльника-убийцу. Ничего, Горшку идея даже нравилась, он даже тайком примеривал на себя главную роль, но знал: будет, как всегда, петь из-за сцены, чтоб не пугать зрителей своей страшной рожей, пока представлять будет сам барин.
Князь забился в угол и зыркал оттуда, черкал что-то в своём альбоме.
— Мы тебе не мешаем? — рявкнул раздражённый Горшок.
Подошёл, выхватил альбом и перебросил его Балу.
— Отдай! — рванулся Князь.
— Сидит тут! Пырится! Бесишь! — Миха наступал на него, толкая в плечи, пока он не упёрся спиной в дверь зала.
— Отдай, — заметив через Михино плечо, как Балу и Пор ржут, роясь в альбоме, сказал Князь совсем другим тоном и вдруг врезал Горшку в живот. Тот от неожиданности упустил момент — и Князь метнулся к Балу. Балу сообразил перекинуть альбом Горшку. Князь развернулся — альбом снова пролетел у него над головой. Но он не стал больше играть в собачку — накинулся с кулаками на Горшка. Друзья, бросив альбом, кинулись к ним, заломали Князя, повалили на пол, и Горшок уселся сверху.
— Пусти! Слезь с меня, обмудок! — заорал художник и забился так, будто от этого его жизнь зависела, втроём еле его удерживали.
— Ты чего, бешеный, — влепляя ему кулаком в бок, прошипел Горшок.
И надо же было в этот момент вломиться Гордею.
— Что вы тут устроили? — рявкнул он.
Парни встали молча, Князь тоже поднялся, отряхиваясь, и уставился в пол. Так они стояли и молчали, пока Гордей не дёрнул художника на себя.
— Барин тебя хочет видеть. Все без ужина сегодня, все четверо! — и уволок Князя за собой, Балу только сунуть ему альбом успел.
Горшок заметил валяющуюся на полу бумажку и сунул за пазуху. Без ужина остаться он не боялся — у Пора бабка была стряпухой, находила для них лишний кусок, если за общий стол их не пускали.
Они ещё немного повозились с арией судьи, потом принялись разучивать новомодный танец — барин часто устраивал приёмы и хотел выглядеть человеком современным.
Потом их позвали аккомпанировать приме, Горшок помогал ей вместо барина, а Балу играл за него партию первой лютни. Они порепетировали один из уже готовых номеров нового спектакля, вернулись к парочке старых.
Вечером скрашивали музыкой барину ужин с барыней и прочими домочадцами. Удалось даже допить вино из рюмок и хватануть кое-что со стола, когда все разошлись. Да ещё к бабке на кухню завернули, так что ужин ожидался королевский.
У входа в крыло для прислуги на лавке сидел Князь, съежившись от вечерней прохлады, и веткой отгонял комаров. Неразлучный альбом лежал рядом.
Парни прошли мимо, нарочно жуя что-то. В комнате, где раньше жили они втроём, появилась четвёртая койка, на ней валялся узел с вещами. А сам его владелец чего-то не шёл, маялся на лавке.
Музыканты расползлись по койкам, доедая импровизированный ужин. Горшок стянул рубашку, и забытый листок упал на кровать. Он развернул и при свете каганца вгляделся в ровный, отрывистый почерк. Это были стихи — на одной стороне про мёртвую женщину, на другой — про ведьму и осла. А на полях были нарисованы все герои, какие-то страшные рожи и сам художник в образе охотника.
Руки сами потянулись к лютне.
— Это че? — сонно спросил Балу.
— Смотри, — сунул ему под нос листок Горшок. — Охуенно, да? Вот это песня будет. Две.
— Он? — махнул головой в сторону выхода Балу.
— Пёс знает, — пожал плечами Горшок. — Помолчи.
И принялся вертеть мелодию так и сяк.
*
С утра они застали Князя, скрючившегося на лавке, в сырой от росы одежде и закусанного комарами. Он, по всей видимости, отрубился даже замёрзший, в неудобном положении. Едва с дороги, не евший, да ещё с какой-то стати в дом не пошёл.
— Эй, — ткнул его Горшок. — Чего ты тут?
Князь шарахнулся и свалился с лавки.
— Стихи твои? — Горшок помахал бумажкой.
Князь молча вырвал листок и сунул за пазуху. Зыркнул сердито. Подобрал с травы отсыревший альбом.
— Охуенные, говорю, стихи, я на них песню придумал, — добавил Горшок, а Балу достал сныканный с вечера кусок хлеба и протянул Князю.
Тот сначала не брал, потом осторожно, как пугливое животное, потянулся, взял, осмотрел со всех сторон, косясь и как будто ожидая подвоха.
— Ты боишься нас, что ли?
— Нет, — ясно было, что врёт.
— Иди в дом, нас до полудня не будет.
Барин музыкантов да актёров своих посылал на разные работы, чтобы не расслаблялись, но так, чтоб голос или руки не попортить.
Князь боком просочился мимо них в дом. Навстречу уже выходили и другие слуги.
Вернувшись к полудню, они нашли Князя, спящего и пускающего слюни в подушку. Глядя на его оттопыренные уши и подрагивающие во сне рыжие ресницы, Горшок почувствовал что-то странное, щемящее и тёплое одновременно. На подушке лежала рука — та самая, которая вывела эти стихи и эти рисунки. Он принялся рассматривать руку, самую, вроде, обыкновенную, взялся за неё, чтобы поднести к глазам.
Князь вырвал руку, подскочил и рванул к двери, но у двери стоял Балу. У окна Пор уже развалился на своей кровати. Князь как-то загнанно посмотрел на них троих.
— Ты чего? — спросил Горшок. — Правда бешеный. Я про стихи спросить хотел. У тебя есть ещё?
Князь молчал.
— Смотри, песню тебе покажу. Скоро уже жрать пойдём, — ободряюще сказал Горшок и снял со стены лютню. — Вот, про мёртвую женщину.
Он запел, сбился со слов на втором куплете, потому что дальше не запомнил, но продолжил играть.
Князь шевельнул губами, потом раздался и голос, подсказывающий текст, и вдруг… художник тихонько начал подпевать, прекрасно попадая в ноты, красивым низким голосом.
Горшок оглядел друзей, сияя беззубой улыбкой: смотрите, мол, какой он у меня.
Пор пялился в потолок, дрыгая в такт ногой. Балу снисходительно улыбнулся в ответ.
— Нравится? — довольно спросил Горшок. — А вот про ведьму и осла.
Опять слова слишком быстро кончились, и Князь закрыл глаза, вздохнул, словно в ледяную воду нырять собрался, и запел высоким голосом, изображая дурную бабенку.
— Иа-иа-иа! — подпел с кровати Пор, и все дружно заржали.
Несколько дружеских ударов по плечам, от первых Князь поежился, потом и сам хлопнул Горшка в ответ. Вытащил из-под кровати узел, из узла несколько листков, протянул. Горшок как нырнул в них, так его еле вытащили, обед ждать не станет.
Они сидели за общим столом, и Горшок пялился на Князя очумевшими глазами. Где в нём всё это умещается? Хотелось забраться внутрь его головы и поселиться там. Музыка звучала в ушах, и совсем не та, которой требовал барин к спектаклю. Хотелось петь, хотелось прокричать всем, какое чудо открылось ему сегодня.
Ох, зря, как будто забыл он, что себе они не принадлежат, а завистливых глаз кругом полно.
Песни писались на одном дыхании, да и «номера» для спектакля сдвинулись с мёртвой точки. Лежавшая тяжёлой грудой рукопись пьесы, присланная из города, оживала в рисунках Князя. Он прорабатывал костюмы, рисуя небольшие сценки. Ему понравилось это делать в комнате с репетирующими музыкантами. Иногда они запевали своё, а иногда он помогал разучивать «номера», подпевая или пускаясь с Горшком в пляс — почему-то Горшка он выделял из прочих.
Вначале он дергался от прикосновений вечно висшего на всех Горшка, от его объятий, настырных разговоров прямо в ухо, потом попривык.
Барин одобрил декорации — и парни под руководством Князя пару дней расписывали один только задник. Вначале это были только ровные цветовые пятна по разметке, а потом сам художник взялся за работу, положил штрихи и тени, и всё ожило на глазах. У Горшка чуть не слезы от восторга брызнули. Он налетел на Князя, обнял от переизбытка чувств, уткнулся в отросшие, стоящие дыбом волосы. Не понимая, куда деть восторг, поднял, закружил, запел что-то дурное. Князь принялся отбиваться и вырываться. Горшок вдруг заметил, что люди вокруг, они пялятся, смотрят с осуждением.
А Гордей как будто приценивается, как будто задумал что-то.
На следующей общей репетиции он выволок упирающегося, заляпанного краской Князя, который всё доколдовывал что-то с декорациями, и поставил его на место Мыши. Мышу он в своё время сделал актрисой из простой хористки. Спал с нею, поколачивал, если был не в духе, она терпела — куда деваться.
— Пой, — приказал.
Князь сжался, упёрся, и тут же получил в живот. Рука у Гордея была тяжёлая, Балу, вон, неделю отлеживался, после того, как сдуру за Мышу заступился.
— Че рожу-то прикрываешь? — Гордей ухватил Князя за волосы. — Не боись, рожу не попорчу. Пой давай. За дочку.
Князь стоял, сжавшись, закусив губу, и весь трясся. И молчал.
Гордей ударил снова. И снова.
Горшок оглянулся на друзей, те тоже не понимали, что происходит.
Все стояли, как примороженные, стыдливо отводя глаза.
— Зачем вы его? — спросил Горшок, и тут же получил сам. Крепко так получил — его рожу не берегли, еле на ногах устоял, из носа брызнуло. Гордей тут же добавил, остервенился.
— Не надо! — вдруг бросился между ними Князь. — Я спою, сплю!
— Уговаривать тебя ещё! — сплюнул Гордей, пинком отправляя его на место. Снова схватил за волосы и что-то зло прошептал в самое ухо. Махнул музыкантам — играйте, мол.
Они и заиграли, а Князь, малиновый, злой, запел высоким чистым голосом.
— Че это было? — спросил его Горшок, когда Гордей наконец их отпустил. — Че ты заупрямился? Голос у тебя хороший.
Тот посмотрел на Горшка, закусив губу, помотал головой, пошёл и снова взялся за свои кисти. Горшок не отстал, потащился следом.
— Что творится, Князь?
— Не лезь ты в это, — попросил тот шёпотом. — Не лезь, прошу, я сам.
Под его руками - а рисовать он ухитрялся двумя - набор цветных пятен превращался в стену дома, оплетенную плющом.
Горшок схватил его за руки. Волшебные руки, волшебная голова, волшебный голос. Чего им ещё от Князя надо?
Чувство восхищения снова переполнило его, и он поцеловал сначала одну перепачканную краской ладонь, потом потянулся к другой, держащей кисточку, но Князь вырвался, отскочил и зашипел:
— Не смей! Не делай так больше! Никогда!
— Бешеный, — пробурчал Горшок, отступая. Ему пора было идти развлекать барина.
*
Оставшееся до премьеры время Гордей ставил на роль дочки то Князя, то Мышу, и Горшок подуспокоился — ну это ж нормально, замена должна быть, да и это ж театр, кто тут кого только не изображает. Князь ходил какой-то слишком тихий, волновался, наверно, а кто б на его месте не волновался — первая роль. Не пел больше с ними, сказок своих странных на ночь не рассказывал. От вылазок по садам или на реку работой отговаривался.
Между репетициями актёров и музыкантов отряжали в помощь портным, сшивать все эти вёрсты ткани, приделывать бусины и пуговицы. Эту красоту тоже придумал Князь, проводя пальцами по узорам, думал Горшок.
На премьеру ожидали важных гостей. А ну как понравится Князь кому, мечтал Горшок. Предложат что хочешь. Попросит вольную, и барин при гостях не откажет. Жалко было бы расстаться с таким чудом, но свобода друга была важнее.
Девки, как всякий раз, с ума посходили: вдруг какой герцог или граф положит на них глаз да выкупит из неволи. Даже Мыша, похоже, на что-то надеялась, да в день премьеры Гордей поставил на сцену Князя.
*
Ещё с утра всё шло как-то странно.
Князя пришлось буквально вытаскивать из кровати, Горшок с приятелями вынесли его во двор и умыли ледяной колодезной водой.
— Не боись, — орал Горшок. — Всё зашибись будет, лучше всех сыграешь!
Князь терпел, даже не вырывался.
Гости начали съезжаться ещё к обеду, их развлекали музыкой и пением, но на Князя у барина были другие планы. Он должен был разливать вино гостям. Не лучшее задание для человека, которого так колотило с утра.
Со своего места Горшок видел, как барин, беседуя с одним из гостей, подозвал Князя, заставил повернуться так и этак, словно на ярмарке, и гость одобрительно засмеялся. О чем они говорили, издалека слышно не было.
К спектаклю согнали всех, на лютне остался только Ягода, меньший брат Горшка. Князь вначале помогал остальным гримироваться, потом его нарядили в белое платье, почти что свободную длинную рубашку, скрывавшую его всего. Такая и ему, и Мыши годилась. Парик надели. Посадили ждать свой черёд, и он сидел, сжавшись в комок, обхватив себя руками. Как будто не этот человек ещё неделю назад сигал за Горшком с обрыва на верёвке с палкой, как будто не он крал у купающихся девок одежду, не он распевал похабные песенки, за которые их заставили полдня простоять на солнцепёке.
— Не боись, — Горшок ткнул его в плечо, уходя на своё место за декорациями. — Научу тебя на лютне играть, так ты, пожалуй, и музыку писать начнёшь.
Подмигнул и улыбнулся. Князь не ответил, молча глядя перед собой.
Горшок поглядывал за ходом представления в щёлку. По отмашке Гордея пел за барина, игравшего цирюльника. Когда пел Князь, в зале все затихли, когда «отец» перерезал горло «дочери», гости ахнули, и следующей арии цирюльника вторили всхлипы.
После спектакля и общего поклона актёры и музыканты снова развлекали гостей, тех, кто расходился из зала, и тех, кто освежался в парке, и тех, кто крутился вокруг столов. Театр опустел — но уже объявили танцы.
В этой суматохе некогда было искать Князя, да и остальных Горшок из виду потерял. Ему досталось место в парке — и он увидел Князя мельком, уже в обычной одежде, с плохо смытым гримом; богато одетый гость увлёк его куда-то со словами:
— Ты что, боишься меня?
Обхватил и утащил в сторону дома.
Наконец этот бесконечный день кончился. Горшок, одновременно уставший и взбудораженный концертом, не мог дождаться минуты, когда расскажет Князю, как тот великолепен. Но в комнате было темно, пахло потом от храпящего на кровати Пора, остальные задерживались. Потом притащились Ягода с Рыжим, принесли тайком уведенные бутылки, разбудили Пора, сели пить вчетвером. Князя и Балу всё не было.
Наконец появился Балу, быстро вытащил на двор набравшегося Горшка и затянул за угол.
— Разгони их всех, ему туда нельзя в таком виде, — зашипел он, указывая на прислонившегося к стенке Князя.
— О, Княже, — полез к нему обниматься Горшок, но тот принялся отбиваться.
— Ннне… Н-не трогай меня!
— Бешеный, — восхищённо прошептал Горшок и схватил его за руки, собираясь эти руки расцеловать, а потом… сам туго соображая, что же потом.
Князь вырвал руки и ударил его в лицо, всерьёз ударил, разбивая нос.
— Куда ж ты прешь-то, дурак, — оттаскивая его, зарычал совершенно взбешённый Балу. — Не видишь, что ли? Уведи всех из дому, немедленно!
Не понимая, что происходит, Горшок вернулся в дом и позвал парней продолжить на реке, мол, здесь покою всё равно не будет, из соседей по людскому бараку кто-нибудь прицепится. Довёл их до реки и сам втихую улизнул обратно.
В комнате Балу уже поил Князя бог весть как добытым самогоном. Того не забирало, колотило, и вдруг он просто повалился на кровать без сознания.
— Что случилось? — спросил Горшок.
Балу, прежде чем ответить, сам приложился к бутылке.
— Сперва пообещай мне глупостей не делать, — хватая Горшка за руки, сказал он. — Поклянись. Поклянись, что до рассвета из дому не выйдешь, братом своим клянись, слышишь!
— Не буду, — трезвая от страха, помотал головой Горшок.
Но и не понадобилось — Балу и сам не мог держать в себе.
— Сам вина ему подносит, а мне говорит: "Играй!", — рассказывал он, сбиваясь, икая и давясь самогоном. — Садит его к себе на колени, прям при мне, за руки хватает, за волосы вот так голову откидывает и спрашивает меня: "Нравится смотреть? Тоже его хочешь?" И зубами… Я перепугался, вскочил, а он меня в-выгнал, и Князь там орал так страшно, я не стерпел стоять под дверью, а он его… как девку… Где ж такое видано?
— Че? — не поняв, кто кого и что, вытаращился Горшок, чувствуя, как всё внутри холодеет.
— Трахнул он его… Как девку… Князя… Князя нашего!
Это же был Балу, который не считал, будто девкам сам Бог терпеть велел, Балу, который кинулся Мышу защищать.
И Князь, чудо, которое только беречь, которое не дай бог сломать... Опять кричит "не тронь"... Опять? Горшок зажал рот и завыл. Вот чего он такой ходил. Знал. Значит, было уже? А Горшок даже не представлял, что такое вообще бывает.
- Княже, - Горшок повалился на полуживое тело, обнял собой. - Княже, давай убежим... Давай... Что же делать, куда же деться от всего от этого?!
Рядом в темноте всхлипывал Балу.
*
С утра они вскочили от вопля Князя, которого тащил за оттопыренное ухо Гордей.
- Кто тебя отпускал? Уважаемый гость проснулся, а тебя, мерзавца, нет. Пошёл!
- Пощадите его! - Горшок вцепился в Князя. - Он же просто не дойдёт!
- Значит, вы поможете! - рявкнул Гордей, сильнее встряхивая ухо Князя. - Или бунтовать вздумали? Запорю!
- Не... Не надо... - взмолился Князь. - Я иду, иду... Не надо, ребята.
Он с трудом поднялся, опираясь на постель, и медленно захромал следом за Гордеем.
- А вы встали и к экономке, уборка сама себя не сделает. Пили вчера, собаки? Я с вами ещё разберусь. Что в тебе такого? - Гордей окинул Князя таким откровенным оценивающим взглядом, что Горшка замутило.
Позже Горшок, подметая дорожку, видел, как тот самый гость прощался с барином - и с Князем.
- Задержался бы у вас, да дела, дела. Не скучай, малыш, - прошептал он в дрожащие губы. - Я ещё загляну.
Он обнялся с барином, вскочил на жеребца и ускакал.
Барин переключился на следующих гостей. Музыка, разумеется, не играла, не все гости готовы были с утра к лишним звукам. Оставленный без присмотра Князь постоял и побрёл куда-то. Горшок бросил метлу и кинулся за ним.
- Князь.
- Н-не трогай м-меня.
- Ты куда?
- К-к реке. Надо помыться.
- Князь.
- Н-не трогай. Нормально всё, уходи.
- Князь, пожалуйста, - Горшок обогнал его и попытался взять за руки. - Я не могу тебя защитить, понимаешь? Думаешь, я виноват, даже смотреть на меня не хочешь?
- Не надо, не надо ничего, - пытаясь оттолкнуть его, сказал Князь. - Я не хочу, чтобы тебя... из-за меня...
- Князь, не делай этого, прошу, умоляю, - Горшок поцеловал его руку и заметил синяки на запястьях. - Тебе столько дано - стихи твои, картины, голос, красота твоя.
- Будь она проклята, - Князь вцепился себе в лицо, будто собираясь содрать его, и Горшок едва успел отдернуть его руки - глубокие царапины остались не слишком длинными. - Я не умру, в прошлый раз не умер, и в этот не умру, и в следующий.
Горшок отшатнулся.
Князь снова зашагал в сторону реки.
- В следующий? В следующий?! - заорал на него Горшок. - Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! - он дёрнул Князя, разворачивая к себе, схватил за плечи и встряхнул. - Бежим отсюда, бежим со мной! - неожиданно выкрикнул он.
Князь засмеялся - это был не его привычный солнечный смех.
- Ты... Ты сам понимаешь, чего хочешь от меня? Зачем меня зовёшь?
Он помолчал. Наконец они дошли до берега.
- Отвернись.
- Ещё чего.
Князь выбрался из одежды, остался в одних портках, и Горшок уставился на синяки.
- Я боюсь, что ты исчезнешь. Твоё чудо. Я хочу поселиться в твоей голове. Уедем... Туда, где ты учился?
- Давай уедем, давай уедем, - пропел Князь кусочек из арии Ловетт, рухнул в воду спиной вперёд, долго не выныривал.
- Я был там человеком, - сказал он, наконец появившись из-под воды. - Мне написали, что отец при смерти. Я, как дурак, примчался. Он был уже мёртв. А я был частью наследства. Если и была где-то вольная...Ты когда-нибудь был свободным? - он лежал на воде, а Горшок оторопело смотрел на него с берега. - Я сперва думал, будет хотя бы как раньше, будем картины мои продавать, нахлебником не стану. А мне быстро место моё показали. Потом дружки брата меня ещё и в карты разыграли - кто собьёт с меня спесь. А в скором времени брат сам проигрался очень сильно и продал меня, в спешке, перекупщику. Тебя когда-нибудь продавали? Меня - два раза за один месяц, а я с того... с того вечера был как во сне, как под водой.
Он опять нырнул. Волосы закачались на воде, как тина.
- Я вообще не думал о каком-то будущем, я только-только дышать снова начал, - продолжил он, выныривая. - Они... Они меня голым к стулу привязали и полночи в карты резались, целый турнир устроили. Говорили всякие гадости, руками хватали. Я их сто лет знал, Горшок, а вышло - что и не знал вовсе.
Он снова ушёл под воду. Горшок уже сидел на траве, близко подошедшей к кромке воды, а Князь разговаривал как будто не с ним, глядя в небо.
- ... И его я с детства знал. Он... А другие двое держали, смотрели, они тоже хотели - но брат не дал, пожалел.
У Горшка тоже был брат, и даже представить, что один из них сотворит с другим такое, да ещё потом вот так пожалеет, было невозможно. Ни при каких обстоятельствах. А ещё родители были, здесь же, в деревне. Что с ним будет, если он сбежит? Барин, он, конечно, не злой, искусство вон любит, но что, если сына своего они никогда не увидят?
- Это сюда уж меня как художника продавали, - продолжил Князь. - А к купцу брат меня голым выгнал. Заливал про мои таланты, а сам - так повернись, сяк наклонись, купец меня всего общупал, в рот лапами полез зубы проверять. А я с того вечера как кукла был, что скажут, то и делаю, только боялся, что снова... Когда вы меня в первый день завалили, как будто второй раз с ума сошёл.
И нырнул.
- Я убегу, Горшочек, - губы у Князя от долгого сидения в воде были уже синие, его потряхивало, но, кажется, выйти на берег и одеться, то есть вернуться в свою жизнь, было выше его сил. - Я убегу, а тебе не надо со мной. Меня если поймают, ничего особенно не сделают, я редкая зверюшка, а тебе конец. Не стоит оно того, я никогда тебе не дам того, что тебе нужно. У меня это уже отобрали.
- Выходи, замёрз весь, - попросил его Горшок. - Без тебя теперь - как будто я солнце увидел, а дальше должен жить в темноте.
- Оглох ты, что ли? - Князь перевернулся на живот и быстро поплыл от берега, к стремнине, к водоворотам. На верную смерть.
- Стой! - не своим голосом заорал Горшок и бросился в воду прямо в одежде. Догнал, попытался тащить к берегу. Князь бился и орал:
- Отцепись, дурак, что тебе от меня надо?
А потом их затянуло течением, закрутило, поволокло, царапая о коряги, притапливая, и они боролись уже за то, чтобы удержаться вместе и удержать друг друга на плаву. Кое-как им удалось выбраться со стремнины там, где река делала резкий поворот, и, задыхаясь, выползти на песчаную отмель.
Горшок прижал Князя к песку всем телом, не давая вырваться, и принялся целовать, как безумный. Лицо, шею, плечи, пойманные руки - губы тот не давал. Князь орал и отбивался, но Горшку было всё равно - он так перепугался за Князя, так рад был, что тот здесь, живой. Он вдруг почувствовал, как внизу живота распускается жар, толкнулся раз, другой, и теплое растеклось под мокрыми штанами. "Как девку", вспомнил он слова Балу, но от Князя не отцепился, просто не мог выпустить из рук. Тот уж и отбиваться перестал, только вздрагивал и икал от холода.
- Домой пойдём, Князь, пожалуйста, - наконец отпуская его, попросил Горшок.
Стащил с себя мокрую рубаху, выжал, натянул на Князя, сделавшегося вдруг тихим и послушным. Повёл его назад, в имение.
*
Так они и наткнулись у сараев на злющего как черт Гордея. Когда тот понял, что Князь явился в одних портках и Горшковской рубашке, что оба они перемазаны в песке, у него, кажется, пар из ушей повалил.
- Куда ты полез, пёс! - заорал он, накидываясь на Горшка с кулаками. - Как посмел, мерзавец? Шкуру спущу с обоих! - он отшвырнул бросившегося между ними Князя. - Сгною! Эй, кто там! Этого в подвал, а этого, - он обернулся к Князю.
Тот лежал с блаженной улыбкой, а из руки крупными толчками вытекала кровь. На косу напоролся.
- Беги к кучеру, пусть запрягает, и к доктору везите! Не дай бог помрёт, головы всем откручу!
Неделю Горшок сидел в подвале, на хлебе и воде. Пытался узнавать у девки, приносившей их, как там Князь, но та знала только, что пока у доктора и вроде жив.
Пару раз заходил Гордей, бил и спрашивал, что они учудили, но Горшок стоял на своём: он в реку свалился, а Князь спасать полез.
Наконец решили, что хватит ему прохлаждаться: барину пришла идея пьесы, как человек превращается в тигра, он уж и с писателем встречался, и тот ему часть стихов для "номеров" прислал. А Горшок вспомнил Князевы стихи про медведя, обращённого человеком. Ох, не про себя ли он писал, бывшего то вольным, то рабом? Без зазрения совести влез Горшок в Князевы вещи, нашёл тот самый листок. Хотелось в одежду его носом зарыться, да друзья рядом были.
Князя им только через месяц вернули, с рукой на перевязи. Весь этот месяц Горшок рылся в его записях, писал музыку и глушил добываемый братом самогон. Днём писал для барина, а ночами своё. Почернел, осунулся, ходил весь в синяках, щедро раздаваемых Гордеем. Даже выпороли его - не помогло. Барин и тот начинал гневаться - но написанные песни пока спасали.
- Узнаю чего - бубенцы твои оторву и собакам брошу, - пригрозил Горшку Гордей, хвостом за Князем заходя к ним в репетиционную. - "Номера" ему давайте.
Показал кулак и убрался.
Горшок дал ребятам знак молчать и запел про медведя. Князь не поднимал глаз, кусал губы, левой рукой черкал в альбоме. Закончив петь, Горшок осторожно подошёл, заглянул. Наполовину человек, наполовину медведь с его собственным лицом смотрел с листа. Князь вырвал лист и молча протянул Горшку. Ещё бы: увидят - жди беды.
Только лучше не становилось. Горшок продолжал пить, Князь ходил пришибленный и молчаливый. Рисовал что-то для спектакля, от проказ отговаривался больной рукой.
Князь даже позволял Горшку обнять его, поцеловать, но это было всё равно, что столб у крыльца обнимать. Не кричал, не отбивался, но и не отвечал, как примороженный.
Наступила осень, впереди была зима, а бежать зимой было самоубийством.
А потом Горшок увидел - и всё перед глазами потемнело. В опустевшем к вечеру зале Князь размечал декорации, с кисточкой в левой руке, правая - всё ещё на перевязи. Гордей подошёл, положил на него лапу по-хозяйски.
- Ох, зелье. Что ж в тебе такого?
Тот замер.
- Ну, ну, давай по-хорошему. Я своих не обижаю, озолотить не озолочу, но жизнь твою полегче сделаю. Будешь мой, и больше ничей, от барских гостей избавлю. Песни твои в спектакль поставим, барин тебя тоже наградит.
- Н-не надо, - Князь выставил вперёд обе руки, здоровую и больную, пачкая Гордея краской. Глаза у Князя стали безумные, он начал отбиваться всерьёз, но Гордей не обращал внимания: куда там ему, с одной рукой.
- Хочешь, чтоб я Горшка твоего ненаглядного со свету сжил? - заламывая здоровую руку, спросил Гордей. - На глазах у тебя шкуру с него спущу, заместо него брат будет, ничуть не хуже.
Князь оглянулся на мучителя загнанно.
Это творилось не где-то там, это творилось прямо здесь, у Горшка на глазах, и он не смог просто стоять и смотреть. Самогон отключил страх напрочь. Горшок даже сам не запомнил, что схватил, чем бил Гордея по голове, бил, не останавливаясь, пока Князь, у которого не получалось его оттащить, не закатил ему крепкую оплеуху.
Оба они были забрызганы чужой кровью. Горшок потащил Князя к дверям, они пробежали по двору мимо вытаращившего глаза кучера, выскочили за ворота и рванули к лесу.
Князь, ещё не до конца оправившийся, быстро стал уставать, задыхаться. Горшок упрямо тащил его вперёд, а сзади уже приближался шум - там, в имении, быстро всё поняли, подняли народ, на лошадях, с собаками.
- Беги один, - не останавливаясь, чтобы ещё больше не задерживать друга, прохрипел Князь. - Мне... ничего не будет...
- Видел я это "ничего"! - рявкнул Горшок и резко остановился, ловя Князя.
Они были на краю обрыва, а внизу - поблескивала река, раздувшаяся от осенних дождей, лаково-черная, в жёлтых листьях. Ночью, пьяный и злой, Горшок, проживший в этих краях всю жизнь, сдуру заплутал и притащил их к обрыву над самой стремниной. Погоня была в двух шагах, люди, которых он знал с рождения, охотились на него.
- Князь, - сжимая руку, он посмотрел художнику в глаза.
Второй раз из этой реки они могли не выбраться.
Тот лишь крепче сжал руку в ответ и первым шагнул с края.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: Fix-it, где всё хуже. В несознанку.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок
Рейтинг: PG-13
Жанр: драма
Упоминание слэша, смерть основного персонажа.

Очередная премьера - стало быть, очередной альбом, очередной тур в поддержку и очередные шакалы-журналисты, необходимое зло.
- Почему вы на этот раз выбрали для мюзикла сказочные мотивы? Решили вернуться к истокам? Порадовать старых поклонников "Короля и Шута"?
- Ну ё-моё, это в прошлом всё давно, и наша история - это не сказка, это притча. Она о дружбе, о бескорыстии, которого сейчас так не хватает, понимаешь? О том, чего не купишь за деньги.
- А как вы думаете, что бы сказал Андрей Князев, узнав, что вы делаете сказочный мюзикл? Помнится, одной из причин вашего расставания послужило ваше желание вырасти из сказки.
- Оставьте Андро в покое.
- После его ухода в сольный проект группа как таковая просуществовала недолго.
- А он тут, блин, при чем? Мы театром занялись - это другой вид творчества вообще. Выросли мы из группы.
- В этом году вам исполняется пятьдесят, а также десять лет со дня смерти Князя. Вы собираетесь как-то отмечать эти события?
- Ну ты, не надо всё в одну кучу, блин. Как я должен отмечать? Помер - это что, праздник какой-то? Потом, с правами на песни вопрос не решён.
- А правда, что должен был выйти тринадцатый альбом, но вы поссорились с Нигровской из-за текстов? Она обвиняла вас в воровстве и чуть ли не в смерти Князева?
- У нас действительно оставались недоработанные материалы, в создании которых участвовала вся, повторяю, вся группа. С правами там всё сложно, а нам работать надо.
- Нам поступили ещё вопросы. Как связаны смерть Андрея Князева и ваш скоропалительный развод со второй женой? Почему вы отсутствовали на похоронах человека, которого называли своим лучшим другом?
- Никак это всё не связано! - рявкает Миха.
С каждым годом ему труднее держать правду в себе, тем более, что она каждой собаке известна, но всем очень хочется, чтобы он её озвучил.
Да, он тогда развязал. Да, Оля, найдя его полумертвым, с перепугу, по привычке, позвонила Князю. Связь была ужасная - он с группой ехал по дороге между Зажоповкой и Мухосранском. Бог его знает, что он там услышал, но получил сердечный приступ. Ничего удивительного - у него тоже бурная молодость была, притворялся, что всё у него в порядке. Трасса, ночь, пиздец географии - до врачей не доехал. Какие-то идиоты радовались потом, хорошо, что он не за рулём был, а то бы всю группу угробил. Ну чему тут радоваться!
А Миха в больничке лежал, потом в рехабе, его ограждали, берегли. Полтора месяца, как положено. И похороны пропустил, и девять дней, и сорок. Ещё и гнал на Князя, что не пришёл навестить, не смог переступить мелочные обиды.
Потом, конечно, когда узнал, выл в голос, орал, что должен был уйти первым, допился до белочки - и снова рехаб.
Уже там, когда в башке прояснилось, решил, что надо помочь Агате: они с Андреем влезли в долги ради раскрутки новой группы, и вряд ли все эти долги радостно списали в связи со смертью. А вышло всё через задницу: он, дескать, убил Андрея, присвоил песни, решил бросить его вдове подачку, зарабатывая на них... Михе недосуг было разбираться с двумя Князевыми вдовами, он горел театром. Полностью Князевские песни выкинули из репертуара, для тех, что с Михиной музыкой, заказали новые тексты у профессиональных поэтов, но за пару лет концерты так или иначе сошли на нет.
Да, был ещё скандал на годовщину, когда Миха пришёл на кладбище ужратым и разнёс новый памятник, поставленный на собранные фанатами деньги. Орал, что не верит в Андрюхину смерть, что всё это ложь, дурацкий балаган, умолял простить и к нему вернуться. Они чего ждут, вообще, чтобы он повторил на десять лет этот концерт?
- Что ты в это дерьмо полез? Про зонг-оперу спросить трудно тебе? - набрасывается Миха на журналиста.
- Да, интересно, почему вы выбрали именно этот классический сюжет. Ваш Кот в сапогах столько делает для Маркиза, не прося ничего взамен. Отходит в сторону, когда появляется Принцесса.
- А что ж, по-твоему, он побороться за Маркиза должен был? Ты как это представляешь - с котом? Это даже за пределами вашей повестки.
- Вы только что заявили, что ваш Кот предпочёл бы Маркиза, а не Принцессу. Выбор актёров у вас интересный. Маркиз и Кот получились похожими на вас с Князем в молодости. Как это сложилось?
- Мы хотели подачи на контрасте. Так уж получилось, что и у нас сам собой когда-то сложился подобный контраст. И напомню - я не один отвечаю за подбор.
- Говорят, вы близко подружились с Владом.
- И с Владом, и с Костей - они же часть команды, им тянуть главные роли.
С Олей он после смерти Андрея жить не смог. Слишком легко было обвинить её в гибели Князя, в предательстве - зачем так долго скрывала? ...Слишком была похожа на Андро.
Третью выбрал рыжую, она пела у него в Тодде до сих пор и была великолепна, но существовали они как-то параллельно, как две независимых величины. Сольные проекты, открытые отношения.
И вот почти десять лет спустя появился Влад. Казалось бы, уж сколько прошло, как Миха перестал видеть Князя в случайных прохожих, а вся история "Короля и шута" отправилась в долгий ящик, погребенная под театральной жизнью. И вдруг - это живое тёплое солнышко.
Миха вцепился в него как дурак в погремушку, ухаживал по-своему, а больше пер напролом, пока не добился, чего хотел. Беда была в том, что Влад, так же, как и Оля, был похож - внешностью, характером, - но без Князевой безуминки, без волшебного леса в голове. В постели с ним было хорошо, но даже там, а уж тем более за её пределами, Миха чувствовал себя обманутым.
Приходилось признать - второго Князя, который прирастёт к нему сиамским близнецом, для него ещё не сделали.
А старый не показывался. Ни после того знатного разгрома на кладбище, ни во время приходов, ни во время очередной клинической - ангелом эти десять лет Миха не был. Атеистом он был, в загробную жизнь не верил. Вот Андро, тот, наверно, видел бы его вместе со своими ведьмами и вурдалаками, а Михе с его атеизмом не положено. Мог бы и просто так зайти, обращается он иногда неизвестно к кому, он, чётко знающий, что Князя нет, нигде нет, кроме как в виде разлагающихся останков на не самом парадном кладбище.
- Михаил Юрьевич, вы с нами? - зовёт журналист. - Вопросы от наших слушателей продолжают поступать.
- Нет, они совсем на нас не похожи, - продолжает Миза застрявшую в голове мысль.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 24. Первое свидание. Ужин со звездой
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок
Рейтинг: R
Жанр: как всегда в одну кучу треш, флафф и чёрный юмор. Наивный наивняк.
Миша лечился в Америке, а Княже и не знал.

- Господи, а это-то зачем? - Андрей схватился за голову.
Они сидели в баре с Вахтангом и чуваком, пытающимся втянуть Андрея в нелепую чушь.
- Нормальная промо-акция, - пожал плечами организатор чуши. - Многие звезды так делают, чем вы хуже. Романтический ужин при свечах с кумиром. Познакомитесь с какой-нибудь милой девушкой, в конце концов, это не "Завидный жених" с их женскими боями в грязи.
На отсутствие женщин в своей жизни Князь не жаловался, ролик про старика и бабу-робота не стоило воспринимать так буквально. Да и брак его - факт общеизвестный.
- Ладно, два часа со школьницей ещё никого не убивали, если в присутствии свидетелей, конечно. А то пойдёт дальше в "Беременна в 16" какую-нибудь, - со скрипом согласился он.
И вывесил соответствующую инфу в своём ВК. Аж с двумя голосовалками - "я иду" и "что я думаю про это".
В количестве восторженных поклонниц - и поклонников - он не сомневался, просто считал, что школьниц больше и они активнее. Но сильнее всего интересовало мнение одного человека. Правда, пришлось подождать, потому что человек этот жил на другой стороне земного шара. По этой же причине появление его в Питере было маловероятно.
TODDyBear был один из немногих, с кем Андрей вступил в личную переписку и состоял в ней не первый год. Князь уж и не помнил, чем тот его зацепил, потому что " Андрюха, это охуенно! " и смех над его дурацкими шутками практиковали достаточно многие. Вот как-то мог он так написать, что Андрея пронимало. Навести критику на видео, рисунок или песню, что даже "перерисуй" от него не казалось обидным: Андрей по большей части был согласен, но и спорить до хрипоты - если так можно сказать о переписке - с этим TODDyBear'ом было приятно. Как будто несколько лет спустя после смерти Миши у него снова отросла вторая голова. Дошло до того, что Андрей мог показать ему стихи или рисунок раньше, чем прочей публике, а иногда и то, что в принципе выкладывать не торопился.
"Я иду", - пришло среди ночи, когда Андрей корпел над очередным мультфильмом.
"А без повода слабо приехать? - отозвался он. - Я бы и так с тобой встретился, не надо у школьниц шанс отнимать."
На самом деле он кривил душой. Они и созваниваться-то не спешили, боясь, что пропадёт часть магии взаимности.
"Теперь это будет неспортивно. И не смей мне подыгрывать."
"Я только в одном конкурсе решаю, где фанаты представляют своё творчество, а он анонимный. В анкете моей орги и то лучше шарят. Старость, склероз."
"Боюсь, ты меня угадаешь," - загадочно пообещал TODDyBear.
"Мистическая духовная связь?"
"Ото ж. Напишешь потом песню в своём духе про этот дурацкий конкурс."
"Даже две напишу - стебную и лирическую."
"У тебя это одно и то же. Как продвигается твой набор смайлов? Стебно-лирический в нём уже есть?"
"Есть универсальный," - Андрей отправил один из собственноручно нарисованных факов. Он знал - этот собеседник не обидится.
"О, новенький. Ни дня без фака. А ещё что новенького?"
"Не наглей", - написал Андрей и вдогонку кинул гифку с парнем, раздвигающим камыши.
"А русалки? "
Андрей быстро набросал для него классическую рыбу с ногами. Потом вздохнул и подрисовал ещё двух - негритянку и мужика.
"Выходим на международный уровень," - сопроводил он рисунок подписью.
"Приедешь к нам с гастролями?"
Андрей вздохнул - скорее, в гости к Балу. А в прошлый его приезд они с Тедди (так он с упрямством не знающего языков пэтэушника называл своего знакомого) ещё не переписывались.
"Ты же собирался побороться за меня?" - отправил Андрей, а потом уже подумал, что как-то двусмысленно вышло.
"Думаю, ты стоишь того, чтобы за тебя побороться."
Эти бы слова, да раньше, да от другого человека. Тема Михи никогда не всплывала в их разговорах, а тут вдруг двусмысленность в ответ на двусмысленность резанула по сердцу.
Никто и никогда не говорил Андрею таких слов. Ни, слава богу, женщины, ещё женских боёв в грязи ему не хватало. Ни, тем более, Миха, который и так владел его сердцем безраздельно, а бороться с определёнными проблемами ради еще пары лет с Андреем нужным не считал.
Впервые Андрей серьёзно задумался, что сам он на виду, а об этом Тедди почти ничего не знает. На сталкера тот вроде не похож, да и живёт за океаном. Если не соврал. С той же достоверностью мужчина, уехал не так давно, немного музыкант, немного актёр, немного музыкальный критик, без особых амбиций, не раскручивается в сети, навязываться Андрею со своим творчеством не торопился, а Андрей, как всегда, оказался слишком увлечён собой. Ну и ещё Тедди человек, с которым просто хорошо. В этом формате общения, одернул себя Андрей.
Теперь это будет неспортивно - шарахнуло неожиданно. Интересно, сколько народу готово побороться за Князя теперь, когда он объявил себя ценным призом. Боже, во что он ввязался. Он вдруг почувствовал себя стоящим голышом на рынке.
За что Тедди собирается бороться? Знает ли он Андрея хоть немного? Не то, что он преподносит широкой публике, а его закидоны, его тараканов? А сам "далёкий друг"? Что, если он там торчит регулярно? Вот прямо сейчас все эти подкаты от химической радости?
Замигало сообщение.
"Я тебя напугал? Прости. Наверно, не стоило так сразу, но ты правда много для меня значишь."
Точно маньяк.
Андрей в растерянности не знал, что ответить. Что ж его так накрыло? Он не однажды был любим, если говорить не о народной любви, и прямо сейчас у него была любящая и любимая жена. Может, потому, что снова оказался с кем-то на одной волне? Никто и никогда не понимал его так, как Миха.
"Ты меня совсем не знаешь," - написал он.
Тедди минут пять писал что-то и удалял, писал и удалял. Наконец затих.
Кажется, они основательно забрались на территорию, где кончался свойский парень Андрюха Князь и начинался Андрей Сергеевич Князев, который совсем не червонец.
Ну зачем он написал это, а не заявил прямо, что женат, что не интересуется, что надо закрыть тему и по итогу общаться или не общаться дальше.
И что теперь делать, чтобы не остаться без ночных разговоров, к которым так привык?
"Прости," - отправил он и вернулся к мульту.
Руку вдруг свело судорогой - с возрастом так начала напоминать о себе старая травма. Несколько секунд и всё успокоилось - только вот набросок трёх русалок с горшковскими рожами уже улетел к Тедди. Андрей рисовал их чисто выстраивая мизансцену, Миха получался в таких случаях на автопилоте. Три Михи в игривых позах...
Будет ли это знатным проебом, или просто добавкой в копилочку фанатских домыслов, или материалом для шантажа?
"И всё равно я готов за тебя побороться," - пришло от Тедди.
Кажется, он понял картинку как намёк, что для Андрея существует только Миха.
"Извини, мне надо поработать, чтобы успевать за твоими желаниями. Чего-то новенького," - нашёл силы спрыгнуть с темы Андрей и принялся доводить до ума русалок. Наградил их пышными формами и миловидными личиками, отсканировал новую версию рисунка. Выпил таблетки, с которых так и не слез, начав принимать после Михиной смерти, и нырнул под бок тёплой сонной Агате.
*
Андрей пожелал автору творческого конкурса гореть в аду. Раз Князев был поэтом, композитором и художником, фанаты должны были изобразить что-то литературное, художественное и музыкальное. А ему предстояло всё это оценить. Пусть часть заявителей отсеялись на предыдущих конкурсах, а ещё часть, самый трэш, отбросили помощники, получилось не так уж и мало.
Большая часть стихов оказалась корявыми признаниями в любви вперемешку с восхвалением его талантов и красоты, а рассказов - неумелыми пересказами в прозе его песен. Среди них затесалось несколько с трудом тянущих на дружбу историй про них с Михой и ещё меньше собственных страшилок.
Одно стихотворение было вообще какое-то странное, чудом попавшее в шорт-лист.
- Прости меня за то, что не успел, всю жизнь меня спасал ты, как умел, - вслух прочитал Андрей. Строчки уже прыгали, он проморгался. - Прости себя за то, что не успел. Ох ты ж бля.
Автор, видимо, от имени покойного Михи каялся за то, что Андрей остался в одиночестве и мучается виной. Андрей поставил первое место больше от неожиданности, как убеждал потом себя.
Среди художеств он выбрал комикс "Так должен был кончиться "Король и Шут". Князь прыгал через пролом в стене, Миха пытался его поймать. В результате оба промахивались и Князь падал, влепляясь лбом в дерево. На последнем стрипе валялся его хладный труп с мозгами наружу и крестиками вместо глаз.
А вот с музыкой его вообще ждала засада. Он рисовал, параллельно переписываясь с Тедди, а фанатские страдания поставил фоном.
Когда зазвучала песня про русалок, Андрей словил дежа вю, хотя совершенно точно знал, Миха ни разу её не играл и не пел. Исполнитель транспонировал её в другую тональность, более подходящую для низкого голоса, изменил аранжировку, утяжелил звучание. Голос и манера были ну прямо Михины.
"Я тебя узнал, - написал Андрей, и пока Тедди что-то строчил, добавил: - У тебя очень хорошо получилось попасть в Миху."
Имя сорвалось тяжело, как камень, впервые в открытую падая между ними.
"Расстроил тебя?"
Как он почувствовал через океан?
"Да".
Князь вышел из чата, выдохнул. Поставил Тедди первое место. Ткнул ещё в пару работ в каждой категории, не глядя, - второе и третье места. И отправил оргам.
- Андрюх, ты серьёзно? Ты че творишь? - перезвонил ему через пять минут Вахтанг. - Мало того, что тексты говно, вы ж на двух рисунках с Горшком сосётесь.
- Ну выберите сами что хотите, только первые места не трожьте.
- Андрюх, что с голосом у тебя? Ты как?
- Мне одному побыть надо, - он сбросил звонок.
На экране компьютера подмигивала и поигрывала хвостом русалка, покачивая сиськами.
Андрей с силой провёл по лицу руками. За что ему это всё?
Шоу это тупое. Картинки и истории, где у них с Михой всё хорошо. Эрзац-Миха.
А он ещё, старый дурак, сериал снимать собрался. Там бы, на кастинге, и загнулся, если с одной песни так вынесло.
А вообще кто их знает, этот молодняк. Слепил же он сам голограмму? Может, этот Тедди сварганил вокалоид. Может, он такой прошаренный, что видеозвонок, о котором сейчас и подумать страшно, выйдет сплошным обманом.
"Видеозвонок? - спросил въедливый внутренний голос. - Может, сразу дикпики?"
Он вернулся в чат. Мишка-Тедди его ждал.
"Вокалоид или сам? "
"Сам."
"Покажешься? "
В ответ пришёл один из факов Князевского производства.
"Конкурс анонимный, терпи теперь."
Князь прислал ему очередной новый фак.
"Необязательно лицо".
"Ладно, поймал. Я на самом деле невидимка."
"Че так?"
"Да вышло так. Помер, короче."
"А чего не упокоишься?" - Андрей решил принять игру.
"У меня с одним человеком одна душа на двоих, а он жив ещё. Знаешь, как это бывает?"
"Знаю."
Снова они зашли в тот же мрачный тупик. Рано он отказал Тедди в сталкерстве, по ходу парень съехал на их с Михой теме.
"Прости, неудачно пошутил."
"Да."
Андрей снова вышел из чата и закрыл файл с чертовой русалкой.
*
Результаты всех туров Андрей дублировал на свою страницу со страницы шоу.
- Во всех трёх номинациях творческого конкурса уверенно победил один и тот же пользователь. Не знаем, выиграет ли он ужин с Князем, но его симпатии уже очевидно завоевал! - бодро вещала ведущая. - А у нас остался онлайн-блиц, который пройдёт...
Агата тревожилась за Андрея, видя, что с ним происходит что-то не то. Алиса неосознанно пыталась его растеребить и дошла до хулиганства, а потом и до истерики. Между давно оставленной выпивкой и колёсами Андрей выбрал колёса, прописанные психиатром на чёрный день. В пачке не хватало всего нескольких таблеток - следы особенно яростных скандалов вокруг его имени и приступов острой тоски, спровоцированных, казалось бы, случайными событиями.
На него снизошло мрачное безразличие.
Совершенно спокойно он наблюдал, как десять финалистов борются за три места - ужин с ним и ценные (в основном с точки зрения фаната) призы.
В этот раз можно было услышать голоса участников, и Андрея не подбрасывало всякий раз, когда участник номер восемь отвечал на вопросы совершенно Михиным голосом, совершенно в Михином стиле. Эрзац-Миха, с которым они не выходили на связь уже пару дней, уверенно шёл к победе. Андрей, а с ним понимающая Агата и не понимающая, но напрягшаяся вслед за родителями Алиса наблюдали за борьбой, за подсчётом очков, за тем, как номера восьмого объявляют победителем, как предоставляют ему слово.
- Андрей, я победил, - начал Тедди. - Но ты просил... не отнимать возможность у школьниц, поэтому я... отдаю этот ужин девочке номер пять. Ужин - но не тебя, понимаешь, да? Увидимся. А теперь, это... бонус-трек от меня всем в подарок.
"Человека-Загадку" Миха, конечно, слышал в черновом варианте, но тоже при жизни не пел.
В чате конкурса всё забурлило. Растерянная ведущая подтвердила право победителя распорядиться своим выигрышем и прочими ништячками и принялась бурно поздравлять визжащую от радости девочку.
- Расскажешь? - спросила Агата, поглаживая руку Андрея.
- Он странный, - Андрей прилёг ей на колени. - Клеился ко мне в сети, потом сказал, что умер, а человек, с которым у него одна душа на двоих, ещё жив. Может, он убить меня собрался. А может, Горшком себя вообразил, фиков начитался и уверен в моей вечной любви.
- И тебе, разумеется, любопытно на него посмотреть, чтобы во всём разобраться, - Агата потрепала его по волосам.
- Езжай-ка ты с Алисой в Москву хотя бы, - попросил он. - И так, чтоб я адреса не знал. Вдруг его шиза и вас включает, а я, понимаешь, не пионер-герой.
*
Ужин со звездой проходил под прицелами камер, в присутствии зрителей. Посетителей в ресторане, конечно, не было, но вокруг клубились съёмочная группа, персонал заведения и все те, кого они провели "глянуть одним глазком". Режиссёр их отгонял периодически - они медленно подползали ближе. Перед началом собрали всех, проинструктировали, гримёр прошлась по физиономиям пуховкой, чтобы сильно не блестели в кадре. Только девочка-победительница стояла, вертя игольчатой головой во всё стороны, маленькая, худенькая и синюшная. Подружки-слэшерки посоветовали ей, чтобы понравиться Князю, загримироваться под Горшка, и она выбрала образ с голубым гримом. Намазали её фанатки прямо тут же, в туалете. Андрею её жалобный вид напомнил советских магазинных кур, и он улыбнулся. Девочка неуверенно улыбнулась в ответ.
Она жутко стеснялась, и Андрей взял инициативу на себя. Узнал, что зовут Дашей, расспросил о житье-бытье, отвесил пару комплиментов, от которых она, наверно, зарделась под своим гримом, хотя больше всего ему хотелось подпереть ладонью щеку и попросить:
- Кушай, кушай, ты такая худенькая!
Девочка подуспокоилась, сама начала задавать вопросы, смешно почесывая при этом нос и не замечая, что дешёвый грим остаётся на пальцах. Начала издалека и постепенно подобралась к их с Михой отношениям.
- А вот в этой песне... А вот в той... А Адель - это вы или он? А "Тяни"?
Андрей нёс что-то нейтральное с умным видом.
- А... А вы с ним... - задыхаясь от собственной храбрости выдала девочка, - вы с ним спали?
Андрей поднял бровь.
- Сексом вы занимались с ним? - выпалила она на одном дыхании, зажмурив глаза.
- Без комментариев, - ответил Андрей.
- Значит, спали?
- Значит, что я на подобные вопросы о любом человеке не отвечаю вне зависимости от того, спали или нет.
- А как вы друг к другу обращались? Как он вас звал?
- В постели - Андрюшенькой, - поиграв бровями, ответил Андрей и собирался разоблачить шутку, как девочка вцепилась в скатерть и поехала под стол.
- Скорую, блядь, вызывайте! - рявкнул Андрей, метнувшись к ней. У него включился автопилот, мозг быстро прокручивал события последних минут - девочка почесывала уже не только нос, но и щеки, а глаза жмурила не только от страха. Он, конечно, не заметил изменений в лице, которое видел в жизни не больше получаса, а у девчонки, по ходу, отёк Квинке. Андрей ещё додумать не успел, а Даша уже лежала на диванчике, голова выше ног, лицо повернуто вбок, чтобы не захлебнулась рвотой, рот открыт, язык не западает. А дальше вообще помутнение какое-то, и только потом, когда скорая увезла девочку, ему показали, как он делает искусственное дыхание, непрямой массаж сердца, и в итоге всаживает ей адреналин. Десять лет, как нет Михи, а адреналин (и не только) всё с Андреем, меняет на свежий периодически.
Андрею самому бы не помешала сейчас медицинская помощь. Стрельнув сигарету у кого-то из зевак, поскольку сам давно не курил, он пошёл к черному ходу подышать. Попросил дать ему побыть одному. Но кто-то таки за ним увязался, обнял за плечи.
- Андрюш...
Андрей резко, сердито развернулся и, кажется, получил ножом под сердце - так стало больно.
- Андрюх, блядь, да что ты, эт самое... - зачастил Миха.
- Забрать вторую половинку души?.. - прошептал подхваченный им Андрей, у которого темнело в глазах.
- Отдать, - Миха прижал его к себе до хруста в рёбрах. - Андрюх, поехали отсюда? Ты ж понимаешь, я не мог припереться туда такой красивый, но хотя бы ужин ты мне должен, ну? Я же выиграл, ё-моё.
- А ты мне должен как минимум серьёзный разговор, - медленно приходя в себя, проворчал Андрей. - Сил щас нет набить тебе рожу.
Они взяли такси и поехали к Андрею, благо Агату с дочкой он таки сплавил в Москву. Ехали молча, разве что начал названивать Вахтанг, интересуясь, куда делся Андрей.
- Дальше по делам поехал, - огрызнулся тот. - Что я там, должен сидеть один доедать? Общество чистых тарелок, блядь!
Миха заржал.
- Кто там у тебя?
- Настоящий победитель по жизни, - туманно заявил Андрей и положил трубку.
Миха сидел, так прижавшись к нему и так на него глядя, что водитель, насмотревшись в зеркало заднего вида, начал коситься на них через плечо.
- Я ведь... - начал Миха.
Андрей на него шикнул. И Миха терпел, пока они не оказались за дверью квартиры, а тогда уж прижал Князя к ней.
- Мих, ты, блин, отойти-то от всего мне дай, расскажи толком...
- Что ты за панк, нахрен, Андрюх, давай сначала это, а потом всю эту хуйню, а? - Михины руки зашарили по телу. - Я как увидел тебя тогда у Балу, понял, как страшно соскучился и что жить без тебя не могу. Вот не могу и всё, Андрюшенька...
У Андрея снова заныло сердце. Он попытался расслабиться и отдаться горячим рукам Михи. Сдаться на милость победителя - на большее, ещё не отойдя от двух шоков подряд и пребывая в ощущении нереальности, он был пока не способен.
- Победитель хуев, - прошептал он, зарываясь пальцами в волосы Михи, опустившегося перед ним на колени и возящегося с ширинкой. И прислонился к двери, стараясь не стечь по ней на пол. Даже одной рукой в ручку вцепился.
Как будто и не было всех этих ужасных лет - ухудшения Михиной зависимости, развала группы, смерти. Миха сосал самозабвенно, и одной головой на двоих Андрей понимал: "Я не без потрахушек с тобой жить не могу, я хочу тебя всего обратно, но словами не знаю, как сказать." Миха отпустил член, облизал палец и принялся толкаться им в Андрея. "Снова такой тугой." - "Не то, чтобы я за эти годы часто принимал." Телепатия работала, они заржали, переглянувшись: Андрей устало, со слезами в уголках глаз, Миха с членом во рту, и от этой картинки Андрея разобрало ещё больше, а Миха заразился этим смехом, и они перекидывали его друг другу как мячик, как в старые добрые времена.
У отвлекшегося Андрея всё упало, и Миха упорно начал сначала. Для него получить от Андрея оргазм было всё равно, что получить прощение. Наконец, до капли проглотив семя, Миха потянул Андрея в сторону спальни, но тот подтолкнул его к гостиной. Супружеская спальня - это святое, считал Андрей, табу даже для Михи. Тот настаивать не стал, уволок добычу победителя в гостиную, плюхнул на диван и принялся раздевать, хотя правильнее было бы наоборот. Андрей чувствовал себя пьяным, хотя не пил уже много лет, и сонным, улетающим куда-то.
Миха расправился с одеждой, отбежал на минутку, а потом уже задремавший Андрей почувствовал в себе его скользкие пальцы.
- Миш... Не мальчик уже...
- Ш-ш-ш, ща всё будет...
Миха продолжил целовать его и гладить, то вынимая пальцы, оставляя с ощущением пустоты, чтобы двумя руками ухватить побольше Андрея, то возвращая, медленно лаская и растягивая. Это было успокаивающим и одновременно возбуждающим, но не так, чтобы наброситься друг на друга, Андрей плыл в ласке и удовольствии.
Миха наконец вошёл в него.
- Хочу тебя такого сонного. Хочу тебя всякого. Сердитого, упрямого. Наш мир - не могу без него, понимаешь, да... - шептал на ухо Миха.
Андрей почувствовал, как внутри разливается тёплое семя. Миха помог ему рукой, и он кончил, разнеженный, расслабленный, в полусне.
"Миха прав, что начал со сладкого, - смутно думал он. - Может, он завтра ревизию в моей мастерской наведёт, а может, начнём разборки и посремся. А может, это всё сном окажется?"
Он вцепился в Миху, а Миха в него: думали они по-прежнему одинаково.

Кхм В видео с 51 канала Михаил Юрьевич действительно говорит: "Это к Андрюшеньке". Порвало на тысячу маленьких медвежат.
PS Если кто захочет нарисовать тот самый комикс, я двумя руками за.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 23. Другие профессии. Восьмое ноября.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма, дарк, ER, AU
Мрачняк и чернуха. Миха/Андрей. AU - перестройка захлебнулась, Совок продолжил своё существование. Вместо второй волны рока - второе поколение дворников и сторожей. Из веществ тут только алкоголь.

Шестого ноября - а это было в среду,
Вернее, в пять утра седьмого ноября,
Я поняла, что я когда-нибудь уеду
На дальний край земли, за тёплые моря.
Э. Белевская

- На дива... на дива... Ой, на диване мы лежим художники... - затягивает Князь, растягиваясь рядом с валяющимся Михой. Подсовывает руку ему под шею, приобнимает за плечи.
- Не напелся ещё? - насмешливо спрашивает Миха.
В углу комнаты валяются здоровые, как капуста, цветы из крашеного поролона, притащенные с демонстрации. Завтра их надо сдать - казённые. Намерзлись и наорались за день оба, ноябрь, всё-таки. Миху обязали по работе, а Князь пошёл за компанию, для него это было развлечение, возможность подурить. Он радовался как маленький, махал уродливой поролоновой розой, пел всякую, по глубокому убеждению Михи, херню, вроде "Малой земли", которая неслась из рупоров, а потом специально для него сочинял дурацкие куплеты на советские марши или заводил "Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой" замогильным голосом. Под конец, когда уже в темноте ползли мимо перекрытых станций метро, Андрюха начал выкрикивать безобидные, но идиотские лозунги, которые уставшая толпа поддерживала криками "ура!" и истеричным смехом.
- Даёшь надои с гектара!
- Ура!
- Слава советским консервам!
- Ура!
- Да здравствует Миха Горшенёв!
Дружный ржач. И разумеется - дружное "ура".
Михе тогда страшно захотелось поцеловать этого дурика, но статью за мужеложство никто не отменял.
*
Князь, адреналинщик и панк ещё тот, наёбывал систему: надевал материно платье, красился и тащил Миху на задние ряды кинотеатра целоваться, по сути, прилюдно.
С какой стати все считали его осторожным и рассудительным, было исключительно непонятно.
Вставать Михе было в пять. В шесть, когда только-только играл гимн, он должен был уже мести улицу. Платили мало, да ещё с недавних пор начали вычитать за бездетность. Зато предоставляли квартиру - в подвале, служебную, но отдельную, где они могли делать что угодно, хоть трахаться, хоть репетировать, хоть собирать таких же изгоев общества.
Андрей уходил позже. Формально он числился разнорабочим в ближайшем магазине, чтобы не схватить статью за тунеядство, но реально появлялся там изредка. Его совестили на собраниях за пьянство и прогулы, периодически писали выговоры. Пил Андрюха и правда как не в себя, да кто ж в наше время не пьёт? Миха вот тоже пил, особенно пока Князь был в армейке, за два года, кажется, вообще не просыхал. Как выпустили из дурки, куда он загремел с шизофреническим эпизодом после того, как Князя отобрали, так и запил. Забрали Андрюху после училища, сразу, по весеннему призыву. Что там случилось за эти два года? Отбрёхивался, что рисовал стенгазеты и портреты девушек, но глаза при этом не улыбались.
Налог за бездетность Андрюха не платил - платил алименты. Дочку, Дианку, заделал ещё в школе, тогда же родители спешно поженили их с Алёной. А в училище он встретил Миху и пропал. Дианку Князь любил, таскал на тусовки, приучал к правильной музыке и посылал в магаз за бухлом и сигаретами, когда взрослым было трудно оторваться от интересной беседы. Или в принципе подняться на ноги.
- Ну и мороженку себе купи, - добавлял он.
Вместо работы Андрей топал к фарцовщикам, которым сбывал разное. Он рисовал плакаты западных групп, портреты кумиров, "слизывал" обложки с пластинок и кассет для пиратских записей. Переснимал выкройки с фирмовых шмоток, выкройки шли дальше, цеховикам.
А Миха махал метлой. Голова была свободна, да ещё под ритмичные взмахи хорошо писалась музыка. Она лилась на Миху отовсюду, кажется, не замолкала никогда. Вечером он записывал что-то на старенький магнитофон - напевал, играл, потому что нотную грамоту так и не освоил. Понятно, кто был первым слушателем, автором текстов и кто распространял позорные домашние записи группы. Миха мечтал о нормальном звуке, мечтал сделать свою студию, как Летов, но нужны были деньги на инструменты, на технику, и больше было шансов постоянно возвращаться в психушку, как Летов, чем сделать студию, как он.
Концерты, конечно, не кормили. Да и что это были за концерты - квартирники, на которых народ вначале чинно сидел в ряд, потом напивался и валялся. Шляпа, конечно, стояла у входа, но в неё не то, чтобы много складывали, больше вынимали, чтобы купить дешёвого пойла на всю тусню.
- Наша группа - для стадионов, Княже, - твердил Миха. - Угар, понимаешь, да? Люди танцевать должны, отрываться. Поговори со своими барыгами, нам нужен тур, как Цою, понимаешь?
В кабаках он выступать категорически отказывался. Был согласен хотя бы на ДК.
- Боятся, Мих. Сели там все, сам знаешь. И за Цоя, и за Кинчева, и за Владимира Семёновича в своё время. Из наших Макар только держится, но за него знаешь, кто вписался. Давай лучше выпьем.
И они пили - чаще всего дешёвый портвейн из спизженных у ларька пивных кружек. Или то же самое пиво, за которым с бидончиком бегала Дианка.
- И квасу себе купи.
Пиво стоило девяносто копеек, большая кружка кваса - шесть, маленькая - три, продавались в одном ларьке. Дианка возвращалась довольная, с усами от квасной пены. Князевская дочка часто торчала у них, пока мать искала себе более путёвого мужа. Миха не возражал - ему Дианка тоже нравилась. Ему нравилось всё, что делал Князь.
Улицы были тихими и серыми, не такими, как в заграничных фильмах, где всё слепило перемигивающейся рекламой. Они сначала не верили, зная, чем отличается жизнь от кино, но потом по рукам начала ходить кассета, отснятая Цоем в заграничной поездке, где он снимал, в том числе, улицу, просто улицу...
Конечно, уехать, как тот же Балу, всеми правдами и неправдами сваливший в Америку, или Поручик, мазавший лыжи на историческую родину, они не могли: Миха, как и вся его семья, из-за отца были невыездными, а Князь бы его не бросил. Вот он и старался, как мог. Разукрасил их полуподвальную хату в яркие цвета, со стен глядели вампиры и русалки, шкодливые чертенята и цыгане, похожие на Миху. Князь сочинял для него похабные стихи и красивые сказки про совсем другую жизнь. Там они был мушкетёрами и пиратами, путешествовали по дальним фантастическим странам, хотя в реальности уехать дальше Клуба кинопутешественников не светило. Разумеется, со своим аттестатом и характеристикой, с которой в тюрьму не примут, Андрей членом союза художников не был, в союзе писателей тоже не состоял и был известен людям только через самиздат и сарафанное радио.
Миху знали больше - всё-таки он пел, назывался анархистом, строил из себя полубезумного Горшка, иногда устраивал дебоши в приличных местах. Князь был, по мнению окружающих, тихий, разумный и сдерживал своего непутёвого друга.
Как будто не он уговорил Миху повеситься в красной комнате училища. Ну как повеситься - на спор дотянуться до крюка в потолке, оставшегося от старинной люстры. Их тогда, хотя и позорящих честь учащихся, пытались затащить в комсомол, и комсорг вышел минут на пять. Князь подсадил Миху, а потом отошёл на пару шагов и ржал над другом, болтающимся на одной руке под потолком и боящимся высоты. А комсорг, вернувшийся с куратором потока, увидели в проёме качающиеся ноги, и их чуть кондратий не хватил.
Как будто не Князь сварганил из всякого мусора подобие человека, которого сперва выдавал за брата-инвалида. Этот чувак был чем-то вроде лакмусовой бумажки для гостей их подвала, а ещё его иной раз оставляли постоять за себя в очереди, соседи ржали и передвигали Князевского голема.
*
Восьмое ноября, шесть утра. Миха метёт двор. Зацелованный, затраханный голенький Князь спит у него в казённой кровати с пружинной сеткой. Так приятно будет после уборки, замёрзшим, забраться ему под тёплый бок.
Надо бы положить ещё кирпичей в лужу, вечно образующуюся у подъезда, и подкинуть очередные доски к разрытой ещё весной траншее с водопроводными трубами, старые уже совсем засосало в глину.
Подъезжает машина - что-то рановато как-то. Из неё выходят трое в костюмах, прыгают по заботливо уложенным Михой битым кирпичикам. По чью, интересно, душу? Внезапно сердце ёкает, ужасно хочется выпить. Нет, хотели бы накрыть их нехорошую квартиру, вломились бы в разгар пьянки, с дружинниками, со всей помпой. Так ведь? Миха, частый гость обезьянника за хулиганку, больше боялся, что заметут Князя, те же дружинники отловят в платье за блядский боевой раскрас, или фарцовщики сдадут. Отнимут уже не на два года, а на все десять, и бог знает, каким вернут, если вернут вообще. Он отставляет метлу, топает в свой подвал, заходит в квартиру, и за ним захлопывается дверь.
Андрюха, которому хотя бы трусы позволили надеть, злой, как собака, стоит и мёрзнет посреди комнаты. Зыркает на Миху - чего ты, дурак, припёрся, дул бы к отцу под крылышко!
Двое роются в их немудрящем барахле, простукивают стены и пол.
Третий вяло наблюдает за Князем и подошедшим Михой, больше разглядывая картинки на стенах.
- Незарегистрированная пишущая машинка, - перечисляет он. - Крупная сумма в рублях и в валюте. Что же вы, Андрей Сергеевич? Статей на вас, как блох на собаке. За незаконное обогащение, за перепечатку запрещённой литературы, за распространение порнографии. Вы не знали, Михаил Юрьевич, что за картинки он продаёт?
Миха мотает головой, такого он действительно не знал. И про деньги.
- Сто двадцать первую тоже никто не отменял. Может, вы и Родину продали, Андрей Сергеевич? Откуда у вас столько денег?
- Это не моё.
- А чьё? Михаила Юрьевича?
- Нет.
- Значит, всё-таки ваше?
- Значит.
- И на что вам столько денег?
- На инструменты нормальные, на оборудование, - встречается глазами с Михой. "Прости". Балбес...
- И кто вам их обещал?
- Не помню.
- Сейчас мы вместе проедем в отделение, вы, Андрей Сергеевич, напишете явку с повинной, где перечислите, как и с кем вместе нарушали закон, а также немного подробнее о тех, кто посещает ваши собрания. А вы, Михаил Юрьевич, дадите подписку о невыезде. И обеспечите максимальную явку на свой следующий квартирник, вы поняли меня? Мы же не хотим, чтобы с Андреем Сергеевичем в камере случилась какая-нибудь неприятность?
*
Вывалившись из отделения, где их развели по разным кабинетам, Миха кидается к телефону-автомату.
- Мусь... м-мусь, - он не может говорить, даже дышать не может. - Кня... Князя забрали!
- Кто забрал? Куда?
- Не телефонный разговор, - тяжёлая рука отца опускает трубку на рычаги.
Он подъезжает на чёрной "Волге" в Михин двор, где тот мается на скамейке.
- Пап, - Миха впервые за много лет обращается так к отцу. Он вообще впервые за несколько лет к нему обращается в принципе. - Его посадят, пап! Меня в дурку отправить обещали!
- Да кому вы нужны, два идиота, - вздыхает отец. - Это под меня копают, ситуация сложная, прямо сейчас ничего сделать не могу. Ты только глупостей не натвори, внимательно слушай, что ты должен делать...

Бубубу Ебать мы скатываемся в Совок, пиздец. Верьте мне, я семидесятые помню, бля буду.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 22. Фиктивные отношения. Прошлое забудь.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, Ренегат, Дядюшка Рихтер
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, драма, ER, AU, фентези.
Персонажи достигли возраста согласия, но Князь ещё безбородый, с усиками )
История про то, как Князь притворялся кем-то другим, а в результате нашёл настоящего себя. Ну и, разумеется, все подряд хотят его себе, а вы бы не хотели?
Употребление несуществующих веществ. Ненормативная лексика. Роскомнадзорный эпизод.
И да, я сама не ожидала, куда вырулит эта история, когда начинала её писать. Она, по моим представлениям, кончалась немного раньше, "но точка улыбнулась и стала запятой" (с). Вылезла ещё одна линия, потребовавшая своего завершения...
Вообще здесь настолько много всего внезапного, что я подумываю о расширенной версии, где допишу всё, что держу в уме, но не рассказала читателям.

- Совсем рехнулся, Горшок? - ещё пару дней назад орал Князь, а теперь Горшок ржал, глядя, как тот пытается чесать по местным пескам, путаясь в яркой юбке. Нос у Князя облупился и покрылся веснушками, на злом лице блестели капли пота.
- Не ссы, Князь! - отвечал тогда Горошок. - Мы ж хотели мир поглядеть, вот и поглядим.
По свирепой роже Князя ясно было, что местных красот он уже нагляделся по самое не могу, хотя они только начали.
В своих скитаниях они забрались далеко на юг, уже почти дошли до тёплого моря. Князю тоже страсть как хотелось море посмотреть, а Горшок мечтал увидеть храм, белый, как облако, про который по континенту ходили слухи. Правда, на севере болтали, что в южных краях чуть не улицы золотом усыпаны. Только улицы были как улицы, с обыкновенной грязью.
Вот, наконец, в Бассилии, был песок, не золотой, обыкновенный, так на нём и не росло нихрена. Бродячие пустынные племена жрали насушенную в сезон саранчу и мылись коровьей мочой - так тут у них было хреново. В оазисах, говорили, было полегче, но до оазиса ещё дойти было надо. Караван тащился с черепашьей скоростью, ближайший город-оазис должен был быть дня через два, а до столицы с её храмом и морем - ещё два оазиса, целая неделя. Пески, конечно, были красивыми, цвета менялись весь день, вместе с движением солнца. У Князя руки чесались положить на холст все эти краски, но больше чесалось в горле от жажды и во всех, буквально во всех местах от вездесущего песка.
Уже в соседней Тарии Князь чувствовал, как его шею щекочет верёвка: Горшок себя сдерживать не умел, а сам Князь был под ним слишком громким. По тарийским законам тому, кто подставляется, грозило повешение, но это ещё ничего, в Бассилии таких сажали на кол. И покинуть набожную Тарию, где радостно жгли колдунов, а на деревьях болтались нелюди, чтобы посетить на две трети пустынную Бассилию, жившую вообще по своим неведомым законам, было тем ещё счастьем. Лучше было обойти её с востока, но храм - храм оказался бассилийским.
И надо же было Горшку на границе Тарии и Бассилии напиться с караванщиком по имени Реник. Тот приглядывал за товарами, купленными на деньги дяди, живущего в Корате, столице Бассилии. Реник запудрил Горшку мозги всякими чудесами - павлинами, страусами, дельфинами, морскими девами, обещал с три короба, звал с собой - наутро караван уходил в пустыню, решать надо было быстро. Реник угостил приятелей забористой травой и рассказал, что в Корате можно купить такой волшебный порошок, что закачаешься. Надо его занюхать, встать лицом на восход и трижды сказать волшебное слово, которое будто бы знал его дядюшка Рихтер. И ты окажешься в любом месте, даже таком, которого не существует, сможешь побыть любым существом, стоит только пожелать. Горшок попался.
Князь предлагал идти на восток, не рисковать, а Горшку до поросячьего визгу дался юг. И Князь не смог ему отказать - как во многих других случаях, например, когда позволил их дружбе зайти слишком далеко. Ругался, обещал уйти один, да куда ж уходить, если Горшок без него пропадёт?
- Мы же спалимся, Горшочек, ты ж на меня так смотришь иной раз, как будто сожрать хочешь, - попытался увещевать Князь, но в эту башку мысль, что самого Горшка в худшем случае пожурят, а его, Князя, в лучшем случае просто посадят на кол, проникать не желала.
- А давай тебя бабой оденем? Ты видел их баб на базаре? Укутанные в какой-то мешок по самые брови, никто и не поймёт ничего. И смотреть на тебя смогу, и всё остальное, и ори там сколько хочешь. Реник свой человек, не заложит.
И вдобавок Горшок применил запрещённый приём - забрался Князю руками под рубаху, начал его поглаживать и обещать разные неприличные вещи.
Реник казался Князю даже слишком свойским - так полюбил их с первого взгляда, зазывал с собой, лез обниматься, угощал травкой. Реник в знак дружбы с Горшком ещё и платье Князю добыл. Горшок на радостях достал из заветного мешочка поганки, отлично легшие поверх травы, и все трое так и не уснули в эту ночь, ещё притуманенные вышли в самую рань вместе с караваном.
Так что в итоге Князь тащился за Горшком по этой полной песка сковородке, с песком, кажется, уже во всех местах, взмокший в ярких тряпках, спотыкаясь о подол. Пить хотелось постоянно зверски, а воду давали по мизерной норме. Особенно тяжёлым был первый день, на отходняках, с резкой нагрузкой. Оба приятеля выблевали все внутренности, но развернуться и уйти уже не получалось.
- Прива-а-ал! - понеслось от головы каравана к хвосту. Люди принялись разворачивать шатры и навесы. Спали они теперь днём, в самое жаркое время, а потом, по прохладе, шли, вечер, и ночь, и утро, пока солнце совсем не припечет.
Пустыня была ровной, как стол, и даже если б им хватило безумия на такой жаре заняться любовью, делать это на глазах у всех даже совершенно отбитый Горшок бы постеснялся. И ради чего все страдания?
Уставшие от долгого перехода, они провалились в беспокойный сон, бессознательно переползая вслед за смещающейся тенью от служившей навесом тряпицы, которую пожертвовал Реник. Даже обниматься в такую погоду было неприятно.
Переждав жару, перекусили и отправились дальше.
Сумерек тут не было, темнело резко и выныривал из-за горизонта месяц, лежащий на боку. По темноте они забрели в такое место, где впереди громоздились здоровенные кучи песка - барханы. Караванщики заспорили, стоит ли проходить их до рассвета, но в конце концов решились.
Стоило углубиться в барханы, петляя между ними, как с двух сторон, с вершин, поднявшись с песка, ринулись вопящие люди. Разбойники!
Каравану оставалось только отбиваться, спастись бегством было некуда. Верблюдов попытались согнать в кучу, укрыть за ними людей. Защитники били из луков, у нападавших, на счастье, луков не было, и они, как шакалы, пытались оторвать от отряда что-нибудь - увести крайних верблюдов, цепочку невольников, кого-то из женщин и детей, надеясь, что погони не будет. Один разбойник верхом на верблюде - мельче и быстрее тех, что тащили поклажу, - налетел и подхватил Князя. Тот, не будь дурак, вырвал у бандита из-за пояса кинжал и всадил ему же под ребро. Спихнул обмякшее тело и бросил верблюда на бандита, который дрался с Горшком. Верблюд на человека не пошёл, но задел его боком и свалил с ног. Горшок без колебаний перерезал врагу горло. Поднял с земли саблю и подал Князю. Вторую подхватил сам.
Они бросились на помощь остальным караванщикам. Ну как бросились - верблюд не лошадь, управлялся плохо, седло было слишком высоко для боя с кем-то пешим, и пришлось снова спрыгнуть на песок.
Кривой саблей было орудовать не так сподручно, как ножом или тяжёлой трактирной кружкой, но выбирать не приходилось.
Князь заметил, что один из бандитов волочет прочь женщину, так же, как только что пытались украсть его самого, и бросился к ним. Бежать вроде было недалеко, да и, слава богам, на верблюде ездил только один, видимо, атаман, но Князь не успел: плачущая и кричащая женщина вытащила из-под одежды крохотный кинжал и воткнула себе в грудь. Разбойник просто отшвырнул тело и бросился к каравану за новой добычей. Князь метнул в бандита нож, который таскал за голенищем.
Нож он смог подобрать только когда всё утихомирилось. Схватка была короткой, старший караванщик едва успел зарядить дряхлое ружьё, из которого пальнул вслед убегающим. Остальные сопроводили это громким смехом.
Князь оглядел поле боя, первым делом выискивая Горшка. Тот стоял, держа окровавленную саблю на отлете.
- Я что, убил их? - спросил он как-то расстроенно, виновато. Как будто сам только что в азарте боя не махал клинком направо и налево.
Князь обнял его, прижал к себе.
- Ты защищался.
Мужчины, возбуждённые, бегали туда и сюда, осматривая верблюдов и рабов, подбирая раненых. Один из караванщиков, Бодо, чёрный, как сапог, подошёл к Горшку, залопотал что-то по-своему, показывая на Князя, на его голубые глаза и растрепавшиеся светлые волосы. Платок давно где-то свалился.
- Говорит, волчица с севера. Говорит, у ихнего царя в зверинце волк с такими глазами. Говорит, здесь женщины слабые, - перевёл Реник.
- Как бы и мне в зверинец не угодить, - шепнул Князь Горшку. - Валить обратно надо.
- Ерунда, - махнул рукой Горшок. - Платок-то подбери, прикройся, а то вон как на тебя пялятся, - добавил ревниво.
Немногие женщины и дети, бывшие с караваном, скучились внутри кольца верблюдов, кидая испуганные взгляды.
- Что это за ножички у них? - спросил Князь.
- Это для защиты чести, у кого в кулоне, у кого в шпильке, кинжальчики с ядом. Чтобы убить себя и детей, - пояснил Реник. - Чтоб не жить в позорном рабстве.
Князь оглянулся на Горшка.
Бодо что-то спросил у того, проводя пальцем над губой.
- Говорит, с усиками - должна быть горячая, - перевёл Реник. - Спрашивает, горячая, да?
- Да, - Горшок гордо расправил плечи.
Князь махнул рукой, подобрал платок и тряхнул его специально так, чтоб песок полетел на этих придурков. А они только заржали, отплевываясь.
Платок и платье были угвазданы напрочь, платье ещё и порвано. Единственное, между прочим, платье.
Раненых перевязали, причём и разбойников, только тех ещё и посвязывали и привязали к цепочке рабов.
- Продадим, - пояснил Реник.
Но разбойников перевязали - только способных ходить. Остальным методично перерезали горло - чтоб не мучились, ведь быть брошенным в пустыне - верная смерть. Те самые ребята, которые только что смеялись, и перерезали.
Горшок смотрел на это полными ужаса глазами, Князь держал его, как мог.
Оружие и раскиданные вещи подобрали, верблюдов привели в порядок, выстроили в линию.
С трупов сняли всё, сложили их в общую кучу, облили земляным маслом и подожгли. Старший караванщик прочёл короткую молитву и велел двигаться. Они и так отстали из-за побоища, раненые замедляли ход, а запас воды и еды теперь приходилось делить на большее количество ртов.
*
Во время следующей дневки, когда Князь, зажав нитку зубами, зашивал на себе платье, к нему подошла пожилая женщина.
- Спасибо, что отомстил за мою невестку, - тихо сказала она. - Ты очень храбрый. Из-за него сюда поехал?
- Куда муж, туда и жена, - пожал плечами Князь.
- Жена, ишь ты! Не бойся, я болтать не стану. А ты вот умнее будь. Там, - она махнула куда-то в сторону пустыни, - женщины с мужчинами в общей беседе не сидят, ноги не растопыривают и тем более траву не курят. В глаза так прямо не смотрят, первыми не заговаривают. Не хохочут так, с мужем на людях не обнимаются и не спорят, и под покрывалом у них ещё платок. Давай повяжу, тем более, у тебя волосы короткие, а у нас так просто женщине волосы не обрезают. Позор это.
Она накрутила ему на голову яркий лоскут.
- Спасибо, - ответил Князь.
А ещё она оставила самую большую драгоценность в этих местах - маленькую тыкву-горлянку с водой.
Воду он споил Горшку, не в силах смотреть, как тот мучается от жажды.
*
До оазиса дошли на третий день. На их пути осталось несколько тел раненых разбойников, которые не смогли дальше идти. Им просто перерезали горло, облили и подожгли.
- Болезни могут быть, - объяснил Реник.
Оказывается, была в этих краях такая болезнь, от которой человек живьем разлагался, чувствуя сладкий запах, потом переходивший в невыносимую вонь. Называлась - чума.
- Горшок, куда ты нас притащил?! - шёпотом орал Князь.
- Нормально всё будет, - отмахивался тот.
Оазис после путешествия через пустыню показался самым волшебным местом. Здесь был колодец. И маленькое озеро. И трава, и деревья. И птицы по озерцу плавали. Обыкновенные утки, не павлины и не страусы, но это не страшно. Вся эта красота была обнесена высоченной глинобитной стеной. Дома за ней лепились друг к другу, как ласточкины гнёзда. На плоских крышах были разбиты маленькие сады.
Верблюдов устроили на городской площади, а людей - в длинном пустом сарае из той же глины.
- Ну и хули нам делать? - спросил Горшок Князя, как будто тот был виноват. - Днём тут от жары сдохнешь, а ночью не видно, небось, нихера. И потрахаться опять негде...
- Не сдохнем, - Князь потянул его с собой. - На улицах тень должна быть.
Из двери пыхнуло, как из печки. Солнце стояло в зените, и тень жалась к стенам. Как они шли последние часы по этому пеклу, чтобы не останавливаться на лишнюю днёвку?
- Подождите пару часов, - зевая, предложил Реник. - Пока солнце ниже будет. А ночью тут самая жизнь.
И достал мешочек с травой.
Ближе к закату уже довольные жизнью Горшок с Князем выползли осматривать город. Улицы оказались состоящими из одних заборов и крепко запертых ворот. Видны были только садики на плоских крышах. Во дворах шла своя жизнь, перекликались голоса. Пользуясь безлюдьем, Горшок пару раз потискал Князя у стены, но в основном, налюбовавшись на заборы, поупиравшись в тупики, они вернулись к площади.
Там караванщики уже разворачивали небольшой рынок. Рабы таскали мешки из длинного дома в соседнюю улочку, видимо, в хранилище. Подтянулась парочка местных торговцев. Чем темнее и прохладней становилось, тем больше людей появлялось на площади.
Послышались гнусавые завывания дудки, которым вторил бубен. Горшок потянул Князя к музыкантам. Потом пихнул в бок:
- За лютней сгоняй, а?
Князь побежал в полутемное помещение, где были свалены их пожитки. Наклонившись за лютней, он почувствовал, что сзади кто-то наскочил и прижался.
- Ренек?
- Да шучу я!
- Не шути так, а? - нахмурившись, Князь протолкнулся мимо него с лютней в руках.
Когда он вернулся на площадь, Горшок пытался извлечь из дудки ужасные звуки, глаза горели восторгом.
- Жена, гляди, как круто!
- Дай! - Князь требовательно перехватил дудку и сунул её в рот, а Горшку досталась лютня.
Строй у дудки был непривычный, но, кое-как приспособившись, Князь выдал мелодию песни про лешего. Местные смотрели на него круглыми глазами, краснели, некоторые отворачивались. Дудочник отобрал у Горшка лютню, Горшок у Князя дудку... Эх, надо было лиру тоже тащить.
Сделав пару шагов в сторону длинного дома, Князь почувствовал, что его тянут за руку - незнакомая женщина, вся закутанная в покрывало.
- Мальчик, пойдём со мной! - шепнула она.
- Че?
- Не бойся, пойдём, пойдём, - женщина приоткрыла покрывало - глаза обдали синевой. - Я так давно не видела кого-то из своих.
Она привела его в маленький дворик за высоким забором. И стена, отгораживающая его от улицы, и домик, из которого тут же высыпали любопытные ребятишки, и ровный, без единой травинки и соринки двор были из плотно сбитой красной глины. Князь с хозяйкой поднялись на крышу, в садик, сели на расстеленном ковре. Девочка-подросток принесла им чаю.
- Расскажи мне, как там, дома.
- Да мы уж третий год как скитаемся, - вздохнул Князь. - Уходили - всё как обычно было. Король лютует, мужики пьют, то война, то мор, то неурожай. Не поверишь - сколько земель прошли, везде одно и то же.
- Ты же музыкант, мальчик? Спой мне наши песни, здесь их не знает никто.
- Мальчиком только меня не зови, - буркнул Князь.
- Зачем ты только так вырядился и потащился сюда? Приятель твой завёл? Меня вот тоже завели. Любила сильно, а он меня нынешнему мужу продал. Видел мою старшую дочь? А сын ещё старше, с отцом уж караваны водит.
Князь вздохнул и запел. Женщина подпевала. Дети глазели на них, иногда подпевали тоже, сверкая чёрными глазенками.
- Возвращался бы ты в Тарию. Дождись попутного каравана. Поживёшь месяцок у меня. Деньги-то на дорогу у тебя есть?
- Зачем деньги? Мы поём на привалах, тем и отрабатываем, - пожал плечами Князь.
Женщина прижала руку к щеке.
- Кто ж такой щедрый, что охраняет вас и кормит бесплатно?
- Реник, - улыбнулся Князь. - Приглянулись мы ему. Кормит, поит, курнуть даёт. Вон, платье мне подарил.
Женщина только головой покачала.
- Спой ещё.
Они пели, пили чай, и женщина, так и не сказавшая своего имени, давала ему советы.
- Заведи себе хоть пару украшений кроме серьги этой своей. А то решат, что ты рабыня или муж тебя не любит, не устраиваешь ты его в постели. Да и детей у вас нет, к таким-то годам, плохая из тебя жена. Сядь по-другому, ноги подожми, нельзя женщине сидеть ноги врозь. Дудку в рот не суй, дурачок, мужчины дурное подумают. И там, к югу, не выступай на площади, для женщины это позор. Могут и кнутом приложить.
Князь пел и мотал на свой едва пробивающийся ус.
- Береги себя, - сказала женщина, отпуская его почти под утро. - Имя себе придумай какое-нибудь цветочное или птичье. И... - она нагнулась совсем близко к его уху, - Реник - это сокращённое от Ренегат.
Князь дёрнулся, волосы у него чуть сами собой не встали привычным хохолком.
- С... спасибо вам!
И побежал к своему Горшку. Но всё было в порядке, тот спал в обнимку с лютней, пуская пьяные слюни на дорожный мешок.
*
Путешествие было довольно однообразным. Оазисы номер два и три мало отличались от первого. Разбойники больше не попадались, однако среди казавшегося мёртвым пространства встречалась растительность и мелкая живность. То скакало что-то среднее между зайцем и мышью, то пробегал паук размером с кулак. Погонщики ловили и стравливали скорпионов, делали ставки, чтобы развлечься на привале. Иногда и сами в шутку сражались. Ночами невдалеке будто ребёнок плакал - то был шакал, однажды днём им попался такой, облезлый и тощий, грыз мелкие и горькие дикие арбузы.
Однажды дикая колючка на глазах у них покрылась большими яркими цветами, которые, раскрываясь, превращались в огромных птиц.
- Пустынные духи балуются, - предупредил ближайший погонщик. - Не подходите, утащат.
Волшебные птицы беззвучно следовали за ними какое-то время, потом отстали.
Кроме пустынных духов бывали ещё видения от жары - в дрожащем мареве чудился блеск воды среди песков. А однажды случился мираж - прямо на их пути возник город с высокими башнями, по площади бродил народ. Караван прошёл сквозь него как нож сквозь лист бумаги. Оглянувшись назад, можно было видеть только всё те же пески.
В последний переход перед Коратой навстречу каравану попались всадники на быстрых, лёгких верблюдах, в хорошей одежде. О чём-то переговорили со старшим караванщиком, поприветствовали Реника и отправились куда-то в пустыню, ещё долго было видно их в облаке поднятого песка.
*
Кората была совсем не похожа на маленький глинобитный городок, каких, со слов Ренегата, несколько было разбросано по пустыне, и три из которых они уже успели повидать. Горшку с Князем повезло пересечь узкий язык песков, дальше на восток защищавших от набегов с севера благодатный край более широкой полосой.
Кората была окружена высоченной каменной стеной с несколькими воротами. Одни из них открывались к порту, и мелкие суденышки могли даже подняться в город по реке, текущей с торчавших восточнее гор. Эти горы ещё и прикрывали от песков благодатную долину реки, создавая здесь почти рай. Дома были богатые, выложенные яркими плитками, многие с небольшими садами и бассейнами. Те, кто победнее, как и везде, теснились в построенных из мусора лачугах за пределами городских стен. Пошлину за вход с Горшка содрали немалую, хорошо, "жена" шла к нему довеском. Надо было искать постоялый двор, но Ренегат предложил остановиться у него, вернее, в доме его дядюшки Рихтера.
Горшка и Князя, стоило войти за ворота, растащили в разные стороны. Мужчин поприветствовал и пригласил с собой хозяин дома, а женщин и детей увели на другую половину дома такие же закутанные фигуры.
- Вначале нас отведут помыться, - пожилая женщина, решившая позаботиться о Князе, оказалась рядом. - Не бойся, мальчик, по здешним обычаям нельзя обнажаться друг перед другом. Смотри, вон та женщина - Роза, первая жена, главная в доме. Слушайся её и тех, кто старше тебя, они и побить могут. После мытья все должны идти ей кланяться, немытыми нельзя.
Купальня оказалась разделена на несколько маленьких комнаток без крыши. В одной надо было оставить одежду, в другой спуститься по лесенке в реку. Там же были мыло, мочалка и ведро чистой воды, чтобы смыть речную. Роскошь, конечно, но Князь, дурак такой, представил, как бы они с Горшком в нормальной бане отходили друг друга вениками. Выругался и услышал за дверью шушукание и смех. Порадовался, что оставил под юбкой нижние портки, - местные бабы носили что-то похожее. Разделся, стараясь не поворачиваться к двери лицом, и прямо в портках полез в воду. Пока он мылся, в передней комнате кто-то шуршал, но ничего важного, конечно, там бы не нашли. Так, нож и пара монет в сапогах... За боковыми стенками тоже кто-то довольно плескался. Плюнув на всё, Князь стащил портки и отдался мыслям о Горшке, распаренном в бане. Когда они ещё смогут побыть вдвоём? Или хотя бы он сам сможет побыть один? Варварская страна.
Когда он выполз, отмытый, завернувшись в простыню, нашел на лавке вместо своего - вот же, блин, привык! - платья какие-то другие пёстрые тряпки, а вместо сапог... Он аж застонал сквозь зубы. Вышитые шлепки с задранными носами, да ещё на каблуках. Узкие и, как выяснилось, стукающие при каждом шаге. Ни денег, ни ножа он не нашёл, да и где бы их теперь прятать...
Кое-как разобравшись с одеждой, он, начиная закипать, вышел в общий зальчик перед купальнями, где уже потихоньку собирались остальные попавшие в этот дом путешественницы. К ним присоединились и женщины, очевидно, жившие в этом доме. Они сидели на полу, на ковре среди раскиданных подушек вокруг блюда со сластями. Прислуга наливала им чай, и они щебетали, обсуждая жизнь каких-то своих общих знакомых: кто родился, кто женился или помер. Вокруг возились мелкие ребятишки, некоторых матери кормили грудью, прикрыв покрывалом.
Князь плюхнулся рядом, цапнул булку с блюда, та оказалась липкой. Он требовательно посмотрел на служанку, облизывая пальцы и присматривая следующий кусок. Женщины дружно замолчали.
- Что? - спросил Князь.
- У вас на севере все такие дикие? - спросила одна, и остальные звонко засмеялись.
- Да, - сводя брови, заявил Князь и низко зарычал. Потом рассмеялся, задрал бровь и спросил: - А как у вас принято?
Советы посыпались со всех сторон, почти за каждым следовала история, смешная для женщин и грустная для Князя.
- В платке при своих за столом не сидят!
- Волосы у тебя светлые, - они дружно полезли в его пряди. - И такие короткие, за что их тебе отрезали?
- Вшей поймала, - Князь состроил рожу.
- Или тебя на горячем поймали?
- У тебя любовь была... Какая ты счастливая...
- Добрый твой господин, если тебя не убил!
- Сходи к цирюльнику, пусть сделает тебе косы!
- Только не перестарайся, а то купец один богатством своим хвастал, дочери такие косы сделал, что она шею свернула, когда ему кланялась.
- В туфлях на ковёр не лезь, хотя с такими ножищами...
- А у моего господина была наложница с той стороны моря, у неё ножки вот такусенькие. Им с детства колодки надевают, чтоб ножка не росла, но никто её без носочков видеть не должен. Мой господин однажды приказал ей - и больше в постель её не брал. Продал дальше на север. Так она всю дорогу в паланкине просидела, за верблюдами не успевала хромать, представляете?
- А почему у тебя серьга одна? Ты не можешь своего господина так ублажить, чтобы он тебе украшения дарил?
- У тебя же больше нет никого. Вот выгонит он тебя или умрёт, что ты есть будешь?
- Это потому, что ты бесплодная? Ты не молодая уже, а детей нету.
- Почему у вас детей нету? Он что, бьёт тебя и в положении?
- Отстаньте от неё, может, они дорогой померли. Вы сюда за счастьем подались? Совсем голодно у вас? На севере, говорят, кроме лебеды и крапивы и не растёт-то ничего!
- И медведи на улицах!
- Мы музыканты, - гордо заявил Князь. - Весь мир наш дом. И никто меня не бьёт, у нас всё по любви. Не в украшениях счастье, и без еды я остаться не боюсь, сумею себя прокормить. Я без него жить не смогу. И изменять ему мне незачем.
То, что они с Горшком дрались иногда, не значило, что Горшок его поколачивает, тут у них было полное равенство.
- Так вас не родители женили?
- Вы сбежали?
- Он тебя украл?
- Зачем? У нас и самим можно пару выбирать.
Женщины притихли, потом загалдели наперебой. Одни хотели тоже выбирать по любви, другие твердили, что родители прожили жизнь и им виднее.
Пока они спорили, Князь отвлёкся. Думал, как зарисовать эту яркую стайку, их особенные движения. Жаль, невозможно оживить картинки, заставить двигаться. Потом его унесло в фантазии - о тайной любви; о девушке с крохотной ножкой, обронившей туфельку; о девушке, чья шея переломилась под весом косы...
- Эй, ты живая? Мы тебя зовем-зовем...
- Имя у тебя есть?
- У нас имена в секрете, - с таинственным видом заявил Князь, который женское имя себе так и не придумал. - Горшок меня женой зовёт на людях, а я его Горшком, такая у него причуда. Человек искусства, понимаете?
- Бедная.
Женщины уставились на Князя с жалостью.
- Позорится перед всеми на площади, да? С намалеванной рожей?
- Ничего не позорится! - возмутился Князь. - Мы и на площадях, и в кабаках поём, и мне нравится! - выпалил он.
- За это тебе волосы отрезали?
- Он тебя в кабаки таскает?
- Тебя часто стражники бьют?
Женщины загалдели хором.
- Может, он тебя... Ну... С другими заставляет за деньги? - шепотом, совсем смутившись, спросила одна, молоденькая.
- Меня? Заставляет? - Князь расхохотался в голос.
- Не видела ты, как она бандитов резала, - поддержала его одна из путешественниц. - Как цесарок!
Снова поднялся шум, но вдруг резко стих. Все начали вставать и кланяться. Князь тоже встал на всякий случай и увидел, как в центр комнаты вплывает старшая жена. Она кивала остальным, кому благосклонно, кому презрительно, некоторых удостаивала слова или лёгких объятий.
Князя она жестом подозвала к себе, остальным позволила сесть.
- Ты некрасивая, - так и сяк повертев лицо Князя, заявила Роза. - Северные женщины грубы, чертами похожи на мужчин. Плечи у тебя слишком широкие и руки большие, - она засмеялась, и другие женщины засмеялись вместе с ней.
"Кто бы говорил. У тебя и под носом усы, и на лбу усы, как у меня, только чёрные."
- Что ты умеешь, милая?
- Петь, - сказал Князь. - Играть на лютне, на колёсной лире и на дудке. Рисовать, лепить, из дерева резать.
Женщины как-то напряглись и смотрели выжидающе.
- Ну, читать-писать...
"А ещё в драке хорош и карманы умею чистить... В карты мухлевать... В форточку, наверно, уже не пролезу? Горшку мозги вправлять... Матроса перепью... Боги, чего они от меня хотят? Послушать, как из меня не вышел ни кузнец, ни портной, ни повар?"
Лицо старшей жены исказилось гневом.
- В моём доме чтобы я не слышала об этой мерзости! Я бы выкинула тебя на улицу, чтобы ты не развращала приличных жён. Если бы твой хозяин не был приглашён моим господином. Там бы тебя хорошенько выпороли и отрезали бы пальцы, чтобы ты не вздумала писать или рисовать! Немедленно ступай в комнату, отведённую вам, и не смей выходить оттуда без позволения.
Князь пожал плечами и направился за служанкой к выходу из зальчика.
Роза наградила его оплеухой.
- Платок! Покрывало! Бесстыдница!
Ошарашенный Князь замотался кое-как в тряпки и поплёлся, прислушиваясь к звону в ухе.
Его проводили в маленькую комнатку, всю застеленную ковром и усыпанную подушками, только угол был отгорожен резной ширмой, за которой стоял стол с кувшином воды и тазом. Лютня, лира и узел с вещами стояли в другом углу. Посреди гнезда из подушек валялся Горшок, и Князь как никогда был рад его видеть.
- А мне здесь нравится, - сказал Горшок, потягиваясь. - Тебя тоже специальные бабы мыли? Завели меня, а? - он потащил Князя на цветные подушки. - Соскучился по тебе невозможно. С подушками они здорово придумали - это ж тебя на них и так можно разложить, и этак!
Он принялся тискать Князя, потянул с него портки.
Под дверью послышались приглушённые шорох и хихиканье.
Князь спихнул Горшка с себя, поставил ширму перед дверью, да ещё и покрывало на неё повесил.
- Не смей меня до конца раздевать, - шепнул Горшку. - Может, они ещё как за нами подглядывают!
- В целом плевать, - отмахнулся Горшок.
Князю и самому было плевать, когда горячие руки гуляли по его бёдрам, проходясь то по внешней, то по внутренней части, то прихватывая задницу, то оглаживая член. Горшок поплевал на пальцы и принялся растягивать Князя, а тот и сам уже запустил ему руку в штаны. Они целовались бешено, голодно, и Горшок то и дело приговаривал:
- Чистенький такой, до скрипа отмылся... Такой тесный, давно меня у тебя не было...
Князь алел ушами и стонал в голос, подавался навстречу пальцам.
- Давай, я готов уже, хочу тебя в себе, умираю...
Горшок подложил ему под спину и под задницу несколько подушек. Руками упёрся в плечи Князя.
- Ну держись! - резко вошёл и сразу принялся толкаться со всей дури, попадая в нужное место. Князя от этих толчков снесло с подушек. Глаза у него закатывались от долгожданного удовольствия. Один из парней рычал, другой подвывал, словно дикие звери, дорвавшиеся до горячей плоти. Оба кончили быстро, утоляя первый голод: сначала Князь, а потом Горшок, тяжело рухнувший на него сверху.
Немного отдохнув, неуёмный Горшок продолжил исследовать возможности подушек: напихал их Князю под живот, поставив того на четвереньки.
- Хочу тебя вылизать всего, когда ты такой чистенький, - пробормотал он, обдавая дыханием чувствительное, припухшее отверстие, и обвёл языком края. Потом длинно лизнул член и промежность и принялся толкаться языком внутрь. Раздвинул стеночки пальцами и замер.
- Ты чего там?
- Любуюсь, - выдохнул Горшок. - Ща, я готов уже, дай ещё посмотрю немного.
- Смотри, - засмеялся Князь. - Мне не жалко, только больно уж хочется. Столько дней почем зря пропустили.
- А капризничал ещё тогда, не хотел, - Горшок убрал пальцы и шлёпнул его шутя по заднице. - Попробовал - так за уши не оттащишь.
И снова вошёл. На этот раз они не торопились. Горшок сквозь лёгкую ткань платья мял соски Князя, потом принялся мять бока:
- Эх, бедолага, мяса бы тебе нарастить...
- Не при нашей жизни, Горшочек.
Потом стал бить медленно и с силой, стараясь проникнуть глубже, помогал себе, натягивая Князя за бёдра на себя. Тот подмахивал, совсем повалившись на подушки, уронив голову на руки, обессилев от удовольствия.
- Княже, что ж ты творишь со мной, - зарываясь носом в его взмокшие волосы, шептал Горшок. - Век бы с тебя не слезал, так бы и помер...
- Куда ты помирать собрался, дурной? Думаешь, мне одного века хватит с тобой?
Горшок замер, с силой огладил его спину, проведя от плеч к заднице, сиял половинки. Наклонился и поцеловал между лопаток.
- Хорошо со мной?
- Хорошо, - выдохнул Князь, пытаясь двигаться, но Горшок удержал его за бёдра.
- А мне-то как хорошо с тобой... Дай передохнуть, а то кончу прежде времени.
Он прижался щекой к взмокшей спине Князя, пережидая, потом опять задвигался, вначале медленно, потом быстрее и тяжелее. Теперь Князя не держали уже и ноги, он распластался по подушкам, и Горшок вколачивал, вколачивал его в пол. В этот раз Князь кончил с низким стоном, переходящим в хриплый выдох, когда Горшок буквально рухнул на него всем весом, заполняя изнутри тёплым семенем.
Так они лежали, прижимаясь друг к другу, Князь чувствовал приятные тепло и тяжесть навалившегося сверху Горшка. И когда тот зашевелился, отстраняясь, полусонно попытался удержать его на месте. Но Горшок улёгся валетом на бок, поцеловал опавший, чувствительный ещё член Князя.
- Не могу тобой наиграться.
И взял в рот, принялся лениво баловаться языком. Князь сделал то же самое.
- Куда ж ты? - вяло спросил Горшок. - Я же им...
- Я хорошо отмылся, - устало отвечал Князь.
- Смотри, не засни так, а то прикусишь, и чем тогда тебя любить?
- В этом море много рыбы, - Князь хихикнул и получил тычок локтем. - Не бойся, я себе не враг. Сам не прикуси.
- Мне можно, - Горшок заржал и тоже получил локтем.
Потихоньку они восстанавливались и ленивые ласки постепенно перешли в настоящие. Парни толкались друг в друга яростно, Горшок пропускал в горло, а Князь помогал себе руками - размер у Горшка был немаленький. Третий раз получился самым долгим - и челюсть уже сводило, и двигаться стало немного лень, в каждом боролись усталость и желание. Всё казалось, сейчас, вот-вот, но никак не получалось. Они замедляли толчки, почти замирали, потом ускорялись снова, и наконец Князь проглотил солёное семя, наполнившее рот, отчаянно толкаясь в горло Горшка. Тот сжал губы, втянул щёки, и Князя унесло волной удовольствия, перешедшей в сон.
Проснулся он, обнимая волосатые ноги храпящего Горшка, от стука в дверь.
- Господин Горшок, господин Горшок, Дядюшка Рихтер зовёт вас для беседы! - в дверь тарабанила служанка.
- Подъём, Горшок! - Князь принялся теребить друга.
Тот сел, зевнул и кое-как разгреб взлохмаченные волосы пятерней. Князь нашёл портки, более-менее привёл себя в порядок, намотал эти чертовы покрывало и платок. Платье представляло плачевное зрелище - мятое и в подозрительных пятнах.
Выползли из комнаты и пошли за странно глянувшей на Князя служанкой. Та привела их в тенистый дворик, где росли высокие кусты с мелкими узкими листочками. На них висели странные красные не то плоды, не то бутоны, спереди похожие на такое, что Горшок с Князем, переглянувшись, дружно покраснели не хуже этих штуковин. Посередине дворика дышал свежестью бассейн. В нём плавали цветные рыбки, в центре журчал фонтан.
На покрытом ковром возвышении, вокруг накрытого столика, уже собралась группка мужчин. Во главе сидел важный человек с окладистой бородой - сам Дядюшка Рихтер. Все гости были в дорогих одеждах, на шеях, на пальцах - золотые украшения.
- Здравствуй, Горшок. Садись.
Горшок скинул сапоги, полез на топчан и потащил за собой Князя.
- Женщинам не место... - начал один из бородачей.
- Она не человек, что ли? - огрызнулся Горшок, упрямо сажая Князя рядом с собой.
Дядюшка Рихтер сделал знак, и ревнитель нравов успокоился. Князю стало очень неуютно - одни смотрели на него с отвращением, другие с неприкрытым вожделением. Разумеется, ведь заметно было, что его недавно как следует оттрахали. А ещё он один был тут такой экзотически белобрысый и голубоглазый. Очень не хватало ножа за голенищем.
Дядюшка Рихтер сам налил чаю и передал чашку Горшку. Тот отдал её Князю, не задумываясь. Кажется, главе дома и гостям это не понравилось.
- Говорят, ты прошёл много земель и остался жив, - мужчины засмеялись словам Дядюшки. - Расскажи нам.
Поговорить Горшок любил, но часто его заносило не туда. То мог, будучи существом совершенно беззлобным, ляпнуть, что надо уничтожить под корень целый народ. То призывал отдать всю власть в руки женщин. То освободить всех рабов. То вообще выгнать всех правителей и священников, что, вообще-то, особенно в незнакомой компании, могло быть очень даже чревато. Хорошо, что он понимал Князя с полувзгляда, с полужеста, и останавливался, но иногда прямо-таки приходилось затыкать его и брать беседу в свои руки. А уж когда он пускался в разговоры о музыке... Собеседники сидели с выражением "кто все эти люди?" на лицах. Мужчины предпочитали толковать о лошадях, войне, оружии и соблазненных женщинах, а в чем из этого мог понимать нищий артист, влюблённый в своего друга?
Ситуация осложнилась тем, что по кругу пустили трубку от стеклянной курительницы, стоявшей на столе. Наивный Горшок дунул сам и сунул мундштук в рот Князю, без слов передав "охрененная вещь, ты просто обязан попробовать!" У бородачей кровь прилила к лицам, они вцепились жадными глазами в губы Князя и чуть слюни не пускали. Только Дядюшка Рихтер остался неколебим как каменное изваяние.
В голове зашумело - курево было покрепче даже того, чем угощал их Реник. С каждым кругом становилось всё благостнее на душе, всё труднее следить за собой и за Горшком. Когда тот уже валялся пьяненький, слава богам, притащили лютню, а уж петь они могли и полумертвыми. Лютня была не их, дорогая и куда лучше. Горшок наконец снял лапищу с бедра Князя, куда постоянно косились соседи по столу, видимо, представляя там собственные руки. От этих липких взглядов так хотелось помыться.
Красота, о которой Князь был прекрасно осведомлён, снова играла с ним злую шутку. Женщины на него часто вешались. Прицеплялись и мужики, но тут и отходить чем тяжёлым за ним бы не задержалось, да и нож он с собой не зря таскал. Надо было придумать, где его теперь прятать.
Они пели, а гости перешли к своим разговорам. Принялись обсуждать дела на воровском жаргоне, иногда мечтательно поглядывая на губы поющего Князя.
Они не подпевали - и это было очень, очень плохо.
А ещё хуже было поймать на себе взгляд Дядюшки Рихтера, очень тяжёлый и очень внимательный.
И ещё все они звали Рихтера дядюшкой, а друг друга братьями. Вот что за семья это была - они занимались контрабандой и продавали что-то опасное, запрещенное, и, разумеется, об руку с этим шли грабежи и убийства.
- Отличная штука, - нагло подбирая со стола мундштук и затягиваясь, заявил Горшок, не понимавший жаргона, после очередной песни. - А Реник говорил, есть у вас один волшебный порошок, только слово к нему знать надо.
Разговоры разом стихли. Уж не этим ли порошочком приторговывали "братья"? Ох, не просто так он был под запретом.
- Завтра на заре придёшь сюда, - сурово сказал Дядюшка Рихтер. - Один.
Горшок осоловело хлопнул глазами.
- Нет, Княж... Княжна тоже будет. Куда голова, туда и этот... Хвост, во!
Дядюшка поморщился.
- Пой, - приказал. - Утро покажет.
*
- Не нравится мне это всё, Горшок, ох, не нравится, - шептал Князь, дотащив на себе друга до комнаты и устроив поудобнее на подушках. - Банда эта, порошок этот твой. Мне то руку отрезать обещают, то на кол посадить. Слюни на меня пускают.
- Кто б не пускал, - Горшок принялся его пьяно лапать. - Иди ко мне, ну, не дуйся. Вечно ты всего боишься, и ни разу ничего нам не было.
- Потому и не было, что вовремя ноги уносили, дурень ты, - прижимая к груди буйную косматую головушку, шепнул Князь.
Горшок ничего не ответил, захрапел.
*
Рано на рассвете они уже стояли в том же самом дворике. Только они двое и Дядюшка Рихтер.
Он приказал им встать лицом на восход и загадать, что бы они хотели увидеть, что почувствовать.
- Давай одно загадаем? Давай в твои сказки, Княже? - восторженный Горшок даже не заметил, как обратился к другу. - Всегда хотел оказаться в твоей расчудесной голове.
- Давай, - согласился тот, скрепя сердце. Даже пробовать этот порошок не хотелось, душа была не на месте.
- Вам надо будет вдохнуть, и когда я скажу волшебное слово, вы окажетесь в своей сказке, - пообещал Рихтер.
Взял маленькую чашку, подул им по очереди в лицо и шепнул:
- Мутабор!
Князь вдохнул - и расчихался, удержавшись лишь пока не прозвучало волшебное слово. В носу запекло, голова заболела и закружилась, всё потемнело. Во тьме его ждало что угодно, только не сказочный лес. Горящие глаза, лязгающие зубы, окровавленные пасти и - шарящие по телу лапы. Кровь текла под ногами, её запах висел в воздухе, мешаясь с запахом гари. Трещал огонь, странным образом не разгоняя темноты. Странные твари пытались укусить, ущипнуть, затащить глубже во тьму. Сверху посыпались насекомые и черви, ползали по Князю, щекоча, норовя забраться в нос и в уши. Правая рука горела - кажется, попала в пламя.
- Горшок! - заорал Князь, ища друга во тьме. - Горшок, отзовись!
Вдруг с ним приключилась беда в этом ужасном месте? Князь рванулся туда, откуда, кажется, послышался голос. Кровавая река становилась всё глубже, течение затягивало, ноги скользили по дну. Его накрыло с головой, поволокло, он рванулся к поверхности, желая наполнить горящие лëгкие, и вывалился в реальность, хлопая ртом, как рыба на берегу.
- Охуенно, - бросился к нему, встряхивая, Горшок. - Охуеть волшебно, невероятно, да?! Скажи, да?
- Нет, - ответил Князь, шмыгнув опухшим носом. - Никогда больше в жизни, мне хватило.
- Тебе не зашло? - разочарованно спросил Горшок. - Я б хоть щас туда вернулся!
Дядюшка Рихтер смотрел на них с довольной улыбкой. Дело было совсем худо. Знать бы ещё точно, в чëм подвох...
- Хватит пока, - как можно жёстче сказал Князь. - Мы ещё города не видели. И храма твоего.
Глаза Горшка загорелись. Он замахал руками, потом потащил Князя к выходу из дворика.
- Пошли! Пошли!
Мало того, что это было невежливо по отношению к хозяину дома, с Горшком всё ещё было что-то не так. Самого Князя мутило и покачивало, он едва дотерпел до улицы, и там его уже вывернуло.
Петляя между высоких заборов, они выбрались к центру города, к рынку и порту. Отсюда видно было поднимающийся вверх город, как большой амфитеатр. Храмов было даже несколько, и, конечно, тот самый, белый, розовеющий в утреннем свете. Князь смотрел и не мог насмотреться. Руки чесались, так хотелось зарисовать и эту красоту, и восторженное лицо Горшка, и сияющее море до горизонта, и пёструю толчею рынка, и даже мутные воды реки, медленно смешивающиеся с морскими. Но как бы не остаться без тех самых рук.
- Нравится? - спросил их оборванец и протянул руку явно не для приветствия. - Всего за одну монетку покажу и расскажу, что тут у нас. Рябой к вашим услугам.
Только дурак не признал бы в них чужестранцев. Князь со вздохом выудил из-за голенища монетку. В сапогах было, конечно, жарко, но надёжнее.
Оборванец попробовал монетку на зуб.
- Это не просто храм, там гробница королевской наложницы, - сообщил он. - Померла от чумы, он так убивался, что велел забальзамировать её и под стекло положить, и целый храм построить, чтоб вечно за её душу молились. А архитектора убили, чтоб ничего лучше построить не мог. Фонтан такой сделали, чтоб вода из мрамора сочилась, типа камень плачет. Там ещё служанок её под фундамент живьём замуровали, чтоб ей на том свете полегче было. Вы сходите туда обязательно, там решётки резные, скульптуры всякие, разъясняющие любовь, там сегодня молебен против чумы будет.
Истории сыпались из бродяги как из рога изобилия, и Князь вытащил из-за пазухи тетрадь, опасаясь, что половину забудет.
- Нельзя, дурëха, - шëпотом заорал бродяга, и Князь сунул Горшку в руки тетрадь с карандашом, а сам полез за новой монеткой. - Бабу грамотную велено палками бить на площади, пока всё не забудет, то есть до смерти!
Горшок записывал, как мог, истории, а Князь расспрашивал оборванца о местных нравах, жалея, что раньше не слушал добрых к нему женщин. Палкой он всё-таки огрёб за выбившуюся из-под платка прядь. От суровой тëтки...
Они бродили по городу до отваливающихся ног, дошли до храма, пошатались по рынку, глазея на диковинки и безделушки, перепробовали все инструменты в одной лавчонке и залипли на представление акробатов. Потом отправились в кабак, прихватив провожатого с собой. Гульнуть было на что - удалось подрезать кошель в толкучке.
Князь начал осторожно расспрашивать провожатого за кружкой пива о возможности выступления.
- Патент надо брать в магистрате. И ты это, не выдуривай. Побьют тебя и побреют налысо, как шлюху, парень.
Князь поперхнулся. Горшок заоглядывался.
- Это если не допрут. У них при виде такой красоты в юбке мозги отшибает, иначе ты б давно спалился. Я-то жизнь повидал, - Рябой потыкал себя большим пальцем в грудь. - Не боись, своих не выдам. А ворам тут руки рубят, если ты не в курсе, - и подмигнул.
Отправив Горшка за пивом, Князь шёпотом спросил насчёт волшебного порошка и Дядюшки Рихтера.
- А тебе надо?
Князь в ужасе помотал головой.
- Помнишь, как ты сегодня от нищего шарахнулся, решил, что он чумной?
Князь кивнул: сухие, как ветки, тела, валявшиеся иногда при дороге и под заборами, нагнали на него жути больше, чем мумия в храме.
- Вот что порошок с людьми делает. Они за него на всё готовы, да скоро никому ничего от них не надо становится. Не трогай ты эту гадость, один раз попробуешь, и всё, крышка. Так что если надо будет - приходи, найдём, - он хлопнул Князя по плечу. - Ты мне сразу понравился, парень, скидку сделаю, - и потыкал языком в щеку. - Нормального достану, чистого. В городе по дешёвке с чем только не бодяжат.
- Твою ж мать, - Князь закрыл рукой лицо. - А Рихтер?
- У тебя терки с ним? - напрягся проводник. - Он настоящий хозяин города. Захочешь свалить - я тебя с морячками познакомлю, с караваном уйти даже не думай.
- Я и не думал, охота была снова на виду срать и песком подтираться, - специально погромче для подходящего Горшка сказал Князь. - Слышь, Горшок, по морю поплывём, красота. Нечего нам тут делать. Русалок с дельфинами заодно посмотришь. Когда там они отходят?
- Завтрего к вечеру, - улыбнулся бродяга. - Ещё королевские сады посмотреть успеете, их с башни морского храма видать. Могу провести, есть там свой человек...
- У нас в городе тоже есть морской храм, - Князя вдруг охватило щемящее чувство, он глянул на Горшка, тот, похоже, испытывал то же самое. - Только море у нас холодное. Где тут у вас поплавать можно потихоньку?
"У нас" - это там, где они с Горшком познакомились и первый раз зимовали вместе. Летом они купались и в своём холодном море...
- Пошли, я посторожу, - допивая пиво и утирая усы, предложил Рябой.
Он взял у приятеля в порту лодку и отвёз парней на островок, достаточно далёкий от берега, чтоб никто не понял, кто там плещется. Волны здесь били сильней, с открытой морю стороны вал высоко накатывал на скалу, но с одного из боков была небольшая закрытая бухточка.
Горшок с Князем поскидывали шмотки и полезли в воду - по очереди, конечно, не доверяя провожатому до конца. Тот сидел на камне, покуривал травку и неприкрыто пялился на обоих.
Они обсыхали, греясь на тёплом валуне, и Горшок начал шептать Князю на ухо разные неприличные вещи - и как разложил бы его на этих камнях, и как бы хотел взять его в море, ведь там-то не видно.
- А этот что, по-твоему, ничего не соображает? Глазеть будет или с нашим барахлом и деньгами свалит. Будешь в порту своими причиндалами сверкать, если доплывешь, - урезонил его Князь.
И так у них обоих стояло до звона на виду у бродяги. Пришлось и дальше плескаться по очереди, помогая себе руками.
Обратно поплыли, когда солнце опустилось к горизонту. Темнело, как обычно, быстро, и вдруг позади них, с острова, послышалось чарующее женское пение. На скале сидела прекрасная дева, вся облитая лунным светом, словно выплавленная из серебра. Ещё одна, плеснув хвостом, вынырнула рядом с лодкой. Во рту блеснули ряды мелких рыбьих зубов. Она уцепилась за борт и пропела звонкую фразу. Горшок, улыбаясь, как дурачок на ярмарке, попытался повторить. Русалка расхохоталась, пропела другое, и в её голосе явно прозвучала насмешка. Горшок не сдался, ответил ей.
Лодка шла тяжело, и Князь, пока Горшок болтал с русалкой на языке музыки, подвинул провожатого и взялся за другое весло. В музыке он не был настолько гениален, чтобы разговаривать ею, хотя суть беседы в целом понимал.
Ближе к порту русалка помахала им когтистой лапкой и пропела пожелание удачи.
Провожатый выдохнул, всё ещё сжимая весло побелевшими пальцами.
- Я вам должен, парни. Завтра отправлю вас в лучшем виде. Приходите с утра в кабак, где мы с вами...
- Нет, - оглянувшись на замечтавшегося Горшка, перебил его Князь. - Надо, чтоб ты наши вещи забрал, чтоб нам с ними в ворота не выходить.
- Кабздец, - Рябой вытащил из-за пазухи трубку, набил травкой и затянулся. - Ладно, есть у меня там человек, устроим.
*
Князя разбудили в утренних сумерках, подёргав за ногу. Он ошалело вскочил и заметил, что Горшка нет.
- Вещи, - шепотом произнесла девушка, одетая, как служанка.
Князь сунул ей узел с красками и одеждой, сам схватил лютню и лиру. Служанка вывела его на задний двор, за кухнями, и велела сунуть барахло в телегу, на которой привезли то ли еду из деревни, то ли что-то незаконное. Как бы не пришлось и самим так мотать, забор тут был высокий и по гребню утыканный битым стеклом. Сверху в телегу бухнули узлы то ли с бельём для стирки, то ли с телом.
Князь почти не сомневался, где найдёт Горшка. Ох, не по нужде тот вышел...
Горшок стоял в том самом дворике с тихо журчащим фонтаном и глазами выпрашивающего еду котика смотрел на сурового Дядюшку Рихтера.
- Нет, - строго отвечал тот. - Один раз я мог тебя угостить, а дальше плати. Ты знаешь, сколько это стоит? - он назвал совершенно неподъёмную цену. - Впрочем, есть одно предложение. Оставляешь мне своего друга и уходишь по-тихому.
- Да ни за что! - вспыхнул от гнева Горшок.
- Ты подумай, пока я тебе по-хорошему предлагаю. Жалко губить такие таланты, а то б давно твоей башкой русалки играли. Смотри, шум поднимешь - торчать твоему Князю на колу. Мне это тоже не надо. Я себе его хочу. Ты погуляй до вечера, вещи там собери, попрощайся как следует, так и быть, не буду у тебя отнимать последний раз, успеется ещё. Ему хорошо здесь будет.
- Если на второй день без меня не удавится, - резко бросил Горшок. - Князь, он такой. Человек серьёзный, не то, что я, пусть тебя его ангельская рожа не обманывает. Зачем я тебе это рассказываю? Всё равно ведь не отдам.
- Что ж, Горшочек, посмотрим, из чего ты слеплен, - махнул ему в спину рукой Дядюшка Рихтер.
Стоило Горшку завернуть в коридор, Князь дёрнул его на себя и зажал рот. Горшок тут же принялся целовать ладонь и прижал Князя к стене, стиснул руками, что аж ребра захрустели. Как будто сейчас отбирать придут.
- Мой, - промычал в руку.
- Тише, дурак. Уходим прямо сейчас.
"Лютня?" - одними глазами спросил Горшок.
Князь так же ответил ему, что волноваться за инструмент не надо.
- Ты через ворота иди, а я - через задний двор. У морского храма встретимся.
Прокравшись следом за Горшком, он проследил, как тот, изображая горе и душевную смуту, перемолвился со сторожем, вышел в приоткрытую им калитку и побрёл по улице, сутулясь. Так же незаметно Князь прокрался на зады дома, где стояли уже несколько телег, а вокруг вовсю бегала прислуга.
Князь дождался, когда через ворота начала протискиваться бочка золотаря, запряжённая полудохлой клячей, и пошёл, обгоняя её.
- Куда это ты собралась, бесстыдница! - услышал он за спиной резкий окрик старшей жены, но ни на секунду не остановился. - Стой, я сказала! Держи её! Ворота!
Князь одной ногой ступил на подножку бочки, оттолкнулся, протиснулся в узкую щель между бочкой и рамой ворот.
- Вперёд! Назад! Да куда ж ты прёшь!
Бочка окончательно застряла. Туда, куда просочился Князь, ещё пару лет назад лазавший в дымоходы и форточки, мало кто мог за ним пролезть. Под вопли слуг Рихтера он, плюнув на всё, подобрал повыше узкую юбку и понёсся вниз по улице.
К морскому храму он подошёл уже сбавив шаг и выровняв дыхание, изображая смиренную прихожанку.
- Я от Рябого, - тихо сказал он служке с бельмом на глазу.
Тот проводил Князя в незаметную дверцу. За ней была площадка каменной винтовой лестницы, под лестницей - коморка, и там сидел Горшок, обнимая Князеву тетрадь.
- Ну что, дурень! - смеясь, сказал Князь бросившемуся ему на шею Горшку. - Пошли смотреть королевские сады? Чего так сидеть и тухнуть?
Взвинченный недавним приключением, он поскакал вверх по лестнице, Горшок, какой-то смурной, поплёлся следом. Где-то на середине пути он начал жаловаться на тошноту и головную боль.
- Княже, худо мне чего-то. Может, я эту их чуму подхватил?
- Типун тебе на язык, какая ещё чума? Сладким пахнет?
- Нет. Мутит только.
- Ну постой так, - Князь прислонил его к стеночке. - Может, от поворотов голова закружилась.
Постояли, двинулись дальше.
- Ничего, скоро на воздух выйдем, полегче станет, - уговаривал Горшка Князь.
Последние пару пролётов он буквально тащил его на себе. Вывалились на площадку, под беспощадные солнечные лучи и резкий ветер. Горшок повис на каменном ограждении, Князь сполз по стеночке. Сердце успокаивалось, наваливалась усталость, в виски толкнулась боль. К горлу подступил противный комок. Да и на душе стало как-то тошно.
- Я знаю, что это, - проводя руками по лицу, сказал он. - Отходняки от тыр-пыра твоего.
- Ой, как мне херово-то, - Горшок блеванул вниз, чуть не свалившись. Князь оттащил его за ноги. - Ой, не могу, руки-ноги как будто отрывают! - он захрипел, потом вроде подотпустило. - Ой, ща прыгну я! Беги, чтоб я не знал, куда, чтоб не продал я тебя за эту штуку! Ууууу! Сука! Ой, ща помру!
Князь перепугался - а вдруг и правда помрёт? Сам-то он порошок пережил плохо, но сейчас зато так не помирал.
- Горшок, Горшочек, миленький, родненький, пожалуйста, ты чего удумал, гад, - Князь принялся трясти его. - Совсем плохо тебе, родненький? Поганкой догонись, что ли, из города валить нам по любому надо.
- Нет поганок, - просипел Горшок. - Я остатки Дядюшке Рихтеру отдал, дружба, гостеприимство, всё такое. Надо ж было за этот бормотор отдариться. А он мне отказал.
Горшок застонал, задергался, его всего закрутило и снова вывернуло.
- Добрый ты у меня, - Князь провёл по горячему влажному лбу. - Дурачок. Хана нам, если ты не оклемаешься, Горшочек.
- Воды... - просипел тот.
Князь заметался. Бежать за водой - этот дурик без присмотра ещё вниз сиганёт. Тащить на себе? А сам-то хоть дойдёт?
Поднявшись на дрожащие ноги, он кинул тоскливый взгляд на сияющее море и на простиравшиеся за городом сады - с фигурными прудами, с высаженными по-хитрому и постриженными деревьями и кустами. На играющие фонтаны и яркие пятна цветников. Он потом нарисует всё это Горшку, чтобы тот улыбнулся.
- Тяжёлый ты, дылда, - ругался Князь, таща друга вниз.
Они чуть не на каждом шагу останавливались. То у Князя в глазах темнело, то Горшка начинало крутить и тошнило. Хорошо, угадав по шагам неладное, навстречу им поднялся служка, подставил плечо.
Потом он притащил в каморку воды и лимонов, велел намешать воду с соком, пить, вести себя тихо и ждать Рябого. Поставил на видном месте старое ведро и ушёл.
Молитвы, гулом доносившиеся из-за двери, как молотом били по голове. Было душно, от ведра, в которое они то и дело добавляли, воняло. В какой-то момент Горшок схватился за живот, и после этого его промывало уже с двух концов. Вода кончилась. Оба валялись в изнеможенье на каменном полу, пытаясь ухватить хоть немного прохлады.
Так и застал их Рябой, притащившийся с узлом их вещей.
- Бренчалки ваши я на улице светить не стал, - морщась от вони, сказал он. - Чтоб ты знал, парень, Рихтер и Ренегат его сами с севера, они кого-то из своих предали на войне, устроили резню, много народу погибло. Только те, для кого старались, их кинули. Сюда они от мести сбежали, да больно уж прижились, дышать рядом с ними нечем. Вот была у Рихтера, говорят, баба, белобрысая, как ты, благородных кровей, Реник её помнит ещё. Пропала в той заварушке, с концами сгинула, Рихтер её отсюда уже разыскивать пытался, ан нет. Вот Реник ему похожих подгоняет, парней или девок, без разницы, главное - чтоб лицом и повадкой в неё. Только что-то они все долго не живут.
- Лучше б воды принёс, чем разговоры разговаривать, - буркнул Князь.
- Странный ты парень, - покачав головой, продолжил Рябой. - Жопа голая, а серьга золотая. Откуда она у тебя?
- А пёс её знает, - приподнимаясь на локте, просипел Князь. - Может, я с ней родился.
- Откуда ты сам?
- Не представляю, - он сел. - Помню, как удачно кошелёк подрезал и в первый раз наелся досыта, а где это было - убей, не скажу. Тогда серьга уже была. Да и леший бы с ней, не сильно дороже сапог стоит. Хватит трепаться, воды принеси.
И так настроение было тухлое, а тут ещё это. Кажется, дома у него никогда и не было, всю жизнь ошивался на улицах, попрошайничал, воровал, якшался с бандами, болтался по городам со скоморохами, теперь вот с Горшком ещё. Про то, что кроме серьги с ним вечность был любимый ножик, Рябому знать было не обязательно.
- Придумай ещё, что с Горшком делать. Не помрёт он без волшебного порошка?
Рябой выругался и ушёл. Вернулся с ведром воды. Князь кинулся поить Горшка, того снова начало полоскать.
- Сколько раз? - спросил Рябой.
- Один.
- К вечеру оклемается. Старший помощник "Пёстрой уточки", Бран, зайдёт за вами. У него с Рихтером особые отношения, что-то вроде заклятой дружбы. Вы б того, переоделись, особенно ты. Если сильно приставать будут, скажи, что ты Рихтеровскую жену соблазнил. Не поверят - принесут ему ваши головы на блюдечке.
*
К вечеру Князь кое-как расходился. Достал из узла свои штаны и расписную рубаху. Вздохнул, вывернул рубаху наизнанку, чтоб рисунками не светить. Здесь так ходили некоторые суеверные, швами наружу, чтоб демон чумы к ним не прицепился. Оторвал от покрывала кусок и повязал, как моряки платок повязывали. Помог Горшку сменить рубаху и сообразил ему из своего платка такую же повязку. Сел рисовать, чтобы скоротать время, да почему-то из-под карандаша полезли монстры, которых под порошком насмотрелся. Недобрые, не такие, как в его сказках. Горшок валялся, уложив голову ему на ноги.
Наконец появился моряк - кряжистый, голубоглазый, с широким красным лицом, с русой бородой и торчащей во все стороны шевелюрой, без всякого платка. Осмотрел их, фыркнул, поставил Горшка за шкирку на ноги. Заглянул Князю в тетрадь, одобрительно покивал. Они подпёрли Горшка с двух сторон, Князь прихватил узел, и двинулись к морю. По дороге выяснилось, что у Брана с собой бутыль вина, и все трое к ней основательно приложились, даже полуживой Горшок. Выпивки они с самой Тарии не видели.
В порт они почему-то не пошли, а добрели до невзрачного домика, спустились в подвал и подземными ходами выбрались куда-то на берег. Вода заходила прямо в пещеру, на волнах покачивалась лодка.
- Товар уже погрузили, только вас ждём, - сказал стоявший возле неё человек, одетый как простой горожанин, но, по лицу, не так-то он был прост.
Он довёз их до корабля и уплыл обратно.
Боги, столько народу их видело. Неужели Дядюшка Рихтер ещё не в курсе?
- Ну, ребята, принимайте новеньких, - сказал Бран столпившимся матросам. - Это Князь, а это Горшок. Работать будете как все, спать внизу, парни покажут вам ваши гамаки. Инструменты ваши у капитана, у него посуше. Кормёжка по расписанию.
*
- Слышь, Князь, - толкнул друга плечом Горшок. - А ты правда детство своё не помнишь? Вот играть я тебя учил, а рисовать, читать-писать?
- Я даже как воровать научился, не помню, - пожал плечами Князь.
Третий день не было ветра. Они сидели с матросами, пели песни, слушали байки про рыб, способных проглотить человека, и спрутов, утаскивающих корабли на дно, а теперь отошли отлить к борту.
- К-княже, - хлопнул по плечу так, что тот зашатался, подошедший Бран. - А-ху-енно у тебя вышел дельфин, ебущий русалку, а-ху-енно! Хочу набить такого! А я ж сперва думал, что ты баба. Говорили, от Рихтера какая-то баба сбежала, я на тебя думал, больно рожа у тебя...
- Какая я тебе баба, - буркнул Князь, стряхивая и заправляя в штаны. - Буду я ещё от кого-то бегать. Дельфина, значит, набить?
Взгляд упёрся в грудь Брана в разошедшемся вороте рубахи. Узлы и переплетения, которые читались так же легко, как буквы.
- Вот тут, - словно во сне, он ткнул в одно из пересечений, перечёркнутое шрамом, и провёл пальцем правильные линии, соединяя разорванные нити. - Хочешь, поправлю?
- Эй, Князь, ты чего? - раздался обиженный голос Горшка. Тот так и не оклемался до конца после порошочка, не пытался прижать Князя где-нибудь, хотя и негде особо было. Кажется, решил, что заскучавший Князь клеится к Брану у него на глазах.
- Н-ничего, - Князь попытался стряхнуть наваждение.
- Нет, стой, - Бран ухватил его за руку. - Поправить, значит? Рихтер, значит?
Рукав задрался, обнажая шрам. Не единственный, но самый тревожащий Горшка. Его любимый художник когда-то чуть не остался без руки.
- А смешно бы вышло, - ухмыльнулся Бран. - Если бы Рихтер тебя трахнул и придушил, как всех остальных.
- Очень смешно, - кивнул Князь, прикрывая глаза. Под веками горел огонь, текла кровавая река, ревели чудовища, ломились в двери... Да не чудовища - обыкновенные люди. А он своим любимым ножиком раскурочивал собственное предплечье. Потому что лучше так. Лучше так.
- Так ты чё, правда князь, что ли? - обалдело спросил Горшок. - А какого княжества?
- А тебе не похуй? - неожиданно рявкнул на него Князь, и тот отшатнулся, впервые друг орал так на него. - Какая разница, блядь? Что от этого, нахуй, изменится? Сколько таких войн, сгоревших замков, чудом выживших детей? С чего вы взяли, что я именно тот, а не этот? Какого хрена мне теперь делать с этими воспоминаниями?!!
Теперь уже все на палубе пялились на него.
- А ты знаешь, - медленно проговорил Бран, - что можешь позвать к нам ветер? Ты знаешь, что словом можешь вызвать или остановить дождь? Ты...
- А ты? - насупленно глянул на него Князь.
- А я был с Рихтером, - делая шаг назад, ответил Бран. - Я не могу больше.
Князь оглянулся - Горшок пялился на него с открытым ртом. Ещё бы, не каждый день воскресает князь-колдун из полулегендарной, давно сгинувшей северной страны. Он прислушался к себе - только треск огня и запах крови. И эти жадные, ждущие взгляды, выводящие из себя. А он даже не представлял, за того ли его приняли и как это всё вообще делается.
- Горшок, дай руку, - Князь упрямо сжал губы. В душе поднималась целая буря. Зачем это всё? Если он сейчас даст им ветер, то что? Его отсюда больше не выпустят, чтобы он вечно наполнял их паруса? А если не даст? Продадут его Дядюшке Рихтеру? Нож в сапоге как будто жёг ногу. - Горшок, помогай.
И он запел без слов, сперва тихо, потом громче. Горшок подстроился и повёл его за собой. У Горшка даже лучше получалось петь о душе ветра, и Князь потянулся за ним. Это было глупо, но помирать - так с музыкой, музыканты они или кто? Одной рукой он стискивал руку Горшка, другая сама собой стала повторять в воздухе узоры переплетений. Вдруг порыв ветра колыхнул подол разрисованной рубахи, наполняя её как колокол.
"Веришь?" - одними глазами спросил Князь.
"Всегда," - откликнулся Горшок, и они вместе рванулись вверх.
Ветер подхватил их, поднял в небо, высоко-высоко над кораблём, пляшущим на поднявшихся волнах, и понёс.
- Горшок, летииииим! - проорал Князь так радостно, как будто оставил там, внизу все тяжёлые воспоминания. Там остались их вещи, инструменты, наполненная стихами и рисунками тетрадь.
Они взяли только самое главное - друг друга.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 21. РеверсАу. Великая сила искусства.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, Оля, группа
Рейтинг: R
Жанр: ангст, драма
Для тех, кто уже не надеялся, что Князя опять украдут. Собственно, с этой истории и пошёл сборник, если честно.
Князя крадут вместо Горшка менты-оборотни.
R в основном за физическое насилие, некоторые моменты можно рассматривать как намёки на слэш, а можно и не.

- Слышь, кто у них там главный? - спросил Корень.
- Сам позырь, в Гугле не забанили, - отозвался Шокер. - Я веду, бля.
- Слышь, Шило, позырь.
Шило, младший, поэтому якобы более технически подкованный, полез в планшет.
- Во, этот, что ли? Хмырь с обложки, - скривил он рожу. - Обдолбыш какой-то.
- Не, торговцы такого уровня сами не ставятся, - поглядывая на дорогу, ответил Шокер, к планшету даже головы не повернул.
- А их там двое... из ларца... - Шило хохотнул.
- О, вот этот уже больше на человека похож, хотя тоже - петух крашеный. Смари, Шок, пойдёт? - Шило передал планшет Корню, чтобы тот, сидевший на переднем, показал Шокеру.
- Князь у него погоняло, - добавил Шило.
- Козырное погоняло, чо.
*
Князь подходил к дому, ёжась от утреннего холодка и начиная трезветь.
Эти двое сразу ему не понравились, купчинская чуйка на неприятности прямо-таки заорала. Он незаметно огляделся в поисках чего-нибудь - бутылки, арматурины, стены, к которой можно встать, чтобы защитить спину. Эти тоже были учёные, сразу его просчитали.
- Слышь, мужик, разговор есть, - они начали обходить его с двух сторон.
- Ты, сука, не на свою территорию влез.
Может, кто-то из Михиных дилеров после жёсткой беседы поднял свою крышу?
- В суд идите, - он приметил брошенную бутылку. Если падать, то поближе к ней. Лучше, конечно, по-бырому пригасить этих и прорваться в подъезд, в возможности чего Князь серьёзно сомневался. Эти были явно не угашенной шпаной, а он - не суперменом.
А разбираться, что за херню они порют, можно и потом, в ментуре.
Завязалась драка. Князь минуты три нормально так держался, хотя и неплохо отхватил. На его матерные вопли начали открываться окна, и противники решили не морочиться. Сзади подкрался кто-то третий и вломил ему по башке.
В себя Князь пришёл на заднем сиденье машины между двух давешних соперников. Третий вёл. Ныли руки - заведённые за спину и вверх, стиснутые наручниками. Болел затылок. Тошнило.
- Ну ты даёшь, артист, - ухмыльнулся тот, что слева.
- Придётся с тебя ещё это... компенсацию морального ущерба накинуть, - хохотнул тот, что справа.
- Чё вы вообще до меня доебались? - спросил Князь, трогая языком разбитую губу.
- Может, сам догадаешься?
- У меня воображение бедное, - как смог, пожал плечами Князь.
- Хватит целку из себя строить, ты тут не в гостях у сказки, сказочник херов, - левый сгрёб его футболку. - Двадцать пять кусков грина с тебя.
- Это схуя ли?
Левый прописал ему в табло. Князь чисто рефлекторно двинул ему локтем в бок и гадом по щиколотке. Тут же прилетело с двух сторон.
- Крысить нечего потому что. Цыгане с Весёлого Посёлка под тобой барыжат, - мужик сунул Князю под нос пиратскую кассету с их альбомом, раскрыл, показал зиплок. - Только поделиться с нами забыли. Так что двадцатка с тебя.
- И пятак за моральный ущерб сверху, - добавил правый. - И далее партвзносы.
- Доходчиво объяснили или пару пальцев тебе сломать, чтобы соображал быстрее?
Князь сидел, опустив голову. Бред вообще какой-то. С носа капало на любимые белые штаны. Руки ныли. Пьяная удаль проходила, сменяясь ощущением попадоса.
Левый мужик обшарил Князя, вытащил телефон, набрал номер.
- Эй, Горшок, - рявкнул он в трубку. - Тут ёбарь твой попиздеть хочет. - И толкнул Князя, мол, говори давай.
- Миши нет, - растерянным, чуть не плачущим женским голосом отозвалась трубка. - Он зашёл тут куда-то минут на пять, и уже второй час нету.
Вымогатель выругался и нажал отбой.
- Ты давай, это, порешай. Кому звонить, чтобы бабки подогнали?
Соображалось под утро туго. Во-первых, не факт, что его отпустят, даже за деньги. Во-вторых, пока они думают, что у него - у них - есть деньги, они его не прикопают. А денег нет, на днях стартует тур, и все пустые. В-третьих, быть самым адекватным в своём окружении иногда выходит боком. И Миха. Миха снова отжёг. Его там накроет, а спасать будет-то некому.
- Балу набери, - буркнул Князь.
Балу долго не брал. Наконец в трубке послышался его сонный голос.
- Князь, чё, опять с Михой че-то?
- Да. Он там опять...
Мужик слева взял его за мизинец.
- Нет. Меня тут того... украли.
- Чё у тебя украли? До утра подождать не могло?
- Меня, меня украли. Похитили.
- Инопланетяне? - Балу зевнул. - Ты Михину заначку в водку просыпал?
- Денег хотят с какого-то хуя, спорить бесполезно, - он вздохнул. - Три козла на чёр...
Левый дал ему в рожу.
Мужик справа забрал трубку.
- Слышь, как тебя там, ты этого еблана целиком или по частям хочешь? У вас их два, обойдётесь без одного, я так и думал, - добавил, когда Балу подзавис и не отвечал слишком долго.
Тот громко сглотнул.
- А чего вы хотите?
- Двадцать пять кусков грина для начала, и если долго будете думать, либо ставку поднимем, либо от него на ту же сумму отрежем.
И нажал отбой.
- Как-то вяленько ты, Князь, - откинувшись на сиденье, заявил Левый. - Не уважаешь нас? Можем помочь.
Он кивнул и Князю прилетело в живот. Князь согнулся пополам, и его вывернуло.
- Сука! - его ударили сложенными руками сверху, заставляя вляпаться в собственную блевотину и приложиться носом о выступ между передними сиденьями, а потом потащили наружу.
- Тебе прибирать, Шило, - тот, что вылез из-за руля, усмехнулся и закурил.
Шило - бывший "правый" - полил Князю на рожу из бутылки, потом перестегнул наручники, сунул в руки мокрую тряпку и толкнул Князя к машине.
- Иди отмывай, мудила, не на именинах тут.
Князь сам не понял, как тряпка оказалась на морде Шила. Не возражайте похитителям, выполняйте все их требования? Не знаю, не слышал. Да и чего ему стоило, столько раз за Михой убирал. Оторопели все, включая самого Князя. Очухавшись первым, он рванул в сторону чего-то заброшенного, то ли пакгауза, то ли дебаркадера, любил он красивые слова. Заебутся искать, а там, может, ребята что придумают.
А потом его догнали, разумеется. Отбиваться скованными руками было неудобно, он попробовал с ноги - не зря же столько махал ими на сцене. Не помогло, заломали, перестегнули руки за спину, накидали и бросили мордой в траву. Тот, что до этого машину вёл, поставил Князю ногу между лопаток.
- Что же вы, Андрей Сергеевич? За дурачков нас держите? Человеку из группы позвонили. Подельникам своим звоните, не стесняйтесь. Вы же из Купчино?
Князь смотрел на осколок, переливавшийся бриллиантом в паре сантиметров от его глаза. На божью коровку, невозмутимо шествующую по травинке. Чувствовал, что выпадает из реальности. Перебрал в голове дружбанов со школы, вспоминая, кто из них мог иметь нормальные завязки.
- Разборок с купчинскими хотите? - нервно заржал.
Нога переехала с лопаток на шею.
- Купчинские они там, или залупчинские, не интересно мне. Шило, не стой, приберись иди, - надавил ногой сильнее. - Забирать твой бизнес хлопотно больно, только поэтому ты жив пока.
*
Балу в недоумении повесил трубку.
Он сперва шуганулся, что Князь белочку словил. Князь, мистер Здравый Смысл группы. Уж лучше бы белочка.
Неделя до начала тура, все пустые, впрочем, некоторые из тура умудрялись приезжать с долгами. Руки сами набрали номер Михи, хотя, с большой вероятностью, тот сейчас был в невменозе. Когда на том конце подняли трубку, Балу очень удивился. Когда раздался всхлипывающий женский голос, удивился ещё больше.
- Алло, алло, кто это? Вы Мишин знакомый?
- Здравствуйте, да.
- Миша попросил его подвезти, зашёл в одну дверь на минуточку, и вот его нет уже два часа, а звонят какие-то непонятные, неадекватные люди...
Хоть что-то было нормально - Горшок действительно в невменозе. Балу как мог успокоил девушку, пообещал приехать и набрал Лёше. Разбудил не очень трезвого Лёшу, спросил:
- Ты где сейчас?
- В гостинице.
- Блин, не в Питере?
- Не, в Казани, а что?
- Миха тут исполняет, я думал, может, ты за ним выдвинешься.
- А Князь чё? - все знали, кто у Горшка штатная нянька.
- Украли наше солнышко.
- Чё, бабы? Чё, прям совсем там, отъехать не может?
- Вымогатели, Лёш, денег хотят. К Горшку вряд ли отпустят.
- Вы там чё, всей группой белку словили?
Балу представил, что ему придётся повторить то же самое ещё нескольким людям, а он уже очень устал. Может, записать?
- Нет, Лёш, это правда. Я не знаю пока, что делать, и где деньги брать, не знаю. А братец твой открыл второй фронт. Двадцать пять тысяч до утра собрать надо.
- Блядь, у меня пусто почти, чёс только начался. Я поприкидываю, чё как, перезвоню. Родаков только пока не впутывайте, - и Лёша повесил трубку.
Балу принялся обзванивать пацанов, методично повторяя историю с похищением и поражаясь сходной реакции на неё, хотя ребята были в разной степени неадекватности от разных веществ. Собраться они решили на месте пропажи Горшка и начать с той проблемы, что полегче.
Они нашли заплаканную девушку - Олю - в печально известном им дворе и чуть не штурмом взяли притон. Погрузили улыбающегося чему-то своему отъехавшего Миху в Олину машину, Балу, как самый трезвый, сел за руль, молясь, чтоб менты навстречу не попались. До Михиной квартиры было всего ничего. Тело бросили на кровать в одной комнате, в другой уложили напоенную чаем и коньяком Олю, которую побоялись отпускать в её состоянии. Собрали на кухне консилиум.
- Гордею ты уже позвонил? - спросил Яша.
- Нахуя? - рявкнул Балу.
Всё в последнее время шло к тяжёлому разрыву с Гордеем, а у Балу с ним были особенно большие напряги.
- Сказать, что Князь в тур не поедет, бля! - передразнил его Яша. - У Гордея связи, он разрулит.
- Ты что! - вспыхнул Балу. - Хочешь, чтоб сейчас Князь остался Гордею должен? Чтоб мы все остались ему должны? Он же нас по самые гланды выебет!
- А Князю не похуй будет, если его прикопают? - не сдавался Яша.
- Если прикопают, то, очевидно, похуй, - влез Реник. - Гордей, по ходу, вариант. У нас ни хат, ни машин, да и где наше ничего мы бы до утра заложили?
- И фанаты не вариант, - почесал в затылке Поручик. - С миру по копеечке собирать некогда, а кого-то одного я не знаю такого толстого.
- А этот, который альбом вам писал, - встрепенулся Реник.
- Миха талант, - кивнул в сторону спальни Балу, - на ровном месте вусмерть сраться.
- А Михалыч? - озарило Поручика.
- Лёша просил его не трогать. И Миха спасибо не скажет, - покачал головой Балу.
- А за дохлого Князя скажет? - подскочил Яша.
- А хуй его знает, - Ренегат поправил очки. - Я смотрю, чё-то они всё группу поделить не могут.
Все невесело заржали.
*
- Не спать, - Шокер дал Князю смачную оплеуху. - Не заработал!
Он пас пленника, другие двое отсыпались. Князь поглядел на Шило и Корня с завистью. Да, он уже знал их по именам, а знакомство с их кулаками свёл даже слишком близкое. Спать ему не давали, жрать не давали, периодически били и пытались запугать. Верить, что он ни при чем, отказывались. Требовали звонить "подельникам", ему пока удавалось отвлекать вымогателей какими-то байками, но забалтывать с таким сушняком и разбитой рожей становилось всё труднее.
- Это ты хорошо придумал - с группой кататься, - неожиданно похвалил Князя Шокер, затягиваясь (Курить Князю тоже не давали). - Для бизнеса твоего хорошо. Может, мы мало просим?
Из приёмника тихо играла "Кукла колдуна".
- А вообще мудак ты, - продолжил Шокер, помолчав. - Горшок этот ваш - гений, раз в сто лет такие бывают.
Князь кивнул.
- А ты его, сука, и подсадил небось? Чтоб в друзья пролезть. Что, нет? Песня какая, а?
Князь тихо засмеялся, хлюпая разбитым носом.
- Че ржёшь?
- Так моя это песня. Слова, музыка. Даже пою я.
- Пиздишь.
- Загугли.
- За дозу, небось, авторство выкупил. Попонтоваться захотелось?
- За две, - Князь пожал плечами. - Он не дешёвка тебе.
- Докажи, что не так, сука, - Шокер достал ствол.
- Стихи тебе почитать?
- Че я, баба тебе, стихи мне читать?
- Портрет могу нарисовать, - ляпнул Князь и понял, что с недосыпа сморозил глупость. Портрет он мог и в ментуре потом нарисовать, да?
Шокер задумался, потом пристегнул Князя за левую руку, вытащил из бардачка блокнот и ручку. Князь сидел и растирал застывшие руки.
- Вот, смотри, баба моя, - открыл Шокер фото на телефоне. - Её нарисуй, а я пока расскажу, как мы познакомились, придумай ей про это стих хороший. И автограф не забудь.
Князь бы оставил ему автограф гадом во всё ебало, но взялся за привычное дело. Сколько он перерисовал этих чьих-то баб и в армии, и в поездках - для принимающей стороны. И стихи соответствующие были в запасе, несколько вариантов, только подправить.
Рисование успокаивало.
Проснулись Шило с Корнем, и сразу к Князю образовалась небольшая очередь. Шокер заснул на переднем сиденье, Корень сел за руль: их недолгая стоянка закончилась. Рисовать на ходу было не так удобно, и бандиты делали ещё несколько остановок - специально для Князя. Чего уж там - ему даже расщедрились на кофе и бутерброд.
Время плавно текло к полудню, но пока Князь рисовал - звонить пацанам никто не собирался. И это было хорошо, отодвигало неизбежное: вряд ли они придумали какой-то выход.
*
Когда зазвонил телефон, было десять утра.
Балу понял, что вырубился у Михи на кухне, как и остальные: ничего не могли придумать, выпили кофе, потом пива, и заснули - кто на столе, кто откинувшись на дребезжащий холодильник...
Звонил Димас, ещё один их одноклассник, со свежим предложением - занять денег.
- А можно наоборот? - зевая, спросил Балу. - Мы тут на выкуп собираем. Князя какие-то уроды увезли.
- Да ладно? - хохотнул Димас. - Я ментов хороших знаю, как раз по этой теме. Чего за двести баксов не сделаешь...
Поэтому когда позвонили похитители, Балу и с ним Реник, как самый солидный с виду, выдвинулись на встречу.
А Яша и Пор остались присматривать за Михой и сторожить всё ещё спавшую Олю.
*
- Да. Понял, отбой, - Шокер с силой надавил кнопку на телефоне. - Слушай, художник, мы тут пока с тобой возились, пацаны пробили по своим каналам, ты и правда ни при чем.
- А наоборот нельзя было? - кофе и бутерброд возвратили силы и злость.
- А сбежал бы ты? - Шило похлопал его по щеке, растревожив синяк.
- Но деньги мы возьмём, за беспокойство, - продолжил Шокер. - Ты только не делай там глупостей, а то друг у тебя нарик, принять и закрыть его ничего не стоит.
- Так вы че, ещё и менты, что ли? Эти, оборотни?
- Ага, - хохотнул Корень. - Пиши теперь сказку, как тебя оборотни чуть не сожрали, - и по-дружески зарядил по ноющему плечу.
- Дружбаны твои поднапряглись, - сделав ещё один звонок, радостно сообщил Шокер. - Скоро будешь у них. Музыканты же нормально зарабатывают, да? А ты того ещё, калякаешь. Может, мы мало просим?
*
Встреча, конечно, пошла по пизде, но в итоге Князя отбили. Потом были медпункт и пьянка с ментами, показавшиеся продолжением плена. Как только появилась возможность улизнуть, Князь потащился к Михе, проверить, как он.
Там его ждали Яша и новость: Миха решил переломаться ради какой-то Оли, и эту самую Олю от себя не отпускает. Про похищение он пока был не в курсе. Князь осторожно заглянул в спальню, оценил Олю и сделал для себя выводы. Оля тех же выводов сделать не могла, поскольку Князевская рожа напоминала сырую отбивную.
Оля уже успела съездить домой за вещами и увозила Миху к себе на дачу. На своей тачке. Тачка у неё была, квартира, дача и дочка. Оля, хоть и младше их, была взрослее всей их компании, вместе взятой.
Горшок, по ходу, реальность осознавал смутно, Андрюху обнял, спросил, где отхватил так знатно, но нелепую отмазку не дослушал - похвастался своей Олей и укатил с ней в закат.
Князь обзвонил парней и строго-настрого предупредил, чтобы история дальше них не пошла. Больше всех возмутился Ренегат, чуть не сорвавший освобождение, но чувствовавший себя героем.
В тур они отправились без Горшка, тот после ломки поехал подлечиться на Кипр - как цивил, с новой, нормальной женщиной. Прилетел сразу на Урал и бешено принялся наверстывать упущенное - по концертам, по пьянке.
Наличие жены желания постоянно тискать Князя не отменило, хотя тот иногда задумывался, кого Миха видит с синих глаз - Ольгу или друга.
*
Спалил его, разумеется, Реник. Отпустил неудачную шутку по поводу отсутствия Князя на попойке. Оправдывался потом, мол, я думал - Миха в курсе, пока Миха методично разносил номер, в котором в тот вечер пили. Князя еле разбудили - его на третий день после приезда Михи догнала усталость всех этих дней. Ну и конечно же, расслабился он рано. Сонного, туго сображающего, его впихнули в номер к бесоёбящему Горшку и прикрыли дверь.
- Так ты, значит, в бар сходил удачно? - спросил Горшок таким тоном, как будто кто-то взял без спросу его любимую игрушку. - Без меня, значит, справились, и даже не рассказывать решили? Мне можно, да? Я, блядь, никто?
Князь в это время стоял и радовался отсутствию в номере стеклянных вещей. Из пластиковой полторашки, шипя, вытекало пиво.
- Так и не расскажешь, блядь? Я друг тебе или кто? - Горшок тряхнул его за грудки и кинул на кровать - единственное не заваленное разбитой мебелью и раскиданными вещами место. Свалился на рыпнувшегося Князя тяжёлым мешком, напоминая о до конца не прошедших ушибах. - Ты сколько молчать собирался? Какого хуя, а? Я нарик конченый и друг хуевый, значит? Окончательно из меня свинью сделать решил, да? Мой друг чуть не загнулся, а я с бабой на юга?
- А что б ты сделал, что? - заорал на него в ответ Князь. - Что б поменялось, если б ты остался? Сопли бы мне утирал? Если б в отключке не валялся? Им бы ты что сделал?
- Почку продал бы, - совершенно серьёзно ответил Горшок.
- Ты б ещё печень свою предложил.
- Андрюх, расскажи.
- Может, я не хочу рассказывать, забыть хочу, заткнуть подальше и не вспоминать!
- Андрюх, - вцепляясь в него как в возвращенную игрушку, прогудел Миха. - Андрюх, я с ума сойду, я черт знает что себе надумаю, я спать не смогу, пока не узнаю. Для тебя же важно это, а у нас с тобой одна голова на двоих, и пока я не знаю, шиза какая-то получается, понимаешь, да? - Миха снова его встряхнул.
- Хорошо, - хрипло сказал Князь, облизнул пересохшие губы. - Парни не знают, я...
И он выложил Михе, как думал, что сходит с ума, как боялся за него, за свои пальцы, мысленно прощаясь с ними и другими частями тела, как прощался уже и с жизнью, держал как мог лицо, а сердце трепыхалось как овечий хвост. Думал, что оба они в эту ночь уйдут вот так по-глупому: Миха от передоза, а он от руки случайного урода.
Миха сполз с Князя, закинул на него руку и ногу, пристроил голову между шеей и плечом.
- Андрюх, ты не делай так больше, ладно? Ты ж... Тебя ж... А я как? И сделать ничего не смогу.
Князь вздохнул и похлопал его по руке. Миха и логика.
- Ну чего, успокоились? - сунулся в двери Реник.
- Свали нахуй! - рявкнул Горшок.
Дверь захлопнулась, за ней послышался возмущённый бубнеж "но это мой номер!" и умиротворяющий голос Балу.
- Не видят, блядь, что люди тут спят, - сгребая Князя в охапку, пробурчал Горшок. - Спи, Андрюх, я здесь, нормально всё.

PS

Уважаемая группа Рэд Хот Чилли Пепперс,
Все у нас теперь в деревне любят только вас,
Ваши песни с мужиками часто мы поём,
Просят мужики лишь об одном:

Мы просим вас, родные Рэд Хот Чилли Пепперс,
Напишите хоть одну вы песню про тюрьму!.. (С)

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 20. Психотравмы. Привязанность.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, родители Горшка
Рейтинг: PG-13
Жанр: ангст, драма, упоминание слэша. Разным шрифтом разделены разные временные периоды.
Не могу (не) винить родителей, у меня в семье слишком сходная история с плохим концом. К сожалению, довольно типичная для тех лет, плюс люди, действительно, не понимали, что творят, плюс в жизни причинно-следственные связи сложнее.
Поэтому напоминаю, что всё по сериалу.

- Мусь, ну почему?
Двухлетний Миша стоит посреди дома, в который они приехали с мамой и папой. Он проснулся, обошёл все комнаты, а ни мамы, ни папы нет.
- Мама! - зовёт он, но приходит только едва знакомая тётя, которая называется "бабушка".
- Мама уехала, Мишенька. Но ты не бойся, она приедет.
- Мама! - он кричит, плачет, дерётся, у него поднимается температура, но мама всё не приходит. Вместо неё всё время эта тётя, откликается, когда он зовёт маму, держит за руку, кладёт прохладные пальцы на лоб, и не сердится, когда он прижимается и зовёт её мамой.
- Я же один остался, совсем один. Как он мог меня одного бросить?
- Мишенька, а как же Саша? И другой Саша? Группа твоя, театр?
- Мусь, как он мог меня одного с ними бросить? - Миха лежал головой у мамы на коленях и плакал.
Она тихо гладила его по волосам.
- Мусь, я его ненавижу.
Трёхлетний Миша стоит, прижимаясь к маме (бабушке), и пытается вспомнить, кто эта красивая, пахнущая духами женщина, протягивающая ему яркую машинку.
- Мишенька, сынок!
Миша ударяет её по руке, кричит, убегает в слезах. Машинка улетает под стол.
Его находят зареванного, спящего в шкафу. Три дня он шарахается от матери, ещё два ходит за ней хвостиком, уверившись: она приехала за ним. Кричит на бабушку, на любую её просьбу. А потом снова - просыпается и обнаруживает, что мамы нет.
Отец тоже приезжал в тот раз, и Лёша, но Миша совершенно этого не помнит.
Государство оплачивало билеты на отпуск всего раз в год, эту возможность тратили на Мишу, а он не ценил...
- Мусь, ну что в нём такого?
- И правда, Мишенька, свет клином не сошёлся.
Его постоянно хочется трогать. К его ногам хочется положить музыку, группу, весь мир. В первый день начала их дружбы Миша только раза с третьего воспринимает вежливое:
- Мишенька, а дома у тебя волноваться не будут? - от Князевской мамы.
Как, кто это? Кто ещё кроме него может быть у Князя? С какой стати они должны сейчас отлепиться друг от друга и разойтись по разным квартирам?
Если Миха не с Князем, то трындит о нём всем: ну как они могут не видеть, какой Князь замечательный, волшебный, необыкновенный.
- Втрескался, - уверенно говорит Балу. - Не палился бы ты так, Гаврила.
- Как... втрескался? - булькающим голосом переспрашивает Миша.
Первую ночь без Князя он не спал, не знал, куда себя деть, сходил с ума. Дальше отпускать его от себя стало менее мучительно, и всё равно, каждый раз как рвать по живому.
- Ничего, такая резкая влюблённость быстро проходит, - голосом умудренного опытом человека успокаивает Саша. Не смущаясь, что всё-таки о двух парнях идёт речь.
Не проходит, оказывается взаимной, Миха с Андреем пускаются во все тяжкие. Дела в группе идут в гору, и вот когда они вместе уже несколько лет - Андрюха уходит в армию.
Миха не успевает ничего сообразить - неделя до нового года, концерты, пьянки, Князя ловят по месту прописки, дают на сборы два часа и увозят, раньше, чем друзья успевают до него доехать.
Миха проходит все стадии от "как я без него" до "я его ненавижу", и к тому моменту, как приходит первое письмо, успевает испробовать предложенного новыми друзьями лекарства.
"Я здесь" - убеждает каждое письмо.
"Ты меня бросил! " - вопит душа каждую минуту.
"Перепеши", - сама собой выводит рука, - " Перересуй".
Мише всё не так. Он мучительно ждёт каждого письма - и каждый раз в ответ закатывает истерику.
Приехавшего Князя он встречает вмазанным и умудряется с ним подраться.
- Мусь, ну что я ему такого сделал?
Она рада, всё складывается так удачно: Мишеньке как раз скоро в школу, отцу оформили перевод в Ленинград, значит, они будут жить все вместе, школа будет хорошая... Что? Его вот так, как котёнка, как вещь, забирают, и он будет жить с людьми, которых почти не знает?
Миша прячется за маму (бабушку), сбегает, его ночью ищут всем посёлком, а когда находят - отец впервые берётся за ремень.
Она жалуется соседкам, что Миша наказание, а не ребёнок. Ни дня не проходит, чтобы он не нахулиганил или не поранился. Его стыдят, наказывают, периодически порют. Его стыдятся, в лицо говорят, насколько он негодный.
"Убьете меня? Прогоните? - едва ли он сам чётко осознаёт это ощущение. - Правда любите? А если я умру?"
"Если я правда такой никчёмный, наверно, мне лучше умереть. Может, тогда вы меня полюбите?"
А любит ли его Князь?
Он выкидывает пьяные фортели - Князь рядом. Он женится на Анфисе - Князь рядом. Он едва не загибается от героина - Князь вытаскивает.
Вытаскивает снова и снова. Подставляет плечо. Держит мёртвой хваткой во время пьяного буйства. Первая жена, вторая - а за спиной у них, только попроси, Андрей, Андрей, Андрей, до одури, до безумия, без права стать единственным, без права обозначить свою настоящую роль.
А если я умру? И так восемь раз. Князь рядом. А если...
Снова - "перепеши" и "перересуй", явление второе. Музыку Миша напишет и сам, стихи никуда не годятся, а из сказок они выросли. С больной любовью тоже пора завязывать - годы не те. Не нужен. Прогибайся - или проваливай.
Ага, зашатался! Кажется, проняло. Не любит. А столько лет скрывал.
Миша устал жить в ожидании этого. Ему и радостно, и больно.
- Мусь, на коленях ведь обратно приползет - я его не приму. В этот раз - ни за что.
- Ты начинаешь использовать друзей, - лечит его Князь. - Ты сам ушёл из дома - значит, сам можешь и вернуться.
Как же. Вернуться побитой собакой, доказав, что он действительно никчёмный и ни на что не способен? Вот это друг, называется.
Но со второго раза у него получается.
*
От мужика плотно пахнет алкоголем, рука у него красная и горячая. Он крепко держит Мишину ладошку, не разжимает пальцы.
- Отпусти мальчика.
- Он сам со мной пошёл, - невнятно бубнит мужик.
Мише потом говорили, что не хотели его сильно пугать. Но пришлось их растаскивать силой, и Миша сопротивлялся тоже.
Мужик обещал проводить его к бабушке. Малыш сбежал к ней, уехал, естественно, не туда, заблудился, наткнулся на "сердобольного" пьяницу, и спасло его только чудо.
Что ты врешь, не приезжал я к тебе в армейку.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 19. Сонгфик. Трофеи
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, ОЖП
Рейтинг: R
Жанр: юмор, флафф, ER, слэш
Ушки О'Генри немного торчат из истории


Дверь открылась, и Князь с Горшком удивлённо уставились друг на друга. Они расстались всего пару часов назад в трактире, где этой ночью играли за миску супа и сундук в углу, на котором заночевали в обнимку. Горшок сказал, что его позвали играть на вечеринке, Князь - что будет писать портрет богатой дамы. Это значило - они смогут купить колёсную лиру, которую приглядели у местного мастера, и запасные струны для лютни.
- Ты чего сюда припёрся? - высунув голову из дверей и оглядев пустую улицу, спросил Горшок.
- Я пришёл портрет рисовать, - Князь подбоченился. - А ты, значит, играешь? С какой стати музыканта посылают двери открывать?
- С такой, что в этом доме кроме меня и хозяйки нет никого, всех слуг она за каким-то лешим отпустила. Я так и подумал - дело нечисто.
- Фанфан, кто там? - раздался женский голос из глубины дома.
- Тсс, мы незнакомы, - Князь приложил палец к губам.
- Художник пришёл, - впуская его в дом, крикнул Горшок.
- А чего это ты Фанфан?
- Горшок для неё недостаточно куртуазно, - скривился тот.
- Помоги ему раздеться и проводи в гостиную, - послышался приказ.
- Да, - откликнулся Горшок.
- Фанфан, - Князь ухмыльнулся.
- Кафтан давай, - ухмыльнулся тот в ответ.
- Весной же пропили, - тихо заржал Князь.
- Надо ж мне с тебя что-то снять, раз попросили, - скорчил серьёзную мину Горшок.
- До ночи потерпи, - Князь ткнул его в бок.
- Смотри, ловлю на слове.
Так и дошли они до небольшой и уютной гостиной, видимо, предназначенной для таких скромных визитёров.
- Добрый вечер, ваша светлость, - Князь поклонился хозяйке дома.
- Можете звать меня просто Мария, - та протянула руку для поцелуя.
Молодая, красивая вдова решила заказать серию миниатюрных портретов, чтобы посылать потенциальным женихам. Князя она встречала при полном параде. Тот залюбовался миловидным личиком, стройной фигуркой и особенно - округлой грудью в открытом вырезе платья. Улыбнулся, подкрутил едва пробивающийся ус.
Горшок толкнул его плечом и брякнул подносом об стол.
- Чего ещё подать? - спросил он, выставляя вино и криво порезанные овощи.
- Я позвоню, когда придёт время подавать горячее, - Мария изящно махнула ручкой. - Вы ведь поухаживаете за мною лучше, чем этот грубиян, - с гримаской обратилась она ко Князю.
- Буду рад служить вам, госпожа моя, - он поспешил наполнить бокалы, положил Марии на тарелку огурчиков-помидорчиков, сыра.
Лёгкий флирт с клиентками - особенно если неподалёку не маячил муж или любовник - ещё никогда не вредил делу. Тем более глаза у неё были карие, как у Горшка, что Князь счёл доброй приметой.
Он достал из сумки бумагу и карандаш, чтобы сделать наброски. То подходя к Марии и поправляя её позу, то возвращаясь на удобное для наблюдения место, он развлекал её светским разговором, подливал вина, не забывая и о себе. Пожрать в прошлый раз удалось ещё вчера, и было очень трудно не таскать сыр каждые две минуты. Он надеялся, что Горшку на кухне повезло больше.
- До чего у вас изящная ручка, она будет очаровательно смотреться на портрете, - так и этак поворачивая кисть Марии, заливал он.
Женщина хихикала и опускала глазки, что-то нежно щебетала в ответ. В какой-то момент Князь замолчал, сосредоточенно работая над рисунком, не поднимая глаз, и Мария, обойдя стол, склонилась над плечом сидящего художника, заглядывая на лист. Она была слишком близко, дышала в ухо. Похоже, она выпила достаточно много, чтобы перейти определённые границы, но слишком мало, чтобы мирно заснуть.
- Я вина принёс! - Горшок, бесцеремонно ввалившись в комнату, бухнул на стол бутылку, отчего пара капель выплеснулась на скатерть. И посмотрел на Князя - мол, знаю я, сколько ты выдуть можешь.
Мария гордо выпрямилась.
- Ступай и принеси горячее, - приказала она, кладя руку на плечо Князя, как бы обозначая продолжение. - Хам, - шепнула она в сторону.
Князь поднялся.
- Я побеседую с ним, - сказал он тихо и уверенно.

- Горшок, - Князь заскочил за ним на кухню. - Горшочек, когда остальные слуги должны вернуться?
- Не подлизывайся, - тот шваркнул печной заслонкой. Из духовки повалил дым. - Утром они вернутся, всё вы успеете.
- Да не хочу я ничего успевать, - Князь схватился за голову. - Я за деньгами сюда пришёл, а не за этим. Нам лира нужна и струны для лютни.
- Хорошо справишься - и денег даст, - мрачно заметил Горшок, доставая из печи явно подгоревшего кабана.
- Вот дурак, - воспользовавшись тем, что руки у Горшка были заняты, Князь прижался к нему со спины и поцеловал в шею. - А тебя сюда точно ради музыки позвали?
Горшок фыркнул, уворачиваясь.
- Нет, конечно, как слугу на подмену. Не доросли ещё люди до настоящей музыки.
- Ты найди тут что-нибудь, чем её вырубить.
Горшок тащил кабана, а Князь топал за ним.
- Бутылкой пустой, - предложил Горшок.
- Не, ну не настолько.
Идти было всего ничего, только парой фраз и успели перекинуться.
Кабан, которого на двоих было явно много, был плюхнут на стол так, что тарелки подскочили, а часть вина выплеснулась на платье Марии.
- Фанфан, ступайте! - высоким голосом почти выкрикнула та. - Простите, Князь, мне придётся ненадолго вас покинуть.
Горшок мрачно утопал на кухню, на прощанье бросив голодный взгляд на кабана и предупреждающий на Князя.
Кабан пах одуряюще, золотистый сок стекал с него на блюдо. Князь обошёл стол, примериваясь, с какой стороны лучше начать, и вонзил нож в кабаний бок. Он уже почти ощущал на языке вкус жареного мяса (две недели на капусте и горохе сказывались), как послышались лёгкие шаги, две лёгких ладошки легли на глаза и нежный голос прошептал:
- Не смотрите, прошу вас, и не оборачивайтесь, если не согласны выполнить мою просьбу. Я хочу, чтобы мы отправились в более приватное место. Я хочу, чтобы вы нарисовали меня обнажённой.
Князь молчал, мечтая оказаться где-нибудь подальше в компании кабана. Ладошки стекли по его плечам, оглаживая, видимо, Мария приняла молчание как согласие. Она прижалась ближе, уткнулась носиком между лопаток, шумно вдыхая запах привлекательного молодого мужчины. Князь мучительно размышлял, как бы сплавить её и не слишком сильно обидеть. Обычно помогало "Я храм расписываю, пост, молитва и никаких баб", но тут дело зашло чересчур далеко. И была бы ещё какая-нибудь нечисть, а тут симпатичная и милая женщина, истосковавшаяся в одиночестве. И денег не будет. И пожрать не успел. Не было бы здесь Горшка, может быть, Князь засосал бы ещё бутылку - и будь что будет. Но Горшок-то был здесь, и поступить так с другом Князь не мог.
Горшок, лёгок на помине, протопал по коридору, ввалился, запнувшись за порог, и почти уронил на стол поднос с кувшином, двумя стаканами и кое-как наваленными на тарелку фруктами.
- Принёс вам того, освежиться, попрохладнее, со льдом, - улыбаясь, как идиот, выдал он и наступил Князю на ногу.
- Ты что себе позволяешь? - нахмурился Князь.
- Чё? - напрягся Горшок.
- Кабан у тебя жёсткий, - рявкнул на него Князь, подаваясь вперёд. - Пойдём, выйдем.
- Не марайте рук об это ничтожество, - прозвучало вслед.
- Ну как, нашёл что-нибудь? - зашипел Князь и стукнул по стене.
- Ай! - театрально вскрикнул Горшок. Такую штуку они уже проделывали. - Нашёл. Макового молока в этот ваш оранжад бухнул. Ой! Не буду больше!
- То-то же! - прикрикнул Князь и вернулся в гостиную.
- Вы... - Мария встретила его оленьим взглядом, губки у неё дрожали.
- Пальцем не тронул, - честно сказал Князь, разлил оранжад по стаканам и протянул один Марии. - За нас, милая, до дна.
Приобнял её за нежные плечи, поддерживая, помогая допить. Нежно погладил по волосам погружающуюся в сон женщину, потом отнёс её в спальню, уложил поудобнее и укрыл потеплее. Она же была совсем не виновата в том, что остались они без лиры и струн для лютни, наверно? По крайней мере в том, что их с Горшком дружба зашла слишком далеко, она точно была не виновата.
- Ну, чё там? - Горшок возник на пороге спальни, пытаясь напустить на себя равнодушный вид, что ему никогда не удавалось.
- Спит, - тихо сказал Князь. - Пошли отсюда.
- Эй, куда пошли-то? - Горшок остановил его в гостиной, схватил со стола недопитую бутылку вина и сделал несколько глотков. - А это всё вот так оставим? Я мяса две недели не видел, а такого - ещё дольше. - Он окинул взглядом разорённую гостиную, и в глазах вспыхнула дурная идея. - У них тут диван, Князь! Мы с тобой никогда не делали этого на диване, нам с тобой кроме сундуков да лавок ничего ещё сто лет не светит!
- Горшок, прекрати, - чувствуя, что согласен, по крайней мере, местами, Князь попытался удержать себя и друга в рамках.
- Сам прекрати, - падая спиной на диван и дёргая Князя за руку на себя, заявил Горшок. - Мы победили, нам положены трофеи.
И поцеловал, отнимая воздух и остатки разума.

@темы: фанфики, Король и Шут

---

Название: День 18. Кофешоп АУ. Кофе, котики и блюз.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, группа
Рейтинг: G
Жанр: юмор, флафф и котики
Посвящается видео, где "Король и Шут" разносят обувную мастерскую.
youtu.be/HnzTNnTfA8o
Автор не умеет в милоту, не любит кофешопы, но не сдаётся. Пиво спасёт мир.

Это какая-то другая планета. Чистенько, аккуратные, не разъебанные диванчики, не царапанные столы. Играет тёплый, обнимающий джаз. В меню всё какое-то сладкое, липкое, противоестественных цветов и покрытое огромными облаками взбитых сливок. Миха как-то пробовал мазать такими сливками Андро. Ну так, на вкус более-менее, но Князю не понравилось липкое ощущение в особо нежных местах.
- А пива у вас нет? - спрашивает Миха с надеждой.
- Нет, - ласково улыбается девушка.
- Непоря-я-ядок, - гудит Князь.
- Поправим, - успокаивает Балу.
*
- Это наша милая хостесс. Миха, улыбнись клиентам.
Миха, в косухе и кружевной наколке, стеснительно улыбается, демонстрируя обломки зубов.
Князь, ради дела извозивший рожу во взбитых сливках, жмёт все подряд кнопки и крутит все подряд ручки кофемашины.
- Вот так мы, понимаете, круглые сутки!
Машина фырчит, наполняя стаканчик.
- Но это же не кофе, это пиво!
- Пиво - самое правильное кофе! - изрекает Князь.
- Мы решили, что у нас будет панковское котокафе, - Балу гладит котика, подносит его к щеке Князя, котик лижет сливки. Оператор возвращается к Михе - и стыдливо отводит камеру.
- А вот тут у нас разные добавки, - Поручик лихо исполняет соло на выставленных в ряд бутылочках и баночках. - Мы используем их самым эффективным образом, потому что пиво в них совершенно не нуждается.
И разумеется, всем приходится орать, потому что всё перекрывает музыка, в которой всё ещё можно узнать тот самый блюз, значительно улучшенный тяжёлым боем и отличными риффами.

@темы: фанфики, Король и Шут