[Тёмная сторона силы]

Название: Изнасилование. Крепостные актёры.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, Балу, Поручик, Яша, Лёша, Гордей, левые ОМП
Рейтинг: R
Жанр: драма, дарк. AU
Упоминание слэша, открытый финал.

Горшку страсть как хотелось поглазеть на новенького, которого барин купил для их театра. Да и не ему одному. Так что в тот день все бросили свои дела и столпились у сцены.
Художник, за которого, по слухам, отвалили немалую сумму, был совсем мальчишкой, ровесником Горшка, стоял, весь сжавшись, прижимал к груди альбом. Парень был острижен под ноль, отчего торчащие уши сильно бросались в глаза. Он исподлобья оглядывал голубыми глазами сцену, зал, сбежавшихся актёров и музыкантов.
— То Князь, — представил его управляющий театром, Гордей. — В заграницах малевать учился. Будет декорации да костюмы к новой постановке делать.
— А че у нас такой благородный забыл? — выперся Горшок.
— А то, что как отец его помер, законный брат его продал, — ничуть не стесняясь покрасневшего парня, пояснил Гордей. — Ты походи тут, посмотри, зарисуй чего, — обратился Гордей уже к Князю. — Это вот Горшок, он дурачок у нас, но лютню доверить можно.
Актёры подобострастно засмеялись.
Гордей разогнал зевак репетировать — актёров на пока пустую сцену, музыкантов в примыкающий к ней зальчик. Через какое-то время Князь появился там, где Горшок, Балу и Пор мудрили над музыкой для нового спектакля. Захотелось барину поглядеть про цирюльника-убийцу. Ничего, Горшку идея даже нравилась, он даже тайком примеривал на себя главную роль, но знал: будет, как всегда, петь из-за сцены, чтоб не пугать зрителей своей страшной рожей, пока представлять будет сам барин.
Князь забился в угол и зыркал оттуда, черкал что-то в своём альбоме.
— Мы тебе не мешаем? — рявкнул раздражённый Горшок.
Подошёл, выхватил альбом и перебросил его Балу.
— Отдай! — рванулся Князь.
— Сидит тут! Пырится! Бесишь! — Миха наступал на него, толкая в плечи, пока он не упёрся спиной в дверь зала.
— Отдай, — заметив через Михино плечо, как Балу и Пор ржут, роясь в альбоме, сказал Князь совсем другим тоном и вдруг врезал Горшку в живот. Тот от неожиданности упустил момент — и Князь метнулся к Балу. Балу сообразил перекинуть альбом Горшку. Князь развернулся — альбом снова пролетел у него над головой. Но он не стал больше играть в собачку — накинулся с кулаками на Горшка. Друзья, бросив альбом, кинулись к ним, заломали Князя, повалили на пол, и Горшок уселся сверху.
— Пусти! Слезь с меня, обмудок! — заорал художник и забился так, будто от этого его жизнь зависела, втроём еле его удерживали.
— Ты чего, бешеный, — влепляя ему кулаком в бок, прошипел Горшок.
И надо же было в этот момент вломиться Гордею.
— Что вы тут устроили? — рявкнул он.
Парни встали молча, Князь тоже поднялся, отряхиваясь, и уставился в пол. Так они стояли и молчали, пока Гордей не дёрнул художника на себя.
— Барин тебя хочет видеть. Все без ужина сегодня, все четверо! — и уволок Князя за собой, Балу только сунуть ему альбом успел.
Горшок заметил валяющуюся на полу бумажку и сунул за пазуху. Без ужина остаться он не боялся — у Пора бабка была стряпухой, находила для них лишний кусок, если за общий стол их не пускали.
Они ещё немного повозились с арией судьи, потом принялись разучивать новомодный танец — барин часто устраивал приёмы и хотел выглядеть человеком современным.
Потом их позвали аккомпанировать приме, Горшок помогал ей вместо барина, а Балу играл за него партию первой лютни. Они порепетировали один из уже готовых номеров нового спектакля, вернулись к парочке старых.
Вечером скрашивали музыкой барину ужин с барыней и прочими домочадцами. Удалось даже допить вино из рюмок и хватануть кое-что со стола, когда все разошлись. Да ещё к бабке на кухню завернули, так что ужин ожидался королевский.
У входа в крыло для прислуги на лавке сидел Князь, съежившись от вечерней прохлады, и веткой отгонял комаров. Неразлучный альбом лежал рядом.
Парни прошли мимо, нарочно жуя что-то. В комнате, где раньше жили они втроём, появилась четвёртая койка, на ней валялся узел с вещами. А сам его владелец чего-то не шёл, маялся на лавке.
Музыканты расползлись по койкам, доедая импровизированный ужин. Горшок стянул рубашку, и забытый листок упал на кровать. Он развернул и при свете каганца вгляделся в ровный, отрывистый почерк. Это были стихи — на одной стороне про мёртвую женщину, на другой — про ведьму и осла. А на полях были нарисованы все герои, какие-то страшные рожи и сам художник в образе охотника.
Руки сами потянулись к лютне.
— Это че? — сонно спросил Балу.
— Смотри, — сунул ему под нос листок Горшок. — Охуенно, да? Вот это песня будет. Две.
— Он? — махнул головой в сторону выхода Балу.
— Пёс знает, — пожал плечами Горшок. — Помолчи.
И принялся вертеть мелодию так и сяк.
*
С утра они застали Князя, скрючившегося на лавке, в сырой от росы одежде и закусанного комарами. Он, по всей видимости, отрубился даже замёрзший, в неудобном положении. Едва с дороги, не евший, да ещё с какой-то стати в дом не пошёл.
— Эй, — ткнул его Горшок. — Чего ты тут?
Князь шарахнулся и свалился с лавки.
— Стихи твои? — Горшок помахал бумажкой.
Князь молча вырвал листок и сунул за пазуху. Зыркнул сердито. Подобрал с травы отсыревший альбом.
— Охуенные, говорю, стихи, я на них песню придумал, — добавил Горшок, а Балу достал сныканный с вечера кусок хлеба и протянул Князю.
Тот сначала не брал, потом осторожно, как пугливое животное, потянулся, взял, осмотрел со всех сторон, косясь и как будто ожидая подвоха.
— Ты боишься нас, что ли?
— Нет, — ясно было, что врёт.
— Иди в дом, нас до полудня не будет.
Барин музыкантов да актёров своих посылал на разные работы, чтобы не расслаблялись, но так, чтоб голос или руки не попортить.
Князь боком просочился мимо них в дом. Навстречу уже выходили и другие слуги.
Вернувшись к полудню, они нашли Князя, спящего и пускающего слюни в подушку. Глядя на его оттопыренные уши и подрагивающие во сне рыжие ресницы, Горшок почувствовал что-то странное, щемящее и тёплое одновременно. На подушке лежала рука — та самая, которая вывела эти стихи и эти рисунки. Он принялся рассматривать руку, самую, вроде, обыкновенную, взялся за неё, чтобы поднести к глазам.
Князь вырвал руку, подскочил и рванул к двери, но у двери стоял Балу. У окна Пор уже развалился на своей кровати. Князь как-то загнанно посмотрел на них троих.
— Ты чего? — спросил Горшок. — Правда бешеный. Я про стихи спросить хотел. У тебя есть ещё?
Князь молчал.
— Смотри, песню тебе покажу. Скоро уже жрать пойдём, — ободряюще сказал Горшок и снял со стены лютню. — Вот, про мёртвую женщину.
Он запел, сбился со слов на втором куплете, потому что дальше не запомнил, но продолжил играть.
Князь шевельнул губами, потом раздался и голос, подсказывающий текст, и вдруг… художник тихонько начал подпевать, прекрасно попадая в ноты, красивым низким голосом.
Горшок оглядел друзей, сияя беззубой улыбкой: смотрите, мол, какой он у меня.
Пор пялился в потолок, дрыгая в такт ногой. Балу снисходительно улыбнулся в ответ.
— Нравится? — довольно спросил Горшок. — А вот про ведьму и осла.
Опять слова слишком быстро кончились, и Князь закрыл глаза, вздохнул, словно в ледяную воду нырять собрался, и запел высоким голосом, изображая дурную бабенку.
— Иа-иа-иа! — подпел с кровати Пор, и все дружно заржали.
Несколько дружеских ударов по плечам, от первых Князь поежился, потом и сам хлопнул Горшка в ответ. Вытащил из-под кровати узел, из узла несколько листков, протянул. Горшок как нырнул в них, так его еле вытащили, обед ждать не станет.
Они сидели за общим столом, и Горшок пялился на Князя очумевшими глазами. Где в нём всё это умещается? Хотелось забраться внутрь его головы и поселиться там. Музыка звучала в ушах, и совсем не та, которой требовал барин к спектаклю. Хотелось петь, хотелось прокричать всем, какое чудо открылось ему сегодня.
Ох, зря, как будто забыл он, что себе они не принадлежат, а завистливых глаз кругом полно.
Песни писались на одном дыхании, да и «номера» для спектакля сдвинулись с мёртвой точки. Лежавшая тяжёлой грудой рукопись пьесы, присланная из города, оживала в рисунках Князя. Он прорабатывал костюмы, рисуя небольшие сценки. Ему понравилось это делать в комнате с репетирующими музыкантами. Иногда они запевали своё, а иногда он помогал разучивать «номера», подпевая или пускаясь с Горшком в пляс — почему-то Горшка он выделял из прочих.
Вначале он дергался от прикосновений вечно висшего на всех Горшка, от его объятий, настырных разговоров прямо в ухо, потом попривык.
Барин одобрил декорации — и парни под руководством Князя пару дней расписывали один только задник. Вначале это были только ровные цветовые пятна по разметке, а потом сам художник взялся за работу, положил штрихи и тени, и всё ожило на глазах. У Горшка чуть не слезы от восторга брызнули. Он налетел на Князя, обнял от переизбытка чувств, уткнулся в отросшие, стоящие дыбом волосы. Не понимая, куда деть восторг, поднял, закружил, запел что-то дурное. Князь принялся отбиваться и вырываться. Горшок вдруг заметил, что люди вокруг, они пялятся, смотрят с осуждением.
А Гордей как будто приценивается, как будто задумал что-то.
На следующей общей репетиции он выволок упирающегося, заляпанного краской Князя, который всё доколдовывал что-то с декорациями, и поставил его на место Мыши. Мышу он в своё время сделал актрисой из простой хористки. Спал с нею, поколачивал, если был не в духе, она терпела — куда деваться.
— Пой, — приказал.
Князь сжался, упёрся, и тут же получил в живот. Рука у Гордея была тяжёлая, Балу, вон, неделю отлеживался, после того, как сдуру за Мышу заступился.
— Че рожу-то прикрываешь? — Гордей ухватил Князя за волосы. — Не боись, рожу не попорчу. Пой давай. За дочку.
Князь стоял, сжавшись, закусив губу, и весь трясся. И молчал.
Гордей ударил снова. И снова.
Горшок оглянулся на друзей, те тоже не понимали, что происходит.
Все стояли, как примороженные, стыдливо отводя глаза.
— Зачем вы его? — спросил Горшок, и тут же получил сам. Крепко так получил — его рожу не берегли, еле на ногах устоял, из носа брызнуло. Гордей тут же добавил, остервенился.
— Не надо! — вдруг бросился между ними Князь. — Я спою, сплю!
— Уговаривать тебя ещё! — сплюнул Гордей, пинком отправляя его на место. Снова схватил за волосы и что-то зло прошептал в самое ухо. Махнул музыкантам — играйте, мол.
Они и заиграли, а Князь, малиновый, злой, запел высоким чистым голосом.
— Че это было? — спросил его Горшок, когда Гордей наконец их отпустил. — Че ты заупрямился? Голос у тебя хороший.
Тот посмотрел на Горшка, закусив губу, помотал головой, пошёл и снова взялся за свои кисти. Горшок не отстал, потащился следом.
— Что творится, Князь?
— Не лезь ты в это, — попросил тот шёпотом. — Не лезь, прошу, я сам.
Под его руками - а рисовать он ухитрялся двумя - набор цветных пятен превращался в стену дома, оплетенную плющом.
Горшок схватил его за руки. Волшебные руки, волшебная голова, волшебный голос. Чего им ещё от Князя надо?
Чувство восхищения снова переполнило его, и он поцеловал сначала одну перепачканную краской ладонь, потом потянулся к другой, держащей кисточку, но Князь вырвался, отскочил и зашипел:
— Не смей! Не делай так больше! Никогда!
— Бешеный, — пробурчал Горшок, отступая. Ему пора было идти развлекать барина.
*
Оставшееся до премьеры время Гордей ставил на роль дочки то Князя, то Мышу, и Горшок подуспокоился — ну это ж нормально, замена должна быть, да и это ж театр, кто тут кого только не изображает. Князь ходил какой-то слишком тихий, волновался, наверно, а кто б на его месте не волновался — первая роль. Не пел больше с ними, сказок своих странных на ночь не рассказывал. От вылазок по садам или на реку работой отговаривался.
Между репетициями актёров и музыкантов отряжали в помощь портным, сшивать все эти вёрсты ткани, приделывать бусины и пуговицы. Эту красоту тоже придумал Князь, проводя пальцами по узорам, думал Горшок.
На премьеру ожидали важных гостей. А ну как понравится Князь кому, мечтал Горшок. Предложат что хочешь. Попросит вольную, и барин при гостях не откажет. Жалко было бы расстаться с таким чудом, но свобода друга была важнее.
Девки, как всякий раз, с ума посходили: вдруг какой герцог или граф положит на них глаз да выкупит из неволи. Даже Мыша, похоже, на что-то надеялась, да в день премьеры Гордей поставил на сцену Князя.
*
Ещё с утра всё шло как-то странно.
Князя пришлось буквально вытаскивать из кровати, Горшок с приятелями вынесли его во двор и умыли ледяной колодезной водой.
— Не боись, — орал Горшок. — Всё зашибись будет, лучше всех сыграешь!
Князь терпел, даже не вырывался.
Гости начали съезжаться ещё к обеду, их развлекали музыкой и пением, но на Князя у барина были другие планы. Он должен был разливать вино гостям. Не лучшее задание для человека, которого так колотило с утра.
Со своего места Горшок видел, как барин, беседуя с одним из гостей, подозвал Князя, заставил повернуться так и этак, словно на ярмарке, и гость одобрительно засмеялся. О чем они говорили, издалека слышно не было.
К спектаклю согнали всех, на лютне остался только Ягода, меньший брат Горшка. Князь вначале помогал остальным гримироваться, потом его нарядили в белое платье, почти что свободную длинную рубашку, скрывавшую его всего. Такая и ему, и Мыши годилась. Парик надели. Посадили ждать свой черёд, и он сидел, сжавшись в комок, обхватив себя руками. Как будто не этот человек ещё неделю назад сигал за Горшком с обрыва на верёвке с палкой, как будто не он крал у купающихся девок одежду, не он распевал похабные песенки, за которые их заставили полдня простоять на солнцепёке.
— Не боись, — Горшок ткнул его в плечо, уходя на своё место за декорациями. — Научу тебя на лютне играть, так ты, пожалуй, и музыку писать начнёшь.
Подмигнул и улыбнулся. Князь не ответил, молча глядя перед собой.
Горшок поглядывал за ходом представления в щёлку. По отмашке Гордея пел за барина, игравшего цирюльника. Когда пел Князь, в зале все затихли, когда «отец» перерезал горло «дочери», гости ахнули, и следующей арии цирюльника вторили всхлипы.
После спектакля и общего поклона актёры и музыканты снова развлекали гостей, тех, кто расходился из зала, и тех, кто освежался в парке, и тех, кто крутился вокруг столов. Театр опустел — но уже объявили танцы.
В этой суматохе некогда было искать Князя, да и остальных Горшок из виду потерял. Ему досталось место в парке — и он увидел Князя мельком, уже в обычной одежде, с плохо смытым гримом; богато одетый гость увлёк его куда-то со словами:
— Ты что, боишься меня?
Обхватил и утащил в сторону дома.
Наконец этот бесконечный день кончился. Горшок, одновременно уставший и взбудораженный концертом, не мог дождаться минуты, когда расскажет Князю, как тот великолепен. Но в комнате было темно, пахло потом от храпящего на кровати Пора, остальные задерживались. Потом притащились Ягода с Рыжим, принесли тайком уведенные бутылки, разбудили Пора, сели пить вчетвером. Князя и Балу всё не было.
Наконец появился Балу, быстро вытащил на двор набравшегося Горшка и затянул за угол.
— Разгони их всех, ему туда нельзя в таком виде, — зашипел он, указывая на прислонившегося к стенке Князя.
— О, Княже, — полез к нему обниматься Горшок, но тот принялся отбиваться.
— Ннне… Н-не трогай меня!
— Бешеный, — восхищённо прошептал Горшок и схватил его за руки, собираясь эти руки расцеловать, а потом… сам туго соображая, что же потом.
Князь вырвал руки и ударил его в лицо, всерьёз ударил, разбивая нос.
— Куда ж ты прешь-то, дурак, — оттаскивая его, зарычал совершенно взбешённый Балу. — Не видишь, что ли? Уведи всех из дому, немедленно!
Не понимая, что происходит, Горшок вернулся в дом и позвал парней продолжить на реке, мол, здесь покою всё равно не будет, из соседей по людскому бараку кто-нибудь прицепится. Довёл их до реки и сам втихую улизнул обратно.
В комнате Балу уже поил Князя бог весть как добытым самогоном. Того не забирало, колотило, и вдруг он просто повалился на кровать без сознания.
— Что случилось? — спросил Горшок.
Балу, прежде чем ответить, сам приложился к бутылке.
— Сперва пообещай мне глупостей не делать, — хватая Горшка за руки, сказал он. — Поклянись. Поклянись, что до рассвета из дому не выйдешь, братом своим клянись, слышишь!
— Не буду, — трезвая от страха, помотал головой Горшок.
Но и не понадобилось — Балу и сам не мог держать в себе.
— Сам вина ему подносит, а мне говорит: "Играй!", — рассказывал он, сбиваясь, икая и давясь самогоном. — Садит его к себе на колени, прям при мне, за руки хватает, за волосы вот так голову откидывает и спрашивает меня: "Нравится смотреть? Тоже его хочешь?" И зубами… Я перепугался, вскочил, а он меня в-выгнал, и Князь там орал так страшно, я не стерпел стоять под дверью, а он его… как девку… Где ж такое видано?
— Че? — не поняв, кто кого и что, вытаращился Горшок, чувствуя, как всё внутри холодеет.
— Трахнул он его… Как девку… Князя… Князя нашего!
Это же был Балу, который не считал, будто девкам сам Бог терпеть велел, Балу, который кинулся Мышу защищать.
И Князь, чудо, которое только беречь, которое не дай бог сломать... Опять кричит "не тронь"... Опять? Горшок зажал рот и завыл. Вот чего он такой ходил. Знал. Значит, было уже? А Горшок даже не представлял, что такое вообще бывает.
- Княже, - Горшок повалился на полуживое тело, обнял собой. - Княже, давай убежим... Давай... Что же делать, куда же деться от всего от этого?!
Рядом в темноте всхлипывал Балу.
*
С утра они вскочили от вопля Князя, которого тащил за оттопыренное ухо Гордей.
- Кто тебя отпускал? Уважаемый гость проснулся, а тебя, мерзавца, нет. Пошёл!
- Пощадите его! - Горшок вцепился в Князя. - Он же просто не дойдёт!
- Значит, вы поможете! - рявкнул Гордей, сильнее встряхивая ухо Князя. - Или бунтовать вздумали? Запорю!
- Не... Не надо... - взмолился Князь. - Я иду, иду... Не надо, ребята.
Он с трудом поднялся, опираясь на постель, и медленно захромал следом за Гордеем.
- А вы встали и к экономке, уборка сама себя не сделает. Пили вчера, собаки? Я с вами ещё разберусь. Что в тебе такого? - Гордей окинул Князя таким откровенным оценивающим взглядом, что Горшка замутило.
Позже Горшок, подметая дорожку, видел, как тот самый гость прощался с барином - и с Князем.
- Задержался бы у вас, да дела, дела. Не скучай, малыш, - прошептал он в дрожащие губы. - Я ещё загляну.
Он обнялся с барином, вскочил на жеребца и ускакал.
Барин переключился на следующих гостей. Музыка, разумеется, не играла, не все гости готовы были с утра к лишним звукам. Оставленный без присмотра Князь постоял и побрёл куда-то. Горшок бросил метлу и кинулся за ним.
- Князь.
- Н-не трогай м-меня.
- Ты куда?
- К-к реке. Надо помыться.
- Князь.
- Н-не трогай. Нормально всё, уходи.
- Князь, пожалуйста, - Горшок обогнал его и попытался взять за руки. - Я не могу тебя защитить, понимаешь? Думаешь, я виноват, даже смотреть на меня не хочешь?
- Не надо, не надо ничего, - пытаясь оттолкнуть его, сказал Князь. - Я не хочу, чтобы тебя... из-за меня...
- Князь, не делай этого, прошу, умоляю, - Горшок поцеловал его руку и заметил синяки на запястьях. - Тебе столько дано - стихи твои, картины, голос, красота твоя.
- Будь она проклята, - Князь вцепился себе в лицо, будто собираясь содрать его, и Горшок едва успел отдернуть его руки - глубокие царапины остались не слишком длинными. - Я не умру, в прошлый раз не умер, и в этот не умру, и в следующий.
Горшок отшатнулся.
Князь снова зашагал в сторону реки.
- В следующий? В следующий?! - заорал на него Горшок. - Как ты можешь так спокойно об этом говорить?! - он дёрнул Князя, разворачивая к себе, схватил за плечи и встряхнул. - Бежим отсюда, бежим со мной! - неожиданно выкрикнул он.
Князь засмеялся - это был не его привычный солнечный смех.
- Ты... Ты сам понимаешь, чего хочешь от меня? Зачем меня зовёшь?
Он помолчал. Наконец они дошли до берега.
- Отвернись.
- Ещё чего.
Князь выбрался из одежды, остался в одних портках, и Горшок уставился на синяки.
- Я боюсь, что ты исчезнешь. Твоё чудо. Я хочу поселиться в твоей голове. Уедем... Туда, где ты учился?
- Давай уедем, давай уедем, - пропел Князь кусочек из арии Ловетт, рухнул в воду спиной вперёд, долго не выныривал.
- Я был там человеком, - сказал он, наконец появившись из-под воды. - Мне написали, что отец при смерти. Я, как дурак, примчался. Он был уже мёртв. А я был частью наследства. Если и была где-то вольная...Ты когда-нибудь был свободным? - он лежал на воде, а Горшок оторопело смотрел на него с берега. - Я сперва думал, будет хотя бы как раньше, будем картины мои продавать, нахлебником не стану. А мне быстро место моё показали. Потом дружки брата меня ещё и в карты разыграли - кто собьёт с меня спесь. А в скором времени брат сам проигрался очень сильно и продал меня, в спешке, перекупщику. Тебя когда-нибудь продавали? Меня - два раза за один месяц, а я с того... с того вечера был как во сне, как под водой.
Он опять нырнул. Волосы закачались на воде, как тина.
- Я вообще не думал о каком-то будущем, я только-только дышать снова начал, - продолжил он, выныривая. - Они... Они меня голым к стулу привязали и полночи в карты резались, целый турнир устроили. Говорили всякие гадости, руками хватали. Я их сто лет знал, Горшок, а вышло - что и не знал вовсе.
Он снова ушёл под воду. Горшок уже сидел на траве, близко подошедшей к кромке воды, а Князь разговаривал как будто не с ним, глядя в небо.
- ... И его я с детства знал. Он... А другие двое держали, смотрели, они тоже хотели - но брат не дал, пожалел.
У Горшка тоже был брат, и даже представить, что один из них сотворит с другим такое, да ещё потом вот так пожалеет, было невозможно. Ни при каких обстоятельствах. А ещё родители были, здесь же, в деревне. Что с ним будет, если он сбежит? Барин, он, конечно, не злой, искусство вон любит, но что, если сына своего они никогда не увидят?
- Это сюда уж меня как художника продавали, - продолжил Князь. - А к купцу брат меня голым выгнал. Заливал про мои таланты, а сам - так повернись, сяк наклонись, купец меня всего общупал, в рот лапами полез зубы проверять. А я с того вечера как кукла был, что скажут, то и делаю, только боялся, что снова... Когда вы меня в первый день завалили, как будто второй раз с ума сошёл.
И нырнул.
- Я убегу, Горшочек, - губы у Князя от долгого сидения в воде были уже синие, его потряхивало, но, кажется, выйти на берег и одеться, то есть вернуться в свою жизнь, было выше его сил. - Я убегу, а тебе не надо со мной. Меня если поймают, ничего особенно не сделают, я редкая зверюшка, а тебе конец. Не стоит оно того, я никогда тебе не дам того, что тебе нужно. У меня это уже отобрали.
- Выходи, замёрз весь, - попросил его Горшок. - Без тебя теперь - как будто я солнце увидел, а дальше должен жить в темноте.
- Оглох ты, что ли? - Князь перевернулся на живот и быстро поплыл от берега, к стремнине, к водоворотам. На верную смерть.
- Стой! - не своим голосом заорал Горшок и бросился в воду прямо в одежде. Догнал, попытался тащить к берегу. Князь бился и орал:
- Отцепись, дурак, что тебе от меня надо?
А потом их затянуло течением, закрутило, поволокло, царапая о коряги, притапливая, и они боролись уже за то, чтобы удержаться вместе и удержать друг друга на плаву. Кое-как им удалось выбраться со стремнины там, где река делала резкий поворот, и, задыхаясь, выползти на песчаную отмель.
Горшок прижал Князя к песку всем телом, не давая вырваться, и принялся целовать, как безумный. Лицо, шею, плечи, пойманные руки - губы тот не давал. Князь орал и отбивался, но Горшку было всё равно - он так перепугался за Князя, так рад был, что тот здесь, живой. Он вдруг почувствовал, как внизу живота распускается жар, толкнулся раз, другой, и теплое растеклось под мокрыми штанами. "Как девку", вспомнил он слова Балу, но от Князя не отцепился, просто не мог выпустить из рук. Тот уж и отбиваться перестал, только вздрагивал и икал от холода.
- Домой пойдём, Князь, пожалуйста, - наконец отпуская его, попросил Горшок.
Стащил с себя мокрую рубаху, выжал, натянул на Князя, сделавшегося вдруг тихим и послушным. Повёл его назад, в имение.
*
Так они и наткнулись у сараев на злющего как черт Гордея. Когда тот понял, что Князь явился в одних портках и Горшковской рубашке, что оба они перемазаны в песке, у него, кажется, пар из ушей повалил.
- Куда ты полез, пёс! - заорал он, накидываясь на Горшка с кулаками. - Как посмел, мерзавец? Шкуру спущу с обоих! - он отшвырнул бросившегося между ними Князя. - Сгною! Эй, кто там! Этого в подвал, а этого, - он обернулся к Князю.
Тот лежал с блаженной улыбкой, а из руки крупными толчками вытекала кровь. На косу напоролся.
- Беги к кучеру, пусть запрягает, и к доктору везите! Не дай бог помрёт, головы всем откручу!
Неделю Горшок сидел в подвале, на хлебе и воде. Пытался узнавать у девки, приносившей их, как там Князь, но та знала только, что пока у доктора и вроде жив.
Пару раз заходил Гордей, бил и спрашивал, что они учудили, но Горшок стоял на своём: он в реку свалился, а Князь спасать полез.
Наконец решили, что хватит ему прохлаждаться: барину пришла идея пьесы, как человек превращается в тигра, он уж и с писателем встречался, и тот ему часть стихов для "номеров" прислал. А Горшок вспомнил Князевы стихи про медведя, обращённого человеком. Ох, не про себя ли он писал, бывшего то вольным, то рабом? Без зазрения совести влез Горшок в Князевы вещи, нашёл тот самый листок. Хотелось в одежду его носом зарыться, да друзья рядом были.
Князя им только через месяц вернули, с рукой на перевязи. Весь этот месяц Горшок рылся в его записях, писал музыку и глушил добываемый братом самогон. Днём писал для барина, а ночами своё. Почернел, осунулся, ходил весь в синяках, щедро раздаваемых Гордеем. Даже выпороли его - не помогло. Барин и тот начинал гневаться - но написанные песни пока спасали.
- Узнаю чего - бубенцы твои оторву и собакам брошу, - пригрозил Горшку Гордей, хвостом за Князем заходя к ним в репетиционную. - "Номера" ему давайте.
Показал кулак и убрался.
Горшок дал ребятам знак молчать и запел про медведя. Князь не поднимал глаз, кусал губы, левой рукой черкал в альбоме. Закончив петь, Горшок осторожно подошёл, заглянул. Наполовину человек, наполовину медведь с его собственным лицом смотрел с листа. Князь вырвал лист и молча протянул Горшку. Ещё бы: увидят - жди беды.
Только лучше не становилось. Горшок продолжал пить, Князь ходил пришибленный и молчаливый. Рисовал что-то для спектакля, от проказ отговаривался больной рукой.
Князь даже позволял Горшку обнять его, поцеловать, но это было всё равно, что столб у крыльца обнимать. Не кричал, не отбивался, но и не отвечал, как примороженный.
Наступила осень, впереди была зима, а бежать зимой было самоубийством.
А потом Горшок увидел - и всё перед глазами потемнело. В опустевшем к вечеру зале Князь размечал декорации, с кисточкой в левой руке, правая - всё ещё на перевязи. Гордей подошёл, положил на него лапу по-хозяйски.
- Ох, зелье. Что ж в тебе такого?
Тот замер.
- Ну, ну, давай по-хорошему. Я своих не обижаю, озолотить не озолочу, но жизнь твою полегче сделаю. Будешь мой, и больше ничей, от барских гостей избавлю. Песни твои в спектакль поставим, барин тебя тоже наградит.
- Н-не надо, - Князь выставил вперёд обе руки, здоровую и больную, пачкая Гордея краской. Глаза у Князя стали безумные, он начал отбиваться всерьёз, но Гордей не обращал внимания: куда там ему, с одной рукой.
- Хочешь, чтоб я Горшка твоего ненаглядного со свету сжил? - заламывая здоровую руку, спросил Гордей. - На глазах у тебя шкуру с него спущу, заместо него брат будет, ничуть не хуже.
Князь оглянулся на мучителя загнанно.
Это творилось не где-то там, это творилось прямо здесь, у Горшка на глазах, и он не смог просто стоять и смотреть. Самогон отключил страх напрочь. Горшок даже сам не запомнил, что схватил, чем бил Гордея по голове, бил, не останавливаясь, пока Князь, у которого не получалось его оттащить, не закатил ему крепкую оплеуху.
Оба они были забрызганы чужой кровью. Горшок потащил Князя к дверям, они пробежали по двору мимо вытаращившего глаза кучера, выскочили за ворота и рванули к лесу.
Князь, ещё не до конца оправившийся, быстро стал уставать, задыхаться. Горшок упрямо тащил его вперёд, а сзади уже приближался шум - там, в имении, быстро всё поняли, подняли народ, на лошадях, с собаками.
- Беги один, - не останавливаясь, чтобы ещё больше не задерживать друга, прохрипел Князь. - Мне... ничего не будет...
- Видел я это "ничего"! - рявкнул Горшок и резко остановился, ловя Князя.
Они были на краю обрыва, а внизу - поблескивала река, раздувшаяся от осенних дождей, лаково-черная, в жёлтых листьях. Ночью, пьяный и злой, Горшок, проживший в этих краях всю жизнь, сдуру заплутал и притащил их к обрыву над самой стремниной. Погоня была в двух шагах, люди, которых он знал с рождения, охотились на него.
- Князь, - сжимая руку, он посмотрел художнику в глаза.
Второй раз из этой реки они могли не выбраться.
Тот лишь крепче сжал руку в ответ и первым шагнул с края.

@темы: фанфики, Король и Шут