Обморок. Занавес. (с)
Текст очень тяжëлый, слабонервным не читать
К реальным людям с такими же именами отношения не имеет. Подробнее - в примечаниях
Фэндом: Король и Шут (КиШ), Король и Шут (сериал) (кроссовер)
Пэйринг и персонажи: Юрий Михайлович Горшенёв/Андрей Князев, Михаил Горшенёв/Андрей Князев, Алексей Горшенёв/Андрей Князев, Юрий Михайлович Горшенёв/Татьяна Ивановна Горшенёва, Михаил Горшенёв/Анфиса Горшенёва, , Ольга Горшенёва (Шаботова), Агата Нигровская,
Жанры: AU, Драма, Омегаверс
Предупреждения: Домашнее насилие, Мужская беременность, Принуждение, Рискованная беременность, Упоминания изнасилования
Другие метки: Брак по договоренности, Кровь / Травмы
Омегаверс: Альфа/Омега/Альфа, Ревность, Ссоры / Конфликты
Описание:
Отталкивалась от заявок на werid ass shit fest I. 1537
Омега Андрей часто бывает у своего друга Миши. Юрий Михайлович решает забрать его себе.
И I. 338 Андрей - общая омега семьи Горшенёвых
Примечания:
читать дальшеПредупреждение: Андрей и Миша времён учёбы в реставрационке, так что 18 лет Андрею исполняется ПОСЛЕ свадьбы. По сути здесь принуждение НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО к браку и супружеским обязанностям, побои и эпизод то ли поехавшей крышки, то ли попытки самовыпила. Миша и Лëша даже младше него. Поэтому рейтинг ставлю высокий, атмосфера очень тяжёлая, но прямо детальных описаний не будет.
Отличия от заявки:
Т. И. жива, Лëша как в реале Мишин младший брат. Мише с Андреем ближе к 18, они познакомились в реставрационке, отучились вместе пару лет, официально дружили, тайком состояли в отношениях и решили пожениться.
К реальным людям из группы и их близким отношения не имеет.
Имеет отношение к другим реальным людям. Часть эпизодов взята из статей, часть я наблюдала своими глазами. У меня было, в частности, весëлое лето в доме, куда хозяин, при живой жене и четверых детях, привëл очень неприятную девицу. Потому что глава их секты просто сказал: ты и ты, бог велел, чтоб вы женились. С безвыходного согласия первой жены.
читать дальше
- Мусь, как же так? - спрашивает Миша.
Он не понимает. К Андрею его не подпускают который день. Заперли на даче с двумя отцовскими подчинëнными - и удрать не удалось. Сегодня увидятся наконец - но Андрей будет сидеть во главе свадебного стола, и с кем! С мишиным отцом, с мужем Мишиной и Лëшиной матери.
- Мусь, как ты согласилась?
- Мишенька, я же всё ради вас. Отец твой не такой уж ужасный человек, Андрюше хорошо у нас будет. Ты же сам хотел его в нашу семью?
- Сам! А не так! - Миша не знает, готов он больше разрыдаться от бессилия или убить всех.
Будь отец ужасным человеком, мог бы не просить разрешения у старшей жены, а просто дать ей развод. У него достаточно высокое положение, чтобы никто слова не сказал. Мишу бы сплавил вместе с матерью, всё равно от него толку ноль. А Лёшу, из которого ещё можно попытаться вылепить наследника, оставил бы себе. Где и на что жили бы бывшая жена с "этим здоровым лбом, на котором пахать пора", имел бы право не волноваться. Но ведь спросил, на улицу не выставил.
- Потерпи, Мишенька, ради меня, куда я в свои годы пойду. У меня же ничего своего, я же всё для вас, всё для семьи...
Чем он купил Андреевых родителей, Миша узнает много позже. Припугнул уголовным делом по не самой приятной статье. Мол, задержим по подозрению, посидишь, потом отпустим, если жив будешь. А за это время тебя выкинут отовсюду. Ходи потом, доказывай, что и на ровном месте подозрения бывают.
А то, что он сам собирается сделать практически то, что в этой статье прописано...
У несовершеннолетнего омеги нет права распоряжаться своей жизнью, да и у совершеннолетнего не так много. А уж у замужнего... Он практически собственность мужа и его семьи. Вот совершеннолетние одинокие омеги, пусть им косточки вся округа перемывает, люди свободные. Только большинство семей старается пораньше омегу замуж выдать, пока своей головой жить не начнëт. Удачно пустить в оборот, если уж говорить прямо. Вот при прежней власти омега была друг, товарищ и брат, но всё равно не то, чтобы совсем, а тут вообще решили вернуться к истокам. Теперь омега - дорогая игрушка, показатель статуса, а уж если две или три...
- Ты, Миша, веди себя хорошо, слушайся отца, тогда, может, и сам, если он позволит.
Миша замирает от ужаса. Это уж совсем какое-то жуткое средневековье. То, что учудил отец, уже для Миши дикость, а уж позволение старшего альфы пользоваться его омегой младшим, не кровным ей, членам стаи... то есть семьи, от стай давно уже ушли! Это что-то из тех времён, когда омеги погибали в родах, а альфы - в драках. До нормальной медицины, до изобретения подавителей. Давно уже у всех моногамия без оглядки на вторичный пол. ...И с этим возвращением к традиционным ценностям беты заводят омег для статуса. Мир ебанулся.
- Мусь!
- А что "мусь"? И ты, и Лëша слюни на него пускаете, разве я не видела? Какие вы все трое одинаковые. Оба в отца пошли.
Это что в её голосе, отвращение?
Мише хочется сделать что-то плохое с собой от этого сравнения. Или с братом. С отца станется сделать допуск к телу Андрея инструментом поощрения.
*
Всю свадьбу, оба дня, Андрей сидит в белом балахоне, в первый день ещё и с закрытым лицом. Не ест и не пьëт. В первый день вроде как обрядом положено, а во второй... Во второй вывешивают белый шëлковый платочек с красным пятном. Это всего лишь дань традиции, когда дело касается мужчин-омег, да и невинность Андрей, слава богу, успел потерять с Мишей. Не уследили. Позволял Мише всё вне течки и гона, негде им было на несколько дней зависнуть. Уже и на метку был готов, если со свадьбой не выйдет, и уйти с Мишей из дома, если не поймут. Но отец долго костерил Мишу, твердил, что рано ему ещё, на ноги не встал и вообще со своей беспутной жизнью Андрея погубит. Потом вроде сдался и объявил, что упускать такого грех, что поедет его сватать. Вышло только, что не для Миши, а для себя.
Андрею и так было позволено слишком много. Не носить дурацкие скрывающие фигуру шмотки, гулять без старшего родственника, и всё потому, что он парень. За целку не боялись, как смеялся он сам. Это ещё родители про Там-Там не всё знали. Ему и учиться разрешили, некоторые в его возрасте уже носили второго-третьего. Над ним посмеивались иногда полушутя, полусерьёзно, что в их училище выгодную партию искать бесполезно. Андрей во всю пользовался своей свободой. Ему даже разрешали закрывать дверь, когда они подолгу сидели вдвоём с Мишей! Они целоваться рисковали у Андрея дома, а уж в более далёких от надзора местах давали себе волю. Миша уже обещал Андрею и метку, и узел, но не такой он был человек, чтобы делать это до свадьбы, чëртово отцовское воспитание. А надо было соглашаться на уговоры Андрея. Вряд ли теперь муж позволит ему зажигать в Там-Таме и вообще лезть на сцену. А стихи, музыка, рисование - что теперь будет с ними?
Миша смотрит на проклятую тряпку, смотрит на Андрея - уже с открытым лицом, в новом ярком наряде и традиционном головном уборе. Мусю отец никогда не заставлял ходить с покрытой головой. Неужели Андрея заставит, чтоб указать на его место?
Андрей смотрит в стол. Кусает губы. Отец время от времени под крики "горько" целует его взасос.
Мишу мутит - он помнит запах Андрея, сводящий с ума даже под подавителями, вкус его губ, ощущение волос, протекающих сквозь пальцы. Помнит горячее крепкое тело во время их торопливых обжиманий и соитий, обещание большего...
Сейчас от Андрея сладко тянет начинающейся течкой. Омега, редкая штучка, большой соблазн. Глаза у гостей-альф жадно горят, как у волков, почуявших добычу.
Потом новобрачные уезжают вдвоём, туда, где уже приготовлено гнездо. Раньше свадьбу подгадывали под течку, а теперь, с изобретением подавителей и провокаторов, организовать течку с гоном можно в любой момент.
- Жалко парня, - ухватывает Миша разговор людей отца возле туалета. - Орал "не надо", "Миша, Миша!", да тут хоть Мишу зови, хоть Машу...
- Да ладно, будет у него как сыр в масле кататься. На гнездованье вон куда потащил!
- А не пох? Всё равно за неделю из номера не выйдут, даже в окно не посмотрят.
Миша ударяется головой о стену. Раз, другой, третий.
*
Он думал, что эта неделя будет самой мучительной в его жизни.
Но когда новобрачные возвращаются, тут-то и начинается самый ад.
Андрей похож на собственную тень. Отец накупил ему разных шмоток на свой вкус, но Андрей, если ему прямо не приказывают, что надеть, таскает самые тëмные балахоны. И голова у него покрыта даже дома. Платок закрывает и шею, Андрей кутается в тряпки, будто желая спрятаться. Да куда тут спрятаться? Его яркий запах наполняет квартиру, вплетаясь в их запахи, забивая запах муси, хоть и омеги тоже, но уже не молодой. Будоражит Лëшу. А у Миши как будто всё сожгли.
Мусю выселили в зал, Андрей занял её место в спальне, но вся семья готовится к переезду. Там будут отдельные комнаты для Муси и Андрея, а ещё новая детская. А Миша с Лëшей так и останутся в одной комнате. Пока не отселятся со своими половинками.
Новая детская. Для новых наследников.
Мише запрещено говорить с Андреем более чем на бытовые темы. Но Андрей и сам не горит желанием, смотрит на Мишу, как на пустое место, а чаще просто смотрит в пол. Жмëтся к стенам. Занят он в основном по хозяйству с мусей, строго следящей, чтоб не набедокурил с сыновьями. Те видят, что она ревнует страшно, и как-то вдруг всё хозяйство, пока отец пропадает на службе, легло на Андрея. Андрей молчит, не жалуется, слова лишнего не вытащить. По вечерам отец ведёт его в спальню. Голос Андрея оттуда не слышно, словно он язык проглотил.
На улице он почти не бывает, а если бывает - с отцом или с мусей.
Во время и после переезда работы у Андрея прибавляется в разы, а по ночам он, кажется, вообще не спит, такие круги у него под глазами.
В его комнату, где он почти не бывает, приносят всё для рисования, ставят пианино в зал. Отец решил, что музыка и рисование омеги полезны для будущего потомства. Но инструмент, репертуар и темы картин выбирает сам - "без этой вашей пакости". И Андрей к этим подаркам не прикасается. Если усталость берёт своё, просто сидит и смотрит перед собой невидящим взглядом. С отцом он тихий и послушный, как кукла. Носит все украшения, которыми тот его задаривает, покорно идëт в спальню, когда зовут. Кажется, просто покорно лежит там, потому что однажды оттуда раздаëтся гневный крик отца и несколько звуков ударов.
- Не лежи бревном, ублюдок неблагодарный!
Утром у Андрея синяк под глазом и губа разбита. Отец приходит к вечеру с очередной коробочкой из ювелирного, но вручить отступное не успевает - Миша, кипевший весь день, налетает на него с кулаками. Он, конечно, не в той весовой категории, чтобы драться с отцом, да и тот профессионал, но получается пару раз его достать. Миша готов к тому, что его сейчас убьют, он заслужил, тем, что довёл до такого. Но Андрей вдруг кидается между ними и, кажется, впервые обращается прямо к Мише, глядя ему в глаза:
- Не лезь. Он мой муж, имеет полное право.
На следующее утро у Андрея новое кольцо и россыпь синяков на шее, на этот раз не прикрытой платком, а отец выглядит подозрительно более довольным. Миша не может завтракать со всеми, кидает ложку и уходит под причитания Муси и брошенное отцом "одной заботой меньше".
*
С этого дня скандалы и ссоры с отцом, затихшие на время свадьбы, возрастают в геометрической прогрессии. Миша, ходивший пришибленным, как будто отмирает, они с отцом грызутся по поводу и без повода. Миша получает за всё и регулярно. Муся причитает, пытается их мирить и делает только хуже. Лёша молчит. Андрея отец отсылает в его комнату, и потом тяжёлым шагом идёт туда, в комнату Андрея, пока Миша мотает кровавые сопли на кулак, пытаясь хотя бы сесть. Там, в комнате Андрея, отец отыгрывается на Андрее куда хуже, чем в спальне.
- Миш, так нельзя, - говорит ему Лëша. - Он же совсем его из-за тебя убьёт. Пора тебе на Миллионную, к ребятам.
Не может защитить, делает только хуже. Да что он за человек, таким и жить незачем... В тот же день Миша на Миллионной. Водка его не забирает. Он просит у Дани - у Дани всегда есть то, что швырнëт в небытиë хотя бы на время.
- И правильно, не нужен тебе такой. Ишь ты, проблядь, папика себе нашëл, - по-своему жалеет Мишу Даня.
Из группы так никто бы не сказал, они - знают, они сами ещё в шоке. Репы больше похожи на похороны, зато ублюдская работа отвлекает, и они задерживаются, задерживаются на ней... Надо бы дать Дане в морду, но Мише очень нужно лекарство.
- Всё, забыли, - объявляет Миша пацанам. - Надо двигаться дальше. Выступать надо!
И они договариваются с Севой, и зажигают, и их хвалят за появившийся в голосе Миши тот самый надрыв, которого ему, якобы, так не хватало, а от Князя, мол, давно надо было избавиться. Тут-то Миша и пускает в ход кулаки. После драки становится немного легче, потом можно выпить и присыпать сверху волшебным порошком. Жизнь налаживается.
Вокруг Миши крутятся разного толка легкодоступные существа, но он пока игнорирует их. Никто, кроме Андрея, ему, оказывается, не нужен.
Тем более он удивлëн, когда просыпается в обнимку с девушкой-альфой, полной противоположностью Андрея. Дело в тот раз оканчивается скандалом, но Анфиса настойчива и упряма, идëт к своей цели - к Мише - не сворачивая, со всей прямотой альфы, и когда является Лëша с дурными вестями, вот уж точно ворон, Миша с Анфисой лежат в постели, расслабленно покуривая после бурного секса.
*
- Андрей в больнице, - объявляет Лëша.
Анфиса даже не трудится прикрыть грудь, пускает колечки, как Миша научил.
А Мишу как льдом сковывает.
- Его Муся кипятком обварила, - продолжает Лëша. - Он говорит, что сам, нечаянно, но я не верю. Она только и жаловалась, что всё из-за него, что он специально. Что муж обязан у обоих супругов проводить одинаково времени в спальне, подарки дарить обоим.Что Андрей развалил всю нашу семью, что все мы несчастны, даже отец.
Миша слушает, открыв рот. Муся? Ничего себе!
- Отец несчастлив, это правда. Получил совсем не то, что хотел. Он, знаешь, позволил мне... Наверно, чтоб Андрею место показать...
- И ты... - темнея лицом, Миша начинает подниматься, не обращая внимания, что совсем голый.
- И я согласился... Да не чтоб трахнуть его, дурак! Дать ему поспать, чтоб не ебали полночи. Посидеть, как мы раньше сидели. Мих, он... Он в углу дивана в комок скрутился и так всю ночь просидел. Полслова мне не сказал, "да" и "нет" через раз. А теперь ещё это.
- Сильно обварила-то? - с ноткой презрения спрашивает Анфиса.
- Не сильно, - тем же тоном отвечает ей Лëша. - Мих, боятся, чтобы не...чтобы ребëнка не потерял.
- Что?! - Миша всё-таки вскакивает.
Да что тут чтокать. Неожиданность какая. Все знали и ждали - залетит Андрюша. Отец ждал, чтобы хвастаться. Муся - с ужасом, что статус новой омеги в семье изменится с залётной свистушки на мать детей. Миша... тоже с ужасом, наверно. Как будто это окончательно сделало бы совсем реальным творящееся за закрытой дверью, не у него на глазах. Господи, столько дней рядом с Андреем без возможности его коснуться, вдохнуть запах, укрыть всем собой, успокаивая. Был как убитый, как примороженный, не защитил, не поддержал, не попросил прощения, смирился...
- Отец доволен, небось. Родит ему нового наследничка, - зло бросает Миша.
- Анфиса, выйди, - говорит Лëша.
- Пффф...
- Ладно. Отец всё ждал, когда его по утрам тошнить начнёт, а потом устал ждать и поволок к омегологу, мол, что такое, может, бракованный попался. А омеголог говорит: он у вас давно в положении, по ходу, ещё до свадьбы.
- Я же вынимал! - орёт Миша.
- А потом обратно совал, да? В этом всём? Врач сказал, что так, скорее всего, и было. У подростков, говорит, такое через раз. Отец сказал, не чужой, мол, воспитаем, а сам бесится страшно, Андрея заездил совсем и руки распускает. Теперь Муся ещё с этим всем. Может, в больнице хоть отдохнёт.
- Лëх, мне надо к нему, - Миша начинает суетливо собираться, Анфиса продолжает невозмутимо курить. - Меня хоть пустят к нему? Может, денег кому-то?
- А у тебя они есть? - усмехается Анфиса. - Ты не то, что на хмурый, ты на хлеб не зарабатываешь. Что ты там задумал, папаша? Умыкнуть свою красоту? Приведëшь его в шалман к нам, с дитëм, вы их и в складчину не прокормите. И место для младенца самое то.
У Миши опускаются руки. Что ж он за человек такой. Снова хочется не быть. Не быть - просто. Сделать что-то, и делать изо дня в день, куда труднее. И как назло, путь этот кажется максимально далёким от их мечты, от их музыки. Вот когда они прогремят... Если... А на заводе хоть паршивые, но деньги. Общежитие семейным.
Что он может сейчас? Упасть Андрею в ноги, повиниться? Хотя бы это, ничего не обещая, он должен сделать! Он решительно одевается и тащит Лëшу за собой.
На удивление, к Андрею их пускают без вопросов, как родственников, причём авторитет альф только помогает.
Андрей один в чистой, просторной палате, он кажется таким маленьким, хотя так-то почти одного роста с Мишей. Он только в лëгкой больничной пижаме, не скрывающей ни худобы, ни синяков и засосов, ни выпирающего живота, который он обнимает руками. Андрей лежит, свернувшись клубочком, как будто защищая живот. Губы у него сжаты в упрямую полоску. Обе ноги и одна кисть забинтованы. У Миши при виде этого слëзы набегают на глаза и начинают дрожать губы. Он понимает вдруг, что ничего не принëс, чтобы порадовать Андрея. Он стоит на пороге, не решаясь подойти, но Лëша толкает в спину, и Миша буквально пролетает несколько шагов. Дотрагивается осторожно до плеча Андрея, а потом... За окном сгустились сумерки. Лëша трясёт за плечо уже его самого, им пора идти, а Миша не в силах оторваться от Андрея, которого обнимает всем собой. Он просит и просит прощения, говорит, как любит, как рад, что у них будет ребёнок, погружаясь в родной запах. Андрей... Андрей плачет, уткнув лицо в ладони.
- Миша, не приходи больше, пожалуйста, - просит он на прощанье.
Смысл слов не сразу догоняет Мишу, а когда это случается, уже поздно.
- Уважай его решение, пожалуйста, - сжав плечо, шипит Лëша.
- Почему? - Миша садится прямо на грязный асфальт. - Почему он не хочет меня видеть?
- Потому что ты ничего не хочешь сделать! - рявкает Лëша.
- А что я могу?! - так же рявкает в ответ Миша, подрываясь на ноги.
- Да нихуя! - орëт Лëша. - Не ставиться всяким дерьмом, для начала!
Был бы Миша кем-то со стороны, можно было бы затеять скандал, подвести отца к разводу, а так - у омеги ребёнок от младшего альфы стаи, дикость, конечно, но вполне себе в рамках патриархальных правил дикость. Андрея бьют и насилуют, принудили к браку - поди докажи, не с отцовыми связями, да и побои дело семейное, а давать мужу по первому требованию - святой долг хорошей омеги.
Кажется, Мише не видать Андрея никогда, и чем бередить раны, стоит совсем исчезнуть из его жизни.
*
Миша говорит себе, что теперь действительно перевернул эту страницу жизни.
У него есть группа, есть Анфиса, в конце концов. Это она называет грустную мелодию "Воспоминание о любви". Музыка остаëтся без слов. К другим мелодиям слова они
кое-как придумывают сами. Балу тоже опыта поднабрался, ещё Лëшин знакомый по кличке Лось помогает. Песни становятся жёстче, резче, агрессивнее, ещё бы, одни альфы в группе. Сказок больше нет, есть социалка, а сказки пусть омеги своим детишкам рассказывают. Группа держится на плаву. Они считают, что растут, пока не оказывается, что кроме Там-Тама нынешний репертуар нигде не востребован, а сказки нужны не только омегам. Они потеряли своë лицо вместе с Андреем. Ну негде им взять "такое же, но свежее".
- А где этот ваш, беленький? - спрашивает очередной несговорчивый организатор фестиваля. - Не он вам тексты писал? Кое-кто хотел бы с ним познакомиться, понимаешь меня? Договорились бы проще.
- Замуж вышел, ребëнка ждёт, - сердито отвечает Миша.
- Прохлопал, да? - орг посмеивается, ударяет Мишу по плечу. - Ну прости, друг, выступать вам не с чем.
И вот что получается. Андрей живёт в часе езды, но приехать к нему, а уж тем более попросить текста, невозможно. Да и приедь, попроси - слова из себя не выжмет. Миша знает, что у родителей Андрея, в бывшей его комнате, лежат тетради, он даже помнит, какие и где, даже может вспомнить, какие они на ощупь и где какие картинки. Жаль, текст так хорошо не укладывается в голове. Но приехать к ним и попросить тетради тоже невозможно.
Интересно, а Андрей хоть раз виделся с родителями после свадьбы? На Мишиной памяти - нет.
И всë-таки каким-то чудом Рябчик пробивает им выступление в Москве. Вместо Поручика, загремевшего в армию, с ними едет Лëша. Миша всю поездку героически удерживается от вопроса, как там Андрей. Московские гастроли - кусок безумия. Бессонная ночь в плацкарте, двое суток почти без еды, ящик пива за все мытарства и драка после выступления. Побитые и голодные, на вторую бессонную ночь, они возвращаются домой, и Лëшу развозит от дешёвой водки, и он начинает каяться.
- Мих, прости, я не смог. От него так пахло охуенно, он красивый весь такой стал, плавный такой, не знаю, как сказать. Я не удержался, Мих, сам себя убить готов. Раз, два удержался, а потом не смог. Мих, я осторожно с ним, ему хорошо было.
- Ты... Ты зачем мне это сейчас рассказываешь? - чувствуя сосущую безнадёжность, спрашивает Миша.
- Я просто не могу не думать про него. Он же там совсем один. Ни родных, ни друзей, из дома почти не выпускают. Только я и остался.
- Теперь и тебя не осталось, - вздыхает Миша и выпивает ещё.
- Да, но я же обратно...
- Лëш, ты думаешь, он теперь тебя реально ждëт?
- А кого ему ещё ждать? От-тец твой запах на нём тогда, в больнице, спалил, знаешь, что было? Н-на колени его поставил, за волосы по палате оттаскал и в рот... прямо там... А у него ноги... Меня за дверь выгнал, но я далеко не отходил, боялся, что бить начнëт, и тогда в-влезть придётся.
Господи, какой беспросветный ужас. Отец и Андрея наказал, и Мишу, продемонстрировал, от чего тот отказался. И нечего кидаться на Лëшу с кулаками - сам-то в такой ситуации долго бы продержался?
- Давай, Лëх, лучше выпьем. Я так и не придумал, что с этим всем делать.
Ага, много думал, прямо дни и ночи. Нет уж, о таком лучше не думать, если накатывает по трезвяку - хоть в петлю лезь. Его вкус, его запах, ощущение тела всем телом. Голос, глаза - любящие, лукавые... потухшие и мëртвые, обведённые тëмными кругами.
- Как он вообще, Лëш?
- Херово, Миш. Отец ещё... Ничему жизнь не учит, говорит, что хочет третью омегу взять. Девочку чистенькую. Но и Андрюху не отпустит - типа свободный омега - шлюха, угроза обществу.
- Так это ж... нельзя так быстро, вроде? Если не беременеет там...
- Можно, Мих. Через год. Только согласие двух предыдущих супругов нужно.
*
Была бы Муся альфой или бетой - не было бы всей этой хуйни, думает Миха, пробираясь по кустам, как маньяк. Была бы Муся альфой или бетой - по закону отец не смог бы завести второго супруга, а также разрешённых третьего и четвёртого, плодить гарем из омег.
У Миши теперь есть дочка, но видит он её только по секрету от отца, когда Муся гуляет с ней в парке. Может подержать на руках, посмотреть на смешное личико. На кого она больше будет похожа, на него или на Андрюху? Глазки вот тëмные.
Андрея он тоже видит, но только издалека. Одного его по-прежнему не выпускают, он гуляет с дочерью только под присмотром Муси, или, в выходной, отца.
Миша смотрит, как он подставляет лицо под солнце, как улыбается, глядя на их дочку. Кажется, ему стало немного легче? Появился лучик света в этой беспросветной жизни? Девочка принесла им много хорошего, Миша, вон, начал разговаривать с Мусей, а думал, никогда её не простит. Может, оно как-то само собой притрëтся, образуется?
Мечты его разбивает Лëша, который просто в один прекрасный день переезжает в их шалман на Миллионной с вещами. Бухает их в комнате, где Миша с Анфисой делят матрас, и заявляет:
- Я так больше не могу.
Оказывается, что в доме по-прежнему неладно. Муся решила, что дочку-внучку родили ей, каждые пять минут делает замечания Андрею, что он всё делает не так, отбирает ребёнка, а его загружает работой по хозяйству. И по хозяйству - тоже всё делает не так. Отец каждый вечер рассказывает им, какие они неуживчивые тупые куры, и какие предложения по хорошим невестам у него есть. Андрей ещё виноват, что родил дочку, а не сына. Миша в этом виноват тоже - слабак, не мог правильного ребёнка заделать. Ну он уж сам покажет класс.
От их разговора просыпается Анфиса и начинается крик.
- Он что, с нами третьим жить будет? А этот твой Андрей, опять и кругом Андрей, я, думаешь, не знаю, куда ты бегаешь? Я не он, со всей вашей семейкой жить не буду!
- Знала, с кем связалась!
- Конечно, лучше со всей улицей!
Миха и Лëша выпаливают это одновременно.
Анфиса смотрит так, как будто выбирает, в кого вцепиться первым, но потом хищно улыбается и лишь проводит острыми коготками по Михиной щеке.
- Да и да.
Потом они, конечно, пьют за встречу и переезд. Потихоньку очухиваются тела в других комнатах. Кто-то, наоборот, ещё не ложился или возвращается со смены. Бывшая коммуналка гудит большим ульем. Вечером Анфисе выступать в одном клубе, Михе в другом, и они "поправляются" перед выходом. Лëша честно собирается на смену сторожем, но тихо садится Михе на хвост. Как-то странно, что один, без ребят, так-то их давно никуда не звали. В кабаке, что ли, подкалымить решился? Миха отходит на пару кварталов, садится в оживлëнном переходе и бросает перед собой пакет для мелочи. Лëша зажимает рот рукой, чтобы не заплакать. Не так давно-то он и плакал, переживая, что Есенин уже умер. Сейчас он очень боится потерять ещё одного дорогого человека.
*
- Может, мы украдëм его? Их обоих. Прямо вот с улицы украдëм, - говорит однажды Миха. - Что Муся нам сделает?
- Ментов в-вызовет. Статью повесят, - вздыхает Лëша.
Как будто чëрт подслушал, Андрей пропадает напрочь, Муся гуляет с внучкой одна, когда бы они ни пришли. Сашке уже почти полгода, она гулит, смешно пускает пузыри и таскает Миху за нос.
- А Андрюха где? - вырывается у него, когда Андрея не видно уже недели три.
- Они с отцом на дачу поехали, - с вызовом отвечает Муся. - У него первая после родов течка, врачи настаивали, чтобы всё было естественным образом.
- Третью неделю?
Муся мнëтся, потом усаживает Сашку в коляску и собирается уходить.
- Понятия не имею, где он. Твой отец меня в известность не ставит. Он вообще меня... - она всхлипывает, отворачивается и уходит как можно быстрее с разревевшейся внучкой.
- Нашëл, кого спрашивать, - бурчит Лëша. - Она его... Ну, после того раза, просто бьёт иногда... по лицу... И вообще, он... Он начал петь иногда, для дочки, а она заходит прямо с грохотом - чего вы ещё не спите! Сашка в крик... Не думаю, что без меня там лучше стало.
- Мы её тоже не смогли защитить, - Миха вцепляется в волосы. - Два взрослых сына!
- Мих, на дачу ехать надо, проверить, - толкает его Лёша. - Что-то у меня дурное предчувствие.
Дорога тянется бесконечно, электричка, кажется, еле ползёт, автобуса нет целую вечность.
Дача встречает их тишиной. Только соседка возится в огороде, поднимает голову, ахает:
- Миша, Лëша! Мишку-то я совсем давно не видела. Папуля ваш вот был недавно, да не один, с младшим супругом. Красавчик такой, загляденье, и скромник тот ещё, глазки в пол, в платочке, только уставший очень. Молодец Юра, привëз его на свежий воздух отдохнуть. А тут, знаете, полезла почту забирать, а там платок валяется. Прямо у калитки. Я хотела Юре отдать, да они уже уехали.
- Когда уехали? Куда?
- Не знаю, деточка. Дня три уж есть, наверно. Как же так, одна семья, а где кто, не знаете, - женщина качает головой укоризненно.
- Спасибо, тëть Кать! Мы посмотрим, как тут что.
Дача пуста. Видно, что отсюда уезжали в спешке. На втором этаже, под крышей, в комнате братьев, стоит запах течной омеги. Слишком густой, слишком свежий, несмотря на то, что окно разбито. Запах Андрея. На разбитых стëклах, на полу, на кровати - тëмные пятна. Кровь. Засохла и уже не пахнет.
- Г-господи, что тут б-было? - Лëшу трясёт.
Мишу тоже. Что с Андреем, где он?
Плакат над кроватью, с шутом, надорван. Миша пытается пригладить задравшийся угол, треплет задумчиво, и вдруг - на стене под оторванным уголком нацарапано: "Миша прости". Миша зажимает рот рукой.
Господи, да что же здесь такое было? Где искать Андрея? Как искать?
- С-слушай, Мих, - трогает его за плечо Лëша. - Если он его н-не п-прикопал, н-наверно, в районную больницу надо, он-на ближайшая.
Они торопятся на автобус - он скоро вернётся, сделав круг по маршруту. Навстречу тянется тëтя Катя - "я вот платочек вам..."
- Мишенька, я спросить хотела, это же тот мальчик, с которым вы на старой двери по пруду...
Миха кивает, пряча платок за пазуху, и только отмахивается на "что с вами, на обоих лица нет".
В больнице всё совсем так же, как в Мишином и Лëшином детстве, когда их возили сюда после очередной неудачной шалости. Даже дежурная та же самая, только чуть постарела.
- Опять? - всплëскивает руками она. - И вы тоже?
- Светлана Петровна, - Лëше везёт вспомнить имя. - Отец был тут, да? С омегой таким молодым, да?
- Был, а как же. Всех тут на уши поднял. Ещё бы, у мальчишки рука в мясо, столько крови потерял. Я думала, племянник, может, такой же оболтус, как вы, а говорят - муж.
- Светланочка Петровна, - как в детстве, подлизывается Миха. - Нам бы его проведать.
- А вы вместе, что ль, хулиганили?
- Так-так-так, - раздаётся вдруг у них за спинами. - Что за нашествие Горшенят?
И врач один из тех, что их ещё помнит. Тоже альфа, хотя братьям в пупок дышит.
- Нечего мне Светлану Петровну смущать. Быстро за мной, оба!
Стоит зайти в кабинет и запереть дверь, врач меняется в лице, становится серьёзным.
- Что у вас случилось?
- Пустите нас к Андрею, пожалуйста! Скажите, что с ним? - выпаливает Миха.
- Присаживайтесь, - говорит врач. - И ждите.
Он возвращается - но не с Андреем, а с другим врачом, молодым и длинным.
- Придётся немного подождать.
- Андрей...
- Да спит твой Андрей. Ему сейчас нужен отдых, а не лишние стрессы, - говорит длинный. - Руку ему зашили.
- А что у него с рукой? Что с ним вообще? - настаивает Миша.
- Посидите пока, скоро всё узнаете. Чаю?
- Не надо чаю, мы не чай сюда пить пришли, мы к Андрею пришли! - Миша не унимается.
- Андрей спит, не надо его тревожить. Давайте подождём, - длинный стоит между братьями и дверью.
- И правда, Мих, что ты, - успокаивает брата Лëша.
Они садятся.
- Ну как вообще дела у вас? - спрашивает старый врач.
Что тут ответить, если ситуация описывается одним словом - пиздец.
- Панк-рок делаем, - неожиданно отвечает Лёша.
И начинает рассказывать - про музыку, про Там-Там, по его обитателей, какую-то незначащую чушь... Миха сидит, надувшись, и пялится то в стену, то на носки гадов, пока не надоедает, и он не спрашивает:
- Ну теперь можно?
- Андрей спит, - мягко говорит длинный.
- Да что вы!.. Да откуда вы знаете, вы даже не проверяли, а уже хрен знает сколько прошло! - Миша вскакивает, и тут дверь распахивается, и буквально влетает женщина.
Она совершенно точно омега и меньше даже старого доктора, но словно смотрит на четырёх альф как будто сверху вниз. Она обегает братьев взглядом с ног до головы, и те узнают этот взгляд: так смотрит отец на подозрительных личностей. И на своих сыновей.
- Ольга, - представляется она, протягивая руку.
Ладонь у неё маленькая и крепкая.
- Михаил.
- Алексей.
- Рассказывайте, что вам нужно от Андрея.
- Как что? Навестить, - непонимающе смотрит Миша. - А вы что, родственница его какая-то? Вы похожи вообще.
- Я следователь по его делу, - строго замечает она. - Рассказывайте, что произошло в тот день? Вы поссорились? Толкнули Андрея? А теперь хотите убедиться, что он не даст показаний против вас?
- Да не толкал я никого! - Миша взмахивает длинными руками, роняя что-то со стола. - Я даже не знаю, что там случилось! Даже не знаю, когда! Мы его еле нашли, а нас к нему даже не пускают!
- Ваш отец, - медленно, глядя прямо ему в глаза, говорит Ольга, - сказал, что Андрей мыл окно и поскользнулся. И запретил пускать вас к нему. Вывод напрашивается сам собой.
Миша только воздух ртом ловит, как рыба.
- А причина возбуждения уголовного дела? - спокойно спрашивает Лёша. Нахватались всякого от отца.
- Причинение тяжкого вреда здоровью, - отвечает Ольга. - Но скоро может быть переквалифицировано на убийство по неосторожности. Либо доведение до самоубийства. Так что лучше отвечать на мои вопросы честно. Добровольное признание смягчает наказание, - она садится за стол, достаëт из папки бланки. - Где вы были третьего августа?
- Я на Миллионной с утра был мы там квартиру ремонтируем, потом в Там-Таме, это клуб такой, а ночью опять дома, но у нас там тусовка не прекращается, - первым отвечает Лëша.
Миха мнëтся. Потом сдаëтся.
- Я... В переходе пел, с деньгами совсем херово... простите... Меня всё равно в менты забрали... Отобрали, что напел. Менты, суки... Ой, простите...
- В каких отношениях вы состояли с Андреем Горшенёвым?
- Кем? А, бля, никак не привыкну... - брякает Миша. - Простите.
Оба брата замолкают, отводя глаза.
- Он нам это... Вторая мама! - бросает наконец Миха резко и зло.
- Вы состояли с ним в сексуальных отношениях?
Братья молчат, не глядя друг на друга. Потом Миша с агрессией отвечает:
- Да. А что, нельзя было?
- Я тоже, - со вздохом роняет Лëша.
- До или после свадьбы?
- До.
- После.
- Он учился вместе с Мишей, - поясняет Лëша. - У них любовь была. А потом родители сговорились на этот брак дурацкий, не знаю, что их всех покусало...
Ольга невозмутимо записывает.
- А я потом, когда отец позволял. Ну или приказывал, у него не разберëшь. Сперва просто давал ему отсидеться, выспаться, погреться возле меня, потом не сдержался, и... Но со мной же всё равно лучше, я его не мучил, как отец!
- Мы оба из дома ушли. На это всё смотреть невозможно. И за маму обидно. Как она там одна сейчас с дочкой?
- Чья дочка, кстати? - интересуется Ольга.
- Моя, - с гордостью отвечает Миша, улыбка против воли расплывается на всё лицо, но потом гаснет. - Она со мной должна расти, и Андрюха со мной должен!
- А вы как считаете? - обращается она к Лёше. - Должен?
- Ничего он не должен! - бычится неожиданно на брата Лёша. - И так его уже! Ты вообще его не защитил, отошёл в сторонку, о чëм речь вообще!
- А сам! Попользовался и сбежал! А он доверял тебе!
В комнате не продохнуть от тяжëлых феромонов агрессивных альф. Братья рычат друг на друга, врачи смотрят на них с отвращением. Ольга держится.
- Ваш отец его бил? Принуждал? Насиловал?
Братья дружно кивают. А как это всё иначе назвать?
- А ваша мать?
- Не трогайте Мусю!
- А что она могла?
Братья выпаливают это хором.
- Например, не дать разрешение на второй брак.
- Да она и третий позволит, - машет рукой Миха.
- А Андрей?
- Что Андрей?
- Андрей позволит? Он уже совершеннолетний, его тоже надо спрашивать, - Ольга сидит, постукивая ручкой по столу, ждёт, пока до Михи доходит.
- А... Ну да... Не знаю... Наверно... Может, тогда от него отстанет?
- Угу, - кивает Лёша.
Ольга только головой качает. И вдруг спрашивает:
- А кто давал ему провокаторы в таких количествах?
- Что?! - у обоих братьев глаза лезут на лоб.
- Периодически, по чуть-чуть, чтоб ему хотелось... Не только передохнуть, например. В вашем Там-Таме, небось, и не такие таблетки нелегально толкают. А потом вы, три ебучих альфы, едете на дачу, закидываете своего Андрюшу таблами по самую макушку и вызываете у него течку почти три недели подряд, чтоб всем хватило. Но не хватило, да? Подрались из-за очереди? Кто из вас его толкнул?
- Чë за херня с провокаторами? - оглядывается на врачей Миха. - Он жив вообще? Нас пустят к нему в конце концов? Он там помирает, а я даже поговорить с ним не могу! Где отец вообще? Я ëбну его нахуй за такое!
- У отца есть д-доступ к конф-фискату, - Лëша белый как мел от злости. - Конт-т-рафакт, в основном, то есть не самое п-полезное... Но зачем? Андрюха и так в п-полной его власти. И это, от такого же реб-бёнка скинуть можно? А у отца бзик был на этот счёт. Обещал Андрюхе поверх м-михиного одного десяток своих заделать.
- У меня от вашего семейства просто голова кругом, - сознаётся неожиданно старый врач. - У вашего Андрея действительно чудом не случился выкидыш. Родил не так давно, забеременел слишком быстро, организму ещё поверх этого течки искусственной не хватало! А ещё проблемы с печенью. И сердце еле выдержало - после двух с лишним недель на возбуждающем ему дали подавители, ударную дозу, здесь, когда привезли с рукой. Мы не знали, только при обследовании поняли. Оленька, я могу сказать ребятам? - и продолжает после кивка. - Я сразу удивился - где он весь так исцарапался. А это он, похоже, сам. Ему дали стимуляторы, а следов секса на нём нету.
- Это... Это как вообще? Почему? Зачем? - взгляд Михи начинает метаться от одного к другому, на глаза, при мысли о том, какие муки пережил его Андрюша, наворачиваются слëзы. - Он же мог тогда... Или не мог? Он же... А ребёнок?..
На Лëшу вообще смотреть страшно.
- Может, это мой ребёнок? А он понял по запаху?
- А про моего как не понял? - огрызается Миха.
- А с твоим ему сразу достался, может, решил, что так и надо!
Они молчат. Потом Лëша спрашивает:
- А сам отец? Где он?
- На службе, видимо, - пожимает плечами Ольга. - Он хочет забрать Андрея в заведение получше, как только его можно будет транспортировать.
- Денег мне дал, чтобы я вашего Андрюшу караулил и регулярно ему отзванивался. А я пошёл к Оле с Агатой, они в этих делах спецы. Его бы к Агате в шелтер, да там условий нету. А отсюда или от родителей, боюсь, ваш отец может его увезти, если он сам не подпишет на него показания. А он... Молчит, ни на что не реагирует, кормим через зонд и капельницу...
- Пустите нас к нему, - почти скулит Миша.
- Хорошо, пойдëмте.
- Погодите, - останавливает их Ольга. - Подпишите показания, и тогда можно.
Миша не глядя подмахивает листки - некогда читать, пусть там хоть миллиардный кредит, продажа почек и добровольное признание во всех смертных грехах, ему катастрофически необходимо видеть Андрея.
- Догоняй, - бросает он вглядывающемуся в строки Лëше, и тащит длинного доктора за дверь. - Где он?
- Сначала халат, шапочку и бахилы.
Андрей в отдельном боксе. Андрей такой маленький на этой больничной кровати, одна рука забинтована, из другой торчит капельница. Пустые глаза смотрят в потолок, у рта глубокие складки.
- Андрюша, Андрюшенька, - Миха падает у кровати на колени, утыкается лбом в руку с капельницей. - Дюшенька, прости меня, я дурак такой, я трус. Я не знаю, как тебя вытащить из этого всего. Как он тебя измучил! Как я мог тебя ему отдать! Как мне забрать тебя, вас обратно? Я не знаю, Дюш.
Он плачет, а Андрей всё так же смотрит в потолок.
- Доктор, он жив? - но по монитору бегут зигзаги, отмечающие сердечный ритм.
Лëша заходит и становится на колени рядом с Мишей, прижимается щекой к закутанным одеялом коленям Андрея.
Они готовы стоять так вечно, но их выгоняют минут через пятнадцать, и братья, проторчав в коридоре до закрытия, отправляются на дачу, чтобы с утра вернуться в больницу.
*
Андрей заговаривает ещё через несколько дней, когда его переводят в общую палату. Заговаривает не с Мишей или Лëшей, не с врачами, а с таким же пациентом-омегой, соседом по палате. Это слушают остальные, и кто-то обсуждает историю с нянечкой, а та - с врачом.
Всё оказывается до ужаса просто. Отец вымогал у Андрея разрешение на новый брак, а тот упëрся - не хотел, чтобы кто-то прошёл через то же, что и он. Тогда отец действительно вывез его на дачу, накачал всякой дрянью и обещал, что так будет, пока Андрей не согласится подписать злосчастные бумаги. В какой-то момент Андрей, будучи совсем не в себе, ударил в стекло. Он и сам не помнил, почему так вышло. А потом кровь на полу. Он даже не чувствовал боли от пореза при зашкаливающих гормонах и боли в совсем другом месте.
Им везёт - все эти дни дела держат отца вдали от больнички, он удовлетворяется докладами врача. И все, буквально все, кто может, дружно убеждают Андрея подписать показания против мужа.
Андрей отказывается.
*
Мише трудно отойти от Андрея. Тот совсем слабенький и тихий, почти ничего не ест, только пару ложек через силу, когда его убеждают - ради ребёнка. Если бы не капельницы - совсем бы истаял. Они дежурят с Лëшей по очереди, держат его за руку, а Андрею как будто всё равно. Так его и увозят в Лëшину смену. Мише кажется, что он бы стоял насмерть. А Лëша, даже с поддержкой подтянувшейся Ольги, не справляется.
- Мы не смогли его уговорить. Отец приехал со своим врачом, наши говорят - нельзя Андрея перевозить, его - можно. Отец - "под мою ответственность". Он же муж, имеет право. Куда, зачем? Туда, где условия лучше... Я просил, просил Ольгу что-то сделать... Ольга сказала, что если Андрей сейчас при всех напишет заявление на отца, что будет нужное по закону количество свидетелей этого, она сможет забрать Андрея в шелтер. Но Андрей отказался, уехал с ними, был весь как мёртвый, но уехал. Ничего нам не объяснил и уехал, а мы... мы...
- Хватит мычать! - обрывает его Миша и бьёт кулаком по колену. - Я тоже виноват, виноват как чëрт знает кто! Как так можно - сам говорил, что я Дюшу в могилу сведу, а сам и свёл, пары лет не прошло! Бежать надо было! Самим надо было! Я же по-нормальному хотел! - он, такой огромный и сильный, сворачивается в клубок и плачет. - Ну почему он не написал... Почему он не захотел.... Ведь был бы... Мы же хотели его... Он, получается, нас предал? Меня предал? - Миша поднимает заплаканные глаза на брата.
С тех пор, как эта мысль поселяется у Миши в голове, всё летит в пизду. Не надо больше искать Андрея, пытаться вырвать его из рук злодея-похитителя. Если бы Андрей по-настоящему захотел, он бы написал заявление. Он бы сопротивлялся, и даже отец не посмел бы отбивать его силой среди бела дня, при куче свидетелей, у действующей сотрудницы полиции. Но он предпочёл вернуться в клетку - возможно, достаточно комфортную? Что бы Миша сейчас мог ему дать? Половину грязного матраса на сквоте? А дочери? Да если бы он мог как-то отобрать Андрея, дочь им - таким - никогда не отдадут. Что он сделал не так в эти дни? Может, плохо ухаживал за Дюшей? Зря не проводил рядом всё время? Сказал что-то не то? Или Андрей с самого начала хотел остаться с отцом? Его не так поняли, и он был против нового брака лишь из ревности? Что отца придётся делить на троих? Стерпелось-слюбилось?
Это слишком сложно, это трудно принять, и Миша снова прибегает к привычному средству. Перестаёт бегать к мусе повидаться с дочкой, запрещает Лëше даже упоминать Андрея, забивает на репы, хотя как кровью истекает новой музыкой. Она не перестаёт литься изнутри, странная, больная, но фанатам нравится, так что закинуться всегда есть чем.
*
Так проходит - он бы и сам не сказал, сколько времени. Просто в какой-то момент Лëша трясёт его, лупит по щекам, твердя:
- Очнись, мусе нужна помощь, очнись, давай же!
То, что рассказывает Лëша, больше похоже на детектив. Пока Миша пропадал в своих мирах, отец женился на ещё одной юной омеге, девушке из небогатой семьи, провинциалке, тихой и скромной девственнице. А через пару месяцев - инфаркт. Не потянул? Только вот у девушки вдруг обнаружилась многочисленная ушлая родня. Незадолго до смерти отца брат третьей жены приехал по делам в Питер. И задержался. А на второй день после смерти родни уже был полон дом, они пасли мусю день и ночь, не выпуская из дома и не позволяя пользоваться телефоном. Говорили, что как родственники-альфы позаботятся об обеих вдовах, раз больше некому. Обещали, что найдут мусе нового мужа, выдержав положенный срок, муж и Сашеньку усыновит.
К счастью, у отца были сослуживцы, которые вели следствие по таким же делам, - похищения, вымогательство, отъём квартир. Поэтому заметив на похоронах слишком сильную опеку со стороны новой родни, они оперативно оттëрли от "родственничков" мусю, отправили людей на квартиру за Сашенькой, а больше пока сделать не могли.
- Мусе в себя надо прийти. Потом за вещами поедем. Если чего не досчитаемся... Потом завещание, и если они успели переоформить... Или деньги со счетов... У нас времени час всего, давай здесь хоть немного... Ребёнок всё-таки...
Через час, когда муся и Сашенька появляются на пороге, в сопровождении друзей отца, Миша заглядывает им за спины и в ужасе шепчет:
- А Андрей? Где Андрей?
*
- Мишут, я правда не знаю, где Андрей.
В их шестикомнатных хоромах, где обычно пахло травой, спиртным и блевотиной, неожиданно пахнет блинчиками. А суровые панки в присутствии блинчиков совсем потеряли волю.
- Мишут, отец совсем под старость с ума съехал. Девку эту выбирал как кобылу племенную, прости господи. Сказал только, что разрешение от Андрея теперь не требуется. Я тогда спросила - неужто до убийства докатился? А он смеётся - глупости, жив этот идиот. Ты уж прости, Мишут, говорю как было. Любить мне его не за что, сам понимаешь, но всему есть предел. Думаю, Юрины ребята постараются добраться до него первыми. Хотя с Юры сталось бы своей крале проболтаться. Такая вся глазки в пол, а мне по три пакости на дню делала!
- Ох, только бы нашёлся... - Миша закрывает лицо руками. Мусины блинчики ему в горло не лезут, одному из всей вечно голодной оравы.
*
И Андрей находится - живой, целый и относительно здоровый - в психушке, куда затолкал его Мишин отец. Воспользовался ситуацией с травмой, организовал признание недееспособным и отослал с глаз долой. Теперь, после смерти мужа, Андрей перешёл под опеку первой жены, и с её разрешения имеет право выйти замуж снова, но не раньше истечения года траура.
Андрей худой, живот кажется огромным. И муся, и оба брата, приехавшие забирать его, стоят, оторопев, не зная, что и сказать.
- Дюш, поживёшь пока у нас, - начинает частить Миша, не решаясь подойти и дотронуться. - А потом как сам решишь...
Андрей тоже кидаться с объятиями не спешит.
- А сейчас... Сейчас я могу сам решить? - исподлобья глядя, спрашивает он.
- К-конечно, - давится от удивления Миша.
- Я хочу, чтобы вы отвезли меня в шелтер к Оле и Агате.
Братья замирают, а муся оторопело спрашивает:
- А как же Сашенька?
- Нет! - резко обрывает Андрей и бросает взгляд на живот, как на что-то постороннее, выросшее на нëм. - Не сейчас. Вы все... слишком похожи...
Миша звонит Ольге, потом они долго, нестерпимо долго едут на другой конец области, в тягостном молчании, изредка прерывающемся жалкими попытками завести разговор.
- Андрюх, это мой? - под конец ляпает Лëша, а наступившему ему на ногу Мише поясняет: - Я слышал, омеги всегда знают...
*
- А в этом углу Дюша замок нарисовал, чтобы веселее было. И кружащих над ним вампиров.
- А тут люстра была, огромная такая, хрустальная, потом кто-то её спиздил и продал, а нам пришлось коменданту деньги отдавать. За лом стеклянный, три кило. И на бутылку ему.
- А ты помнишь, Сашка, как Балу оставили с вами сидеть, он отрубился и вы его разрисовали? Все в Дюшу.
- Не помню, - качает головой Саша, вымахавшая уже выше папы.
- Я помню, - заявляет Алиса, рассказывающая всем, что помнит себя ещё до рождения.
Тоже сказочница ещё та.
Мелкие просто с визгом носятся туда и сюда по огромной квартире на Миллионной. Просто подросшее семейство искало квартиру побольше и фанаты, пронюхав, скинулись и каким-то чудом выкупили для них квартиру их молодости, ту самую.
- А помнишь, как муся тут порядок навела и сухой закон установила? Даня ещё тогда говорил, скурвился Горшок, цивилом стал, а сквот превратил в богадельню.
Едва сдав Андрея в шелтер, Миша сорвался, да так, что едва на тот свет не отправился. Когда вернулся, Анфисы уже и след простыл, жизнь в "богадельне" с новыми родственниками показалась ей скучной и обременительной. После этого он держался несколько лет и следующий срыв был тогда, когда всё вроде стало хорошо и можно было расслабиться, отпустить вожжи.
Андрей в это время пытался заново принять себя и детей, а потом и их отцов. Помирился с родителями. Медленно, шажок за шажком, возвращался к нормальной жизни. Даже смог, в итоге, жить с братьями и с мусей, и даже хорошо, что квартира тогда была полна самого разного народу.
Да, была пара трудных лет, когда воевали с преступниками за мусино имущество, а у Миши с Лëшей на попечении оказались, кроме неё, Андрей и две малышки. Пришлось бросить пьянки-гулянки, а работа чуть не сожрала творчество. Но Андрей, вернувшийся очень вовремя к Мише и в группу, не позволил этому случиться. Муся, конечно, ворчала, что стыдно замужнему омеге, отцу двоих (троих и так далее) детей скакать по сцене в непотребном виде, но постепенно отпустила обиды и с удовольствием возилась с внуками.
- А как все её блинчики потом вспоминали? Продали за них идеалы панка...
Муся, конечно, съехала от них, когда бывшие "родственнички", оказавшиеся друг другу по большей части не роднёй, а соучастниками, получили разные сроки. А потом и коммуна их рассыпалась - попросили всех на улицу, пришлось каждому устраиваться самому. Хорошо, что командный дух сохранился, что ребята сплотились вокруг Миши с Андреем, называя их даже полусерьëзно мамой и папой.
Миша прижимает к себе Дюшу. Без него, без его прощения, без его большого сердца, и группы бы не было, и самого его, Миши, возможно, тоже бы уже не было.
- Дюх, а чë, кровать на старом месте поставим? А замок заново нарисуешь? И всë остальное?
- Мы ж там детскую собирались, придëтся вампирам переехать, - осматривая миленькие обои с тенями от мебели, смеëтся Андрей. - Ладно, Мих, и старого нарисую, и нового, для будущих новых хороших воспоминаний.
К реальным людям с такими же именами отношения не имеет. Подробнее - в примечаниях
Фэндом: Король и Шут (КиШ), Король и Шут (сериал) (кроссовер)
Пэйринг и персонажи: Юрий Михайлович Горшенёв/Андрей Князев, Михаил Горшенёв/Андрей Князев, Алексей Горшенёв/Андрей Князев, Юрий Михайлович Горшенёв/Татьяна Ивановна Горшенёва, Михаил Горшенёв/Анфиса Горшенёва, , Ольга Горшенёва (Шаботова), Агата Нигровская,
Жанры: AU, Драма, Омегаверс
Предупреждения: Домашнее насилие, Мужская беременность, Принуждение, Рискованная беременность, Упоминания изнасилования
Другие метки: Брак по договоренности, Кровь / Травмы
Омегаверс: Альфа/Омега/Альфа, Ревность, Ссоры / Конфликты
Описание:
Отталкивалась от заявок на werid ass shit fest I. 1537
Омега Андрей часто бывает у своего друга Миши. Юрий Михайлович решает забрать его себе.
И I. 338 Андрей - общая омега семьи Горшенёвых
Примечания:
читать дальшеПредупреждение: Андрей и Миша времён учёбы в реставрационке, так что 18 лет Андрею исполняется ПОСЛЕ свадьбы. По сути здесь принуждение НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНЕГО к браку и супружеским обязанностям, побои и эпизод то ли поехавшей крышки, то ли попытки самовыпила. Миша и Лëша даже младше него. Поэтому рейтинг ставлю высокий, атмосфера очень тяжёлая, но прямо детальных описаний не будет.
Отличия от заявки:
Т. И. жива, Лëша как в реале Мишин младший брат. Мише с Андреем ближе к 18, они познакомились в реставрационке, отучились вместе пару лет, официально дружили, тайком состояли в отношениях и решили пожениться.
К реальным людям из группы и их близким отношения не имеет.
Имеет отношение к другим реальным людям. Часть эпизодов взята из статей, часть я наблюдала своими глазами. У меня было, в частности, весëлое лето в доме, куда хозяин, при живой жене и четверых детях, привëл очень неприятную девицу. Потому что глава их секты просто сказал: ты и ты, бог велел, чтоб вы женились. С безвыходного согласия первой жены.
читать дальше
- Мусь, как же так? - спрашивает Миша.
Он не понимает. К Андрею его не подпускают который день. Заперли на даче с двумя отцовскими подчинëнными - и удрать не удалось. Сегодня увидятся наконец - но Андрей будет сидеть во главе свадебного стола, и с кем! С мишиным отцом, с мужем Мишиной и Лëшиной матери.
- Мусь, как ты согласилась?
- Мишенька, я же всё ради вас. Отец твой не такой уж ужасный человек, Андрюше хорошо у нас будет. Ты же сам хотел его в нашу семью?
- Сам! А не так! - Миша не знает, готов он больше разрыдаться от бессилия или убить всех.
Будь отец ужасным человеком, мог бы не просить разрешения у старшей жены, а просто дать ей развод. У него достаточно высокое положение, чтобы никто слова не сказал. Мишу бы сплавил вместе с матерью, всё равно от него толку ноль. А Лёшу, из которого ещё можно попытаться вылепить наследника, оставил бы себе. Где и на что жили бы бывшая жена с "этим здоровым лбом, на котором пахать пора", имел бы право не волноваться. Но ведь спросил, на улицу не выставил.
- Потерпи, Мишенька, ради меня, куда я в свои годы пойду. У меня же ничего своего, я же всё для вас, всё для семьи...
Чем он купил Андреевых родителей, Миша узнает много позже. Припугнул уголовным делом по не самой приятной статье. Мол, задержим по подозрению, посидишь, потом отпустим, если жив будешь. А за это время тебя выкинут отовсюду. Ходи потом, доказывай, что и на ровном месте подозрения бывают.
А то, что он сам собирается сделать практически то, что в этой статье прописано...
У несовершеннолетнего омеги нет права распоряжаться своей жизнью, да и у совершеннолетнего не так много. А уж у замужнего... Он практически собственность мужа и его семьи. Вот совершеннолетние одинокие омеги, пусть им косточки вся округа перемывает, люди свободные. Только большинство семей старается пораньше омегу замуж выдать, пока своей головой жить не начнëт. Удачно пустить в оборот, если уж говорить прямо. Вот при прежней власти омега была друг, товарищ и брат, но всё равно не то, чтобы совсем, а тут вообще решили вернуться к истокам. Теперь омега - дорогая игрушка, показатель статуса, а уж если две или три...
- Ты, Миша, веди себя хорошо, слушайся отца, тогда, может, и сам, если он позволит.
Миша замирает от ужаса. Это уж совсем какое-то жуткое средневековье. То, что учудил отец, уже для Миши дикость, а уж позволение старшего альфы пользоваться его омегой младшим, не кровным ей, членам стаи... то есть семьи, от стай давно уже ушли! Это что-то из тех времён, когда омеги погибали в родах, а альфы - в драках. До нормальной медицины, до изобретения подавителей. Давно уже у всех моногамия без оглядки на вторичный пол. ...И с этим возвращением к традиционным ценностям беты заводят омег для статуса. Мир ебанулся.
- Мусь!
- А что "мусь"? И ты, и Лëша слюни на него пускаете, разве я не видела? Какие вы все трое одинаковые. Оба в отца пошли.
Это что в её голосе, отвращение?
Мише хочется сделать что-то плохое с собой от этого сравнения. Или с братом. С отца станется сделать допуск к телу Андрея инструментом поощрения.
*
Всю свадьбу, оба дня, Андрей сидит в белом балахоне, в первый день ещё и с закрытым лицом. Не ест и не пьëт. В первый день вроде как обрядом положено, а во второй... Во второй вывешивают белый шëлковый платочек с красным пятном. Это всего лишь дань традиции, когда дело касается мужчин-омег, да и невинность Андрей, слава богу, успел потерять с Мишей. Не уследили. Позволял Мише всё вне течки и гона, негде им было на несколько дней зависнуть. Уже и на метку был готов, если со свадьбой не выйдет, и уйти с Мишей из дома, если не поймут. Но отец долго костерил Мишу, твердил, что рано ему ещё, на ноги не встал и вообще со своей беспутной жизнью Андрея погубит. Потом вроде сдался и объявил, что упускать такого грех, что поедет его сватать. Вышло только, что не для Миши, а для себя.
Андрею и так было позволено слишком много. Не носить дурацкие скрывающие фигуру шмотки, гулять без старшего родственника, и всё потому, что он парень. За целку не боялись, как смеялся он сам. Это ещё родители про Там-Там не всё знали. Ему и учиться разрешили, некоторые в его возрасте уже носили второго-третьего. Над ним посмеивались иногда полушутя, полусерьёзно, что в их училище выгодную партию искать бесполезно. Андрей во всю пользовался своей свободой. Ему даже разрешали закрывать дверь, когда они подолгу сидели вдвоём с Мишей! Они целоваться рисковали у Андрея дома, а уж в более далёких от надзора местах давали себе волю. Миша уже обещал Андрею и метку, и узел, но не такой он был человек, чтобы делать это до свадьбы, чëртово отцовское воспитание. А надо было соглашаться на уговоры Андрея. Вряд ли теперь муж позволит ему зажигать в Там-Таме и вообще лезть на сцену. А стихи, музыка, рисование - что теперь будет с ними?
Миша смотрит на проклятую тряпку, смотрит на Андрея - уже с открытым лицом, в новом ярком наряде и традиционном головном уборе. Мусю отец никогда не заставлял ходить с покрытой головой. Неужели Андрея заставит, чтоб указать на его место?
Андрей смотрит в стол. Кусает губы. Отец время от времени под крики "горько" целует его взасос.
Мишу мутит - он помнит запах Андрея, сводящий с ума даже под подавителями, вкус его губ, ощущение волос, протекающих сквозь пальцы. Помнит горячее крепкое тело во время их торопливых обжиманий и соитий, обещание большего...
Сейчас от Андрея сладко тянет начинающейся течкой. Омега, редкая штучка, большой соблазн. Глаза у гостей-альф жадно горят, как у волков, почуявших добычу.
Потом новобрачные уезжают вдвоём, туда, где уже приготовлено гнездо. Раньше свадьбу подгадывали под течку, а теперь, с изобретением подавителей и провокаторов, организовать течку с гоном можно в любой момент.
- Жалко парня, - ухватывает Миша разговор людей отца возле туалета. - Орал "не надо", "Миша, Миша!", да тут хоть Мишу зови, хоть Машу...
- Да ладно, будет у него как сыр в масле кататься. На гнездованье вон куда потащил!
- А не пох? Всё равно за неделю из номера не выйдут, даже в окно не посмотрят.
Миша ударяется головой о стену. Раз, другой, третий.
*
Он думал, что эта неделя будет самой мучительной в его жизни.
Но когда новобрачные возвращаются, тут-то и начинается самый ад.
Андрей похож на собственную тень. Отец накупил ему разных шмоток на свой вкус, но Андрей, если ему прямо не приказывают, что надеть, таскает самые тëмные балахоны. И голова у него покрыта даже дома. Платок закрывает и шею, Андрей кутается в тряпки, будто желая спрятаться. Да куда тут спрятаться? Его яркий запах наполняет квартиру, вплетаясь в их запахи, забивая запах муси, хоть и омеги тоже, но уже не молодой. Будоражит Лëшу. А у Миши как будто всё сожгли.
Мусю выселили в зал, Андрей занял её место в спальне, но вся семья готовится к переезду. Там будут отдельные комнаты для Муси и Андрея, а ещё новая детская. А Миша с Лëшей так и останутся в одной комнате. Пока не отселятся со своими половинками.
Новая детская. Для новых наследников.
Мише запрещено говорить с Андреем более чем на бытовые темы. Но Андрей и сам не горит желанием, смотрит на Мишу, как на пустое место, а чаще просто смотрит в пол. Жмëтся к стенам. Занят он в основном по хозяйству с мусей, строго следящей, чтоб не набедокурил с сыновьями. Те видят, что она ревнует страшно, и как-то вдруг всё хозяйство, пока отец пропадает на службе, легло на Андрея. Андрей молчит, не жалуется, слова лишнего не вытащить. По вечерам отец ведёт его в спальню. Голос Андрея оттуда не слышно, словно он язык проглотил.
На улице он почти не бывает, а если бывает - с отцом или с мусей.
Во время и после переезда работы у Андрея прибавляется в разы, а по ночам он, кажется, вообще не спит, такие круги у него под глазами.
В его комнату, где он почти не бывает, приносят всё для рисования, ставят пианино в зал. Отец решил, что музыка и рисование омеги полезны для будущего потомства. Но инструмент, репертуар и темы картин выбирает сам - "без этой вашей пакости". И Андрей к этим подаркам не прикасается. Если усталость берёт своё, просто сидит и смотрит перед собой невидящим взглядом. С отцом он тихий и послушный, как кукла. Носит все украшения, которыми тот его задаривает, покорно идëт в спальню, когда зовут. Кажется, просто покорно лежит там, потому что однажды оттуда раздаëтся гневный крик отца и несколько звуков ударов.
- Не лежи бревном, ублюдок неблагодарный!
Утром у Андрея синяк под глазом и губа разбита. Отец приходит к вечеру с очередной коробочкой из ювелирного, но вручить отступное не успевает - Миша, кипевший весь день, налетает на него с кулаками. Он, конечно, не в той весовой категории, чтобы драться с отцом, да и тот профессионал, но получается пару раз его достать. Миша готов к тому, что его сейчас убьют, он заслужил, тем, что довёл до такого. Но Андрей вдруг кидается между ними и, кажется, впервые обращается прямо к Мише, глядя ему в глаза:
- Не лезь. Он мой муж, имеет полное право.
На следующее утро у Андрея новое кольцо и россыпь синяков на шее, на этот раз не прикрытой платком, а отец выглядит подозрительно более довольным. Миша не может завтракать со всеми, кидает ложку и уходит под причитания Муси и брошенное отцом "одной заботой меньше".
*
С этого дня скандалы и ссоры с отцом, затихшие на время свадьбы, возрастают в геометрической прогрессии. Миша, ходивший пришибленным, как будто отмирает, они с отцом грызутся по поводу и без повода. Миша получает за всё и регулярно. Муся причитает, пытается их мирить и делает только хуже. Лёша молчит. Андрея отец отсылает в его комнату, и потом тяжёлым шагом идёт туда, в комнату Андрея, пока Миша мотает кровавые сопли на кулак, пытаясь хотя бы сесть. Там, в комнате Андрея, отец отыгрывается на Андрее куда хуже, чем в спальне.
- Миш, так нельзя, - говорит ему Лëша. - Он же совсем его из-за тебя убьёт. Пора тебе на Миллионную, к ребятам.
Не может защитить, делает только хуже. Да что он за человек, таким и жить незачем... В тот же день Миша на Миллионной. Водка его не забирает. Он просит у Дани - у Дани всегда есть то, что швырнëт в небытиë хотя бы на время.
- И правильно, не нужен тебе такой. Ишь ты, проблядь, папика себе нашëл, - по-своему жалеет Мишу Даня.
Из группы так никто бы не сказал, они - знают, они сами ещё в шоке. Репы больше похожи на похороны, зато ублюдская работа отвлекает, и они задерживаются, задерживаются на ней... Надо бы дать Дане в морду, но Мише очень нужно лекарство.
- Всё, забыли, - объявляет Миша пацанам. - Надо двигаться дальше. Выступать надо!
И они договариваются с Севой, и зажигают, и их хвалят за появившийся в голосе Миши тот самый надрыв, которого ему, якобы, так не хватало, а от Князя, мол, давно надо было избавиться. Тут-то Миша и пускает в ход кулаки. После драки становится немного легче, потом можно выпить и присыпать сверху волшебным порошком. Жизнь налаживается.
Вокруг Миши крутятся разного толка легкодоступные существа, но он пока игнорирует их. Никто, кроме Андрея, ему, оказывается, не нужен.
Тем более он удивлëн, когда просыпается в обнимку с девушкой-альфой, полной противоположностью Андрея. Дело в тот раз оканчивается скандалом, но Анфиса настойчива и упряма, идëт к своей цели - к Мише - не сворачивая, со всей прямотой альфы, и когда является Лëша с дурными вестями, вот уж точно ворон, Миша с Анфисой лежат в постели, расслабленно покуривая после бурного секса.
*
- Андрей в больнице, - объявляет Лëша.
Анфиса даже не трудится прикрыть грудь, пускает колечки, как Миша научил.
А Мишу как льдом сковывает.
- Его Муся кипятком обварила, - продолжает Лëша. - Он говорит, что сам, нечаянно, но я не верю. Она только и жаловалась, что всё из-за него, что он специально. Что муж обязан у обоих супругов проводить одинаково времени в спальне, подарки дарить обоим.Что Андрей развалил всю нашу семью, что все мы несчастны, даже отец.
Миша слушает, открыв рот. Муся? Ничего себе!
- Отец несчастлив, это правда. Получил совсем не то, что хотел. Он, знаешь, позволил мне... Наверно, чтоб Андрею место показать...
- И ты... - темнея лицом, Миша начинает подниматься, не обращая внимания, что совсем голый.
- И я согласился... Да не чтоб трахнуть его, дурак! Дать ему поспать, чтоб не ебали полночи. Посидеть, как мы раньше сидели. Мих, он... Он в углу дивана в комок скрутился и так всю ночь просидел. Полслова мне не сказал, "да" и "нет" через раз. А теперь ещё это.
- Сильно обварила-то? - с ноткой презрения спрашивает Анфиса.
- Не сильно, - тем же тоном отвечает ей Лëша. - Мих, боятся, чтобы не...чтобы ребëнка не потерял.
- Что?! - Миша всё-таки вскакивает.
Да что тут чтокать. Неожиданность какая. Все знали и ждали - залетит Андрюша. Отец ждал, чтобы хвастаться. Муся - с ужасом, что статус новой омеги в семье изменится с залётной свистушки на мать детей. Миша... тоже с ужасом, наверно. Как будто это окончательно сделало бы совсем реальным творящееся за закрытой дверью, не у него на глазах. Господи, столько дней рядом с Андреем без возможности его коснуться, вдохнуть запах, укрыть всем собой, успокаивая. Был как убитый, как примороженный, не защитил, не поддержал, не попросил прощения, смирился...
- Отец доволен, небось. Родит ему нового наследничка, - зло бросает Миша.
- Анфиса, выйди, - говорит Лëша.
- Пффф...
- Ладно. Отец всё ждал, когда его по утрам тошнить начнёт, а потом устал ждать и поволок к омегологу, мол, что такое, может, бракованный попался. А омеголог говорит: он у вас давно в положении, по ходу, ещё до свадьбы.
- Я же вынимал! - орёт Миша.
- А потом обратно совал, да? В этом всём? Врач сказал, что так, скорее всего, и было. У подростков, говорит, такое через раз. Отец сказал, не чужой, мол, воспитаем, а сам бесится страшно, Андрея заездил совсем и руки распускает. Теперь Муся ещё с этим всем. Может, в больнице хоть отдохнёт.
- Лëх, мне надо к нему, - Миша начинает суетливо собираться, Анфиса продолжает невозмутимо курить. - Меня хоть пустят к нему? Может, денег кому-то?
- А у тебя они есть? - усмехается Анфиса. - Ты не то, что на хмурый, ты на хлеб не зарабатываешь. Что ты там задумал, папаша? Умыкнуть свою красоту? Приведëшь его в шалман к нам, с дитëм, вы их и в складчину не прокормите. И место для младенца самое то.
У Миши опускаются руки. Что ж он за человек такой. Снова хочется не быть. Не быть - просто. Сделать что-то, и делать изо дня в день, куда труднее. И как назло, путь этот кажется максимально далёким от их мечты, от их музыки. Вот когда они прогремят... Если... А на заводе хоть паршивые, но деньги. Общежитие семейным.
Что он может сейчас? Упасть Андрею в ноги, повиниться? Хотя бы это, ничего не обещая, он должен сделать! Он решительно одевается и тащит Лëшу за собой.
На удивление, к Андрею их пускают без вопросов, как родственников, причём авторитет альф только помогает.
Андрей один в чистой, просторной палате, он кажется таким маленьким, хотя так-то почти одного роста с Мишей. Он только в лëгкой больничной пижаме, не скрывающей ни худобы, ни синяков и засосов, ни выпирающего живота, который он обнимает руками. Андрей лежит, свернувшись клубочком, как будто защищая живот. Губы у него сжаты в упрямую полоску. Обе ноги и одна кисть забинтованы. У Миши при виде этого слëзы набегают на глаза и начинают дрожать губы. Он понимает вдруг, что ничего не принëс, чтобы порадовать Андрея. Он стоит на пороге, не решаясь подойти, но Лëша толкает в спину, и Миша буквально пролетает несколько шагов. Дотрагивается осторожно до плеча Андрея, а потом... За окном сгустились сумерки. Лëша трясёт за плечо уже его самого, им пора идти, а Миша не в силах оторваться от Андрея, которого обнимает всем собой. Он просит и просит прощения, говорит, как любит, как рад, что у них будет ребёнок, погружаясь в родной запах. Андрей... Андрей плачет, уткнув лицо в ладони.
- Миша, не приходи больше, пожалуйста, - просит он на прощанье.
Смысл слов не сразу догоняет Мишу, а когда это случается, уже поздно.
- Уважай его решение, пожалуйста, - сжав плечо, шипит Лëша.
- Почему? - Миша садится прямо на грязный асфальт. - Почему он не хочет меня видеть?
- Потому что ты ничего не хочешь сделать! - рявкает Лëша.
- А что я могу?! - так же рявкает в ответ Миша, подрываясь на ноги.
- Да нихуя! - орëт Лëша. - Не ставиться всяким дерьмом, для начала!
Был бы Миша кем-то со стороны, можно было бы затеять скандал, подвести отца к разводу, а так - у омеги ребёнок от младшего альфы стаи, дикость, конечно, но вполне себе в рамках патриархальных правил дикость. Андрея бьют и насилуют, принудили к браку - поди докажи, не с отцовыми связями, да и побои дело семейное, а давать мужу по первому требованию - святой долг хорошей омеги.
Кажется, Мише не видать Андрея никогда, и чем бередить раны, стоит совсем исчезнуть из его жизни.
*
Миша говорит себе, что теперь действительно перевернул эту страницу жизни.
У него есть группа, есть Анфиса, в конце концов. Это она называет грустную мелодию "Воспоминание о любви". Музыка остаëтся без слов. К другим мелодиям слова они
кое-как придумывают сами. Балу тоже опыта поднабрался, ещё Лëшин знакомый по кличке Лось помогает. Песни становятся жёстче, резче, агрессивнее, ещё бы, одни альфы в группе. Сказок больше нет, есть социалка, а сказки пусть омеги своим детишкам рассказывают. Группа держится на плаву. Они считают, что растут, пока не оказывается, что кроме Там-Тама нынешний репертуар нигде не востребован, а сказки нужны не только омегам. Они потеряли своë лицо вместе с Андреем. Ну негде им взять "такое же, но свежее".
- А где этот ваш, беленький? - спрашивает очередной несговорчивый организатор фестиваля. - Не он вам тексты писал? Кое-кто хотел бы с ним познакомиться, понимаешь меня? Договорились бы проще.
- Замуж вышел, ребëнка ждёт, - сердито отвечает Миша.
- Прохлопал, да? - орг посмеивается, ударяет Мишу по плечу. - Ну прости, друг, выступать вам не с чем.
И вот что получается. Андрей живёт в часе езды, но приехать к нему, а уж тем более попросить текста, невозможно. Да и приедь, попроси - слова из себя не выжмет. Миша знает, что у родителей Андрея, в бывшей его комнате, лежат тетради, он даже помнит, какие и где, даже может вспомнить, какие они на ощупь и где какие картинки. Жаль, текст так хорошо не укладывается в голове. Но приехать к ним и попросить тетради тоже невозможно.
Интересно, а Андрей хоть раз виделся с родителями после свадьбы? На Мишиной памяти - нет.
И всë-таки каким-то чудом Рябчик пробивает им выступление в Москве. Вместо Поручика, загремевшего в армию, с ними едет Лëша. Миша всю поездку героически удерживается от вопроса, как там Андрей. Московские гастроли - кусок безумия. Бессонная ночь в плацкарте, двое суток почти без еды, ящик пива за все мытарства и драка после выступления. Побитые и голодные, на вторую бессонную ночь, они возвращаются домой, и Лëшу развозит от дешёвой водки, и он начинает каяться.
- Мих, прости, я не смог. От него так пахло охуенно, он красивый весь такой стал, плавный такой, не знаю, как сказать. Я не удержался, Мих, сам себя убить готов. Раз, два удержался, а потом не смог. Мих, я осторожно с ним, ему хорошо было.
- Ты... Ты зачем мне это сейчас рассказываешь? - чувствуя сосущую безнадёжность, спрашивает Миша.
- Я просто не могу не думать про него. Он же там совсем один. Ни родных, ни друзей, из дома почти не выпускают. Только я и остался.
- Теперь и тебя не осталось, - вздыхает Миша и выпивает ещё.
- Да, но я же обратно...
- Лëш, ты думаешь, он теперь тебя реально ждëт?
- А кого ему ещё ждать? От-тец твой запах на нём тогда, в больнице, спалил, знаешь, что было? Н-на колени его поставил, за волосы по палате оттаскал и в рот... прямо там... А у него ноги... Меня за дверь выгнал, но я далеко не отходил, боялся, что бить начнëт, и тогда в-влезть придётся.
Господи, какой беспросветный ужас. Отец и Андрея наказал, и Мишу, продемонстрировал, от чего тот отказался. И нечего кидаться на Лëшу с кулаками - сам-то в такой ситуации долго бы продержался?
- Давай, Лëх, лучше выпьем. Я так и не придумал, что с этим всем делать.
Ага, много думал, прямо дни и ночи. Нет уж, о таком лучше не думать, если накатывает по трезвяку - хоть в петлю лезь. Его вкус, его запах, ощущение тела всем телом. Голос, глаза - любящие, лукавые... потухшие и мëртвые, обведённые тëмными кругами.
- Как он вообще, Лëш?
- Херово, Миш. Отец ещё... Ничему жизнь не учит, говорит, что хочет третью омегу взять. Девочку чистенькую. Но и Андрюху не отпустит - типа свободный омега - шлюха, угроза обществу.
- Так это ж... нельзя так быстро, вроде? Если не беременеет там...
- Можно, Мих. Через год. Только согласие двух предыдущих супругов нужно.
*
Была бы Муся альфой или бетой - не было бы всей этой хуйни, думает Миха, пробираясь по кустам, как маньяк. Была бы Муся альфой или бетой - по закону отец не смог бы завести второго супруга, а также разрешённых третьего и четвёртого, плодить гарем из омег.
У Миши теперь есть дочка, но видит он её только по секрету от отца, когда Муся гуляет с ней в парке. Может подержать на руках, посмотреть на смешное личико. На кого она больше будет похожа, на него или на Андрюху? Глазки вот тëмные.
Андрея он тоже видит, но только издалека. Одного его по-прежнему не выпускают, он гуляет с дочерью только под присмотром Муси, или, в выходной, отца.
Миша смотрит, как он подставляет лицо под солнце, как улыбается, глядя на их дочку. Кажется, ему стало немного легче? Появился лучик света в этой беспросветной жизни? Девочка принесла им много хорошего, Миша, вон, начал разговаривать с Мусей, а думал, никогда её не простит. Может, оно как-то само собой притрëтся, образуется?
Мечты его разбивает Лëша, который просто в один прекрасный день переезжает в их шалман на Миллионной с вещами. Бухает их в комнате, где Миша с Анфисой делят матрас, и заявляет:
- Я так больше не могу.
Оказывается, что в доме по-прежнему неладно. Муся решила, что дочку-внучку родили ей, каждые пять минут делает замечания Андрею, что он всё делает не так, отбирает ребёнка, а его загружает работой по хозяйству. И по хозяйству - тоже всё делает не так. Отец каждый вечер рассказывает им, какие они неуживчивые тупые куры, и какие предложения по хорошим невестам у него есть. Андрей ещё виноват, что родил дочку, а не сына. Миша в этом виноват тоже - слабак, не мог правильного ребёнка заделать. Ну он уж сам покажет класс.
От их разговора просыпается Анфиса и начинается крик.
- Он что, с нами третьим жить будет? А этот твой Андрей, опять и кругом Андрей, я, думаешь, не знаю, куда ты бегаешь? Я не он, со всей вашей семейкой жить не буду!
- Знала, с кем связалась!
- Конечно, лучше со всей улицей!
Миха и Лëша выпаливают это одновременно.
Анфиса смотрит так, как будто выбирает, в кого вцепиться первым, но потом хищно улыбается и лишь проводит острыми коготками по Михиной щеке.
- Да и да.
Потом они, конечно, пьют за встречу и переезд. Потихоньку очухиваются тела в других комнатах. Кто-то, наоборот, ещё не ложился или возвращается со смены. Бывшая коммуналка гудит большим ульем. Вечером Анфисе выступать в одном клубе, Михе в другом, и они "поправляются" перед выходом. Лëша честно собирается на смену сторожем, но тихо садится Михе на хвост. Как-то странно, что один, без ребят, так-то их давно никуда не звали. В кабаке, что ли, подкалымить решился? Миха отходит на пару кварталов, садится в оживлëнном переходе и бросает перед собой пакет для мелочи. Лëша зажимает рот рукой, чтобы не заплакать. Не так давно-то он и плакал, переживая, что Есенин уже умер. Сейчас он очень боится потерять ещё одного дорогого человека.
*
- Может, мы украдëм его? Их обоих. Прямо вот с улицы украдëм, - говорит однажды Миха. - Что Муся нам сделает?
- Ментов в-вызовет. Статью повесят, - вздыхает Лëша.
Как будто чëрт подслушал, Андрей пропадает напрочь, Муся гуляет с внучкой одна, когда бы они ни пришли. Сашке уже почти полгода, она гулит, смешно пускает пузыри и таскает Миху за нос.
- А Андрюха где? - вырывается у него, когда Андрея не видно уже недели три.
- Они с отцом на дачу поехали, - с вызовом отвечает Муся. - У него первая после родов течка, врачи настаивали, чтобы всё было естественным образом.
- Третью неделю?
Муся мнëтся, потом усаживает Сашку в коляску и собирается уходить.
- Понятия не имею, где он. Твой отец меня в известность не ставит. Он вообще меня... - она всхлипывает, отворачивается и уходит как можно быстрее с разревевшейся внучкой.
- Нашëл, кого спрашивать, - бурчит Лëша. - Она его... Ну, после того раза, просто бьёт иногда... по лицу... И вообще, он... Он начал петь иногда, для дочки, а она заходит прямо с грохотом - чего вы ещё не спите! Сашка в крик... Не думаю, что без меня там лучше стало.
- Мы её тоже не смогли защитить, - Миха вцепляется в волосы. - Два взрослых сына!
- Мих, на дачу ехать надо, проверить, - толкает его Лёша. - Что-то у меня дурное предчувствие.
Дорога тянется бесконечно, электричка, кажется, еле ползёт, автобуса нет целую вечность.
Дача встречает их тишиной. Только соседка возится в огороде, поднимает голову, ахает:
- Миша, Лëша! Мишку-то я совсем давно не видела. Папуля ваш вот был недавно, да не один, с младшим супругом. Красавчик такой, загляденье, и скромник тот ещё, глазки в пол, в платочке, только уставший очень. Молодец Юра, привëз его на свежий воздух отдохнуть. А тут, знаете, полезла почту забирать, а там платок валяется. Прямо у калитки. Я хотела Юре отдать, да они уже уехали.
- Когда уехали? Куда?
- Не знаю, деточка. Дня три уж есть, наверно. Как же так, одна семья, а где кто, не знаете, - женщина качает головой укоризненно.
- Спасибо, тëть Кать! Мы посмотрим, как тут что.
Дача пуста. Видно, что отсюда уезжали в спешке. На втором этаже, под крышей, в комнате братьев, стоит запах течной омеги. Слишком густой, слишком свежий, несмотря на то, что окно разбито. Запах Андрея. На разбитых стëклах, на полу, на кровати - тëмные пятна. Кровь. Засохла и уже не пахнет.
- Г-господи, что тут б-было? - Лëшу трясёт.
Мишу тоже. Что с Андреем, где он?
Плакат над кроватью, с шутом, надорван. Миша пытается пригладить задравшийся угол, треплет задумчиво, и вдруг - на стене под оторванным уголком нацарапано: "Миша прости". Миша зажимает рот рукой.
Господи, да что же здесь такое было? Где искать Андрея? Как искать?
- С-слушай, Мих, - трогает его за плечо Лëша. - Если он его н-не п-прикопал, н-наверно, в районную больницу надо, он-на ближайшая.
Они торопятся на автобус - он скоро вернётся, сделав круг по маршруту. Навстречу тянется тëтя Катя - "я вот платочек вам..."
- Мишенька, я спросить хотела, это же тот мальчик, с которым вы на старой двери по пруду...
Миха кивает, пряча платок за пазуху, и только отмахивается на "что с вами, на обоих лица нет".
В больнице всё совсем так же, как в Мишином и Лëшином детстве, когда их возили сюда после очередной неудачной шалости. Даже дежурная та же самая, только чуть постарела.
- Опять? - всплëскивает руками она. - И вы тоже?
- Светлана Петровна, - Лëше везёт вспомнить имя. - Отец был тут, да? С омегой таким молодым, да?
- Был, а как же. Всех тут на уши поднял. Ещё бы, у мальчишки рука в мясо, столько крови потерял. Я думала, племянник, может, такой же оболтус, как вы, а говорят - муж.
- Светланочка Петровна, - как в детстве, подлизывается Миха. - Нам бы его проведать.
- А вы вместе, что ль, хулиганили?
- Так-так-так, - раздаётся вдруг у них за спинами. - Что за нашествие Горшенят?
И врач один из тех, что их ещё помнит. Тоже альфа, хотя братьям в пупок дышит.
- Нечего мне Светлану Петровну смущать. Быстро за мной, оба!
Стоит зайти в кабинет и запереть дверь, врач меняется в лице, становится серьёзным.
- Что у вас случилось?
- Пустите нас к Андрею, пожалуйста! Скажите, что с ним? - выпаливает Миха.
- Присаживайтесь, - говорит врач. - И ждите.
Он возвращается - но не с Андреем, а с другим врачом, молодым и длинным.
- Придётся немного подождать.
- Андрей...
- Да спит твой Андрей. Ему сейчас нужен отдых, а не лишние стрессы, - говорит длинный. - Руку ему зашили.
- А что у него с рукой? Что с ним вообще? - настаивает Миша.
- Посидите пока, скоро всё узнаете. Чаю?
- Не надо чаю, мы не чай сюда пить пришли, мы к Андрею пришли! - Миша не унимается.
- Андрей спит, не надо его тревожить. Давайте подождём, - длинный стоит между братьями и дверью.
- И правда, Мих, что ты, - успокаивает брата Лëша.
Они садятся.
- Ну как вообще дела у вас? - спрашивает старый врач.
Что тут ответить, если ситуация описывается одним словом - пиздец.
- Панк-рок делаем, - неожиданно отвечает Лёша.
И начинает рассказывать - про музыку, про Там-Там, по его обитателей, какую-то незначащую чушь... Миха сидит, надувшись, и пялится то в стену, то на носки гадов, пока не надоедает, и он не спрашивает:
- Ну теперь можно?
- Андрей спит, - мягко говорит длинный.
- Да что вы!.. Да откуда вы знаете, вы даже не проверяли, а уже хрен знает сколько прошло! - Миша вскакивает, и тут дверь распахивается, и буквально влетает женщина.
Она совершенно точно омега и меньше даже старого доктора, но словно смотрит на четырёх альф как будто сверху вниз. Она обегает братьев взглядом с ног до головы, и те узнают этот взгляд: так смотрит отец на подозрительных личностей. И на своих сыновей.
- Ольга, - представляется она, протягивая руку.
Ладонь у неё маленькая и крепкая.
- Михаил.
- Алексей.
- Рассказывайте, что вам нужно от Андрея.
- Как что? Навестить, - непонимающе смотрит Миша. - А вы что, родственница его какая-то? Вы похожи вообще.
- Я следователь по его делу, - строго замечает она. - Рассказывайте, что произошло в тот день? Вы поссорились? Толкнули Андрея? А теперь хотите убедиться, что он не даст показаний против вас?
- Да не толкал я никого! - Миша взмахивает длинными руками, роняя что-то со стола. - Я даже не знаю, что там случилось! Даже не знаю, когда! Мы его еле нашли, а нас к нему даже не пускают!
- Ваш отец, - медленно, глядя прямо ему в глаза, говорит Ольга, - сказал, что Андрей мыл окно и поскользнулся. И запретил пускать вас к нему. Вывод напрашивается сам собой.
Миша только воздух ртом ловит, как рыба.
- А причина возбуждения уголовного дела? - спокойно спрашивает Лёша. Нахватались всякого от отца.
- Причинение тяжкого вреда здоровью, - отвечает Ольга. - Но скоро может быть переквалифицировано на убийство по неосторожности. Либо доведение до самоубийства. Так что лучше отвечать на мои вопросы честно. Добровольное признание смягчает наказание, - она садится за стол, достаëт из папки бланки. - Где вы были третьего августа?
- Я на Миллионной с утра был мы там квартиру ремонтируем, потом в Там-Таме, это клуб такой, а ночью опять дома, но у нас там тусовка не прекращается, - первым отвечает Лëша.
Миха мнëтся. Потом сдаëтся.
- Я... В переходе пел, с деньгами совсем херово... простите... Меня всё равно в менты забрали... Отобрали, что напел. Менты, суки... Ой, простите...
- В каких отношениях вы состояли с Андреем Горшенёвым?
- Кем? А, бля, никак не привыкну... - брякает Миша. - Простите.
Оба брата замолкают, отводя глаза.
- Он нам это... Вторая мама! - бросает наконец Миха резко и зло.
- Вы состояли с ним в сексуальных отношениях?
Братья молчат, не глядя друг на друга. Потом Миша с агрессией отвечает:
- Да. А что, нельзя было?
- Я тоже, - со вздохом роняет Лëша.
- До или после свадьбы?
- До.
- После.
- Он учился вместе с Мишей, - поясняет Лëша. - У них любовь была. А потом родители сговорились на этот брак дурацкий, не знаю, что их всех покусало...
Ольга невозмутимо записывает.
- А я потом, когда отец позволял. Ну или приказывал, у него не разберëшь. Сперва просто давал ему отсидеться, выспаться, погреться возле меня, потом не сдержался, и... Но со мной же всё равно лучше, я его не мучил, как отец!
- Мы оба из дома ушли. На это всё смотреть невозможно. И за маму обидно. Как она там одна сейчас с дочкой?
- Чья дочка, кстати? - интересуется Ольга.
- Моя, - с гордостью отвечает Миша, улыбка против воли расплывается на всё лицо, но потом гаснет. - Она со мной должна расти, и Андрюха со мной должен!
- А вы как считаете? - обращается она к Лёше. - Должен?
- Ничего он не должен! - бычится неожиданно на брата Лёша. - И так его уже! Ты вообще его не защитил, отошёл в сторонку, о чëм речь вообще!
- А сам! Попользовался и сбежал! А он доверял тебе!
В комнате не продохнуть от тяжëлых феромонов агрессивных альф. Братья рычат друг на друга, врачи смотрят на них с отвращением. Ольга держится.
- Ваш отец его бил? Принуждал? Насиловал?
Братья дружно кивают. А как это всё иначе назвать?
- А ваша мать?
- Не трогайте Мусю!
- А что она могла?
Братья выпаливают это хором.
- Например, не дать разрешение на второй брак.
- Да она и третий позволит, - машет рукой Миха.
- А Андрей?
- Что Андрей?
- Андрей позволит? Он уже совершеннолетний, его тоже надо спрашивать, - Ольга сидит, постукивая ручкой по столу, ждёт, пока до Михи доходит.
- А... Ну да... Не знаю... Наверно... Может, тогда от него отстанет?
- Угу, - кивает Лёша.
Ольга только головой качает. И вдруг спрашивает:
- А кто давал ему провокаторы в таких количествах?
- Что?! - у обоих братьев глаза лезут на лоб.
- Периодически, по чуть-чуть, чтоб ему хотелось... Не только передохнуть, например. В вашем Там-Таме, небось, и не такие таблетки нелегально толкают. А потом вы, три ебучих альфы, едете на дачу, закидываете своего Андрюшу таблами по самую макушку и вызываете у него течку почти три недели подряд, чтоб всем хватило. Но не хватило, да? Подрались из-за очереди? Кто из вас его толкнул?
- Чë за херня с провокаторами? - оглядывается на врачей Миха. - Он жив вообще? Нас пустят к нему в конце концов? Он там помирает, а я даже поговорить с ним не могу! Где отец вообще? Я ëбну его нахуй за такое!
- У отца есть д-доступ к конф-фискату, - Лëша белый как мел от злости. - Конт-т-рафакт, в основном, то есть не самое п-полезное... Но зачем? Андрюха и так в п-полной его власти. И это, от такого же реб-бёнка скинуть можно? А у отца бзик был на этот счёт. Обещал Андрюхе поверх м-михиного одного десяток своих заделать.
- У меня от вашего семейства просто голова кругом, - сознаётся неожиданно старый врач. - У вашего Андрея действительно чудом не случился выкидыш. Родил не так давно, забеременел слишком быстро, организму ещё поверх этого течки искусственной не хватало! А ещё проблемы с печенью. И сердце еле выдержало - после двух с лишним недель на возбуждающем ему дали подавители, ударную дозу, здесь, когда привезли с рукой. Мы не знали, только при обследовании поняли. Оленька, я могу сказать ребятам? - и продолжает после кивка. - Я сразу удивился - где он весь так исцарапался. А это он, похоже, сам. Ему дали стимуляторы, а следов секса на нём нету.
- Это... Это как вообще? Почему? Зачем? - взгляд Михи начинает метаться от одного к другому, на глаза, при мысли о том, какие муки пережил его Андрюша, наворачиваются слëзы. - Он же мог тогда... Или не мог? Он же... А ребёнок?..
На Лëшу вообще смотреть страшно.
- Может, это мой ребёнок? А он понял по запаху?
- А про моего как не понял? - огрызается Миха.
- А с твоим ему сразу достался, может, решил, что так и надо!
Они молчат. Потом Лëша спрашивает:
- А сам отец? Где он?
- На службе, видимо, - пожимает плечами Ольга. - Он хочет забрать Андрея в заведение получше, как только его можно будет транспортировать.
- Денег мне дал, чтобы я вашего Андрюшу караулил и регулярно ему отзванивался. А я пошёл к Оле с Агатой, они в этих делах спецы. Его бы к Агате в шелтер, да там условий нету. А отсюда или от родителей, боюсь, ваш отец может его увезти, если он сам не подпишет на него показания. А он... Молчит, ни на что не реагирует, кормим через зонд и капельницу...
- Пустите нас к нему, - почти скулит Миша.
- Хорошо, пойдëмте.
- Погодите, - останавливает их Ольга. - Подпишите показания, и тогда можно.
Миша не глядя подмахивает листки - некогда читать, пусть там хоть миллиардный кредит, продажа почек и добровольное признание во всех смертных грехах, ему катастрофически необходимо видеть Андрея.
- Догоняй, - бросает он вглядывающемуся в строки Лëше, и тащит длинного доктора за дверь. - Где он?
- Сначала халат, шапочку и бахилы.
Андрей в отдельном боксе. Андрей такой маленький на этой больничной кровати, одна рука забинтована, из другой торчит капельница. Пустые глаза смотрят в потолок, у рта глубокие складки.
- Андрюша, Андрюшенька, - Миха падает у кровати на колени, утыкается лбом в руку с капельницей. - Дюшенька, прости меня, я дурак такой, я трус. Я не знаю, как тебя вытащить из этого всего. Как он тебя измучил! Как я мог тебя ему отдать! Как мне забрать тебя, вас обратно? Я не знаю, Дюш.
Он плачет, а Андрей всё так же смотрит в потолок.
- Доктор, он жив? - но по монитору бегут зигзаги, отмечающие сердечный ритм.
Лëша заходит и становится на колени рядом с Мишей, прижимается щекой к закутанным одеялом коленям Андрея.
Они готовы стоять так вечно, но их выгоняют минут через пятнадцать, и братья, проторчав в коридоре до закрытия, отправляются на дачу, чтобы с утра вернуться в больницу.
*
Андрей заговаривает ещё через несколько дней, когда его переводят в общую палату. Заговаривает не с Мишей или Лëшей, не с врачами, а с таким же пациентом-омегой, соседом по палате. Это слушают остальные, и кто-то обсуждает историю с нянечкой, а та - с врачом.
Всё оказывается до ужаса просто. Отец вымогал у Андрея разрешение на новый брак, а тот упëрся - не хотел, чтобы кто-то прошёл через то же, что и он. Тогда отец действительно вывез его на дачу, накачал всякой дрянью и обещал, что так будет, пока Андрей не согласится подписать злосчастные бумаги. В какой-то момент Андрей, будучи совсем не в себе, ударил в стекло. Он и сам не помнил, почему так вышло. А потом кровь на полу. Он даже не чувствовал боли от пореза при зашкаливающих гормонах и боли в совсем другом месте.
Им везёт - все эти дни дела держат отца вдали от больнички, он удовлетворяется докладами врача. И все, буквально все, кто может, дружно убеждают Андрея подписать показания против мужа.
Андрей отказывается.
*
Мише трудно отойти от Андрея. Тот совсем слабенький и тихий, почти ничего не ест, только пару ложек через силу, когда его убеждают - ради ребёнка. Если бы не капельницы - совсем бы истаял. Они дежурят с Лëшей по очереди, держат его за руку, а Андрею как будто всё равно. Так его и увозят в Лëшину смену. Мише кажется, что он бы стоял насмерть. А Лëша, даже с поддержкой подтянувшейся Ольги, не справляется.
- Мы не смогли его уговорить. Отец приехал со своим врачом, наши говорят - нельзя Андрея перевозить, его - можно. Отец - "под мою ответственность". Он же муж, имеет право. Куда, зачем? Туда, где условия лучше... Я просил, просил Ольгу что-то сделать... Ольга сказала, что если Андрей сейчас при всех напишет заявление на отца, что будет нужное по закону количество свидетелей этого, она сможет забрать Андрея в шелтер. Но Андрей отказался, уехал с ними, был весь как мёртвый, но уехал. Ничего нам не объяснил и уехал, а мы... мы...
- Хватит мычать! - обрывает его Миша и бьёт кулаком по колену. - Я тоже виноват, виноват как чëрт знает кто! Как так можно - сам говорил, что я Дюшу в могилу сведу, а сам и свёл, пары лет не прошло! Бежать надо было! Самим надо было! Я же по-нормальному хотел! - он, такой огромный и сильный, сворачивается в клубок и плачет. - Ну почему он не написал... Почему он не захотел.... Ведь был бы... Мы же хотели его... Он, получается, нас предал? Меня предал? - Миша поднимает заплаканные глаза на брата.
С тех пор, как эта мысль поселяется у Миши в голове, всё летит в пизду. Не надо больше искать Андрея, пытаться вырвать его из рук злодея-похитителя. Если бы Андрей по-настоящему захотел, он бы написал заявление. Он бы сопротивлялся, и даже отец не посмел бы отбивать его силой среди бела дня, при куче свидетелей, у действующей сотрудницы полиции. Но он предпочёл вернуться в клетку - возможно, достаточно комфортную? Что бы Миша сейчас мог ему дать? Половину грязного матраса на сквоте? А дочери? Да если бы он мог как-то отобрать Андрея, дочь им - таким - никогда не отдадут. Что он сделал не так в эти дни? Может, плохо ухаживал за Дюшей? Зря не проводил рядом всё время? Сказал что-то не то? Или Андрей с самого начала хотел остаться с отцом? Его не так поняли, и он был против нового брака лишь из ревности? Что отца придётся делить на троих? Стерпелось-слюбилось?
Это слишком сложно, это трудно принять, и Миша снова прибегает к привычному средству. Перестаёт бегать к мусе повидаться с дочкой, запрещает Лëше даже упоминать Андрея, забивает на репы, хотя как кровью истекает новой музыкой. Она не перестаёт литься изнутри, странная, больная, но фанатам нравится, так что закинуться всегда есть чем.
*
Так проходит - он бы и сам не сказал, сколько времени. Просто в какой-то момент Лëша трясёт его, лупит по щекам, твердя:
- Очнись, мусе нужна помощь, очнись, давай же!
То, что рассказывает Лëша, больше похоже на детектив. Пока Миша пропадал в своих мирах, отец женился на ещё одной юной омеге, девушке из небогатой семьи, провинциалке, тихой и скромной девственнице. А через пару месяцев - инфаркт. Не потянул? Только вот у девушки вдруг обнаружилась многочисленная ушлая родня. Незадолго до смерти отца брат третьей жены приехал по делам в Питер. И задержался. А на второй день после смерти родни уже был полон дом, они пасли мусю день и ночь, не выпуская из дома и не позволяя пользоваться телефоном. Говорили, что как родственники-альфы позаботятся об обеих вдовах, раз больше некому. Обещали, что найдут мусе нового мужа, выдержав положенный срок, муж и Сашеньку усыновит.
К счастью, у отца были сослуживцы, которые вели следствие по таким же делам, - похищения, вымогательство, отъём квартир. Поэтому заметив на похоронах слишком сильную опеку со стороны новой родни, они оперативно оттëрли от "родственничков" мусю, отправили людей на квартиру за Сашенькой, а больше пока сделать не могли.
- Мусе в себя надо прийти. Потом за вещами поедем. Если чего не досчитаемся... Потом завещание, и если они успели переоформить... Или деньги со счетов... У нас времени час всего, давай здесь хоть немного... Ребёнок всё-таки...
Через час, когда муся и Сашенька появляются на пороге, в сопровождении друзей отца, Миша заглядывает им за спины и в ужасе шепчет:
- А Андрей? Где Андрей?
*
- Мишут, я правда не знаю, где Андрей.
В их шестикомнатных хоромах, где обычно пахло травой, спиртным и блевотиной, неожиданно пахнет блинчиками. А суровые панки в присутствии блинчиков совсем потеряли волю.
- Мишут, отец совсем под старость с ума съехал. Девку эту выбирал как кобылу племенную, прости господи. Сказал только, что разрешение от Андрея теперь не требуется. Я тогда спросила - неужто до убийства докатился? А он смеётся - глупости, жив этот идиот. Ты уж прости, Мишут, говорю как было. Любить мне его не за что, сам понимаешь, но всему есть предел. Думаю, Юрины ребята постараются добраться до него первыми. Хотя с Юры сталось бы своей крале проболтаться. Такая вся глазки в пол, а мне по три пакости на дню делала!
- Ох, только бы нашёлся... - Миша закрывает лицо руками. Мусины блинчики ему в горло не лезут, одному из всей вечно голодной оравы.
*
И Андрей находится - живой, целый и относительно здоровый - в психушке, куда затолкал его Мишин отец. Воспользовался ситуацией с травмой, организовал признание недееспособным и отослал с глаз долой. Теперь, после смерти мужа, Андрей перешёл под опеку первой жены, и с её разрешения имеет право выйти замуж снова, но не раньше истечения года траура.
Андрей худой, живот кажется огромным. И муся, и оба брата, приехавшие забирать его, стоят, оторопев, не зная, что и сказать.
- Дюш, поживёшь пока у нас, - начинает частить Миша, не решаясь подойти и дотронуться. - А потом как сам решишь...
Андрей тоже кидаться с объятиями не спешит.
- А сейчас... Сейчас я могу сам решить? - исподлобья глядя, спрашивает он.
- К-конечно, - давится от удивления Миша.
- Я хочу, чтобы вы отвезли меня в шелтер к Оле и Агате.
Братья замирают, а муся оторопело спрашивает:
- А как же Сашенька?
- Нет! - резко обрывает Андрей и бросает взгляд на живот, как на что-то постороннее, выросшее на нëм. - Не сейчас. Вы все... слишком похожи...
Миша звонит Ольге, потом они долго, нестерпимо долго едут на другой конец области, в тягостном молчании, изредка прерывающемся жалкими попытками завести разговор.
- Андрюх, это мой? - под конец ляпает Лëша, а наступившему ему на ногу Мише поясняет: - Я слышал, омеги всегда знают...
*
- А в этом углу Дюша замок нарисовал, чтобы веселее было. И кружащих над ним вампиров.
- А тут люстра была, огромная такая, хрустальная, потом кто-то её спиздил и продал, а нам пришлось коменданту деньги отдавать. За лом стеклянный, три кило. И на бутылку ему.
- А ты помнишь, Сашка, как Балу оставили с вами сидеть, он отрубился и вы его разрисовали? Все в Дюшу.
- Не помню, - качает головой Саша, вымахавшая уже выше папы.
- Я помню, - заявляет Алиса, рассказывающая всем, что помнит себя ещё до рождения.
Тоже сказочница ещё та.
Мелкие просто с визгом носятся туда и сюда по огромной квартире на Миллионной. Просто подросшее семейство искало квартиру побольше и фанаты, пронюхав, скинулись и каким-то чудом выкупили для них квартиру их молодости, ту самую.
- А помнишь, как муся тут порядок навела и сухой закон установила? Даня ещё тогда говорил, скурвился Горшок, цивилом стал, а сквот превратил в богадельню.
Едва сдав Андрея в шелтер, Миша сорвался, да так, что едва на тот свет не отправился. Когда вернулся, Анфисы уже и след простыл, жизнь в "богадельне" с новыми родственниками показалась ей скучной и обременительной. После этого он держался несколько лет и следующий срыв был тогда, когда всё вроде стало хорошо и можно было расслабиться, отпустить вожжи.
Андрей в это время пытался заново принять себя и детей, а потом и их отцов. Помирился с родителями. Медленно, шажок за шажком, возвращался к нормальной жизни. Даже смог, в итоге, жить с братьями и с мусей, и даже хорошо, что квартира тогда была полна самого разного народу.
Да, была пара трудных лет, когда воевали с преступниками за мусино имущество, а у Миши с Лëшей на попечении оказались, кроме неё, Андрей и две малышки. Пришлось бросить пьянки-гулянки, а работа чуть не сожрала творчество. Но Андрей, вернувшийся очень вовремя к Мише и в группу, не позволил этому случиться. Муся, конечно, ворчала, что стыдно замужнему омеге, отцу двоих (троих и так далее) детей скакать по сцене в непотребном виде, но постепенно отпустила обиды и с удовольствием возилась с внуками.
- А как все её блинчики потом вспоминали? Продали за них идеалы панка...
Муся, конечно, съехала от них, когда бывшие "родственнички", оказавшиеся друг другу по большей части не роднёй, а соучастниками, получили разные сроки. А потом и коммуна их рассыпалась - попросили всех на улицу, пришлось каждому устраиваться самому. Хорошо, что командный дух сохранился, что ребята сплотились вокруг Миши с Андреем, называя их даже полусерьëзно мамой и папой.
Миша прижимает к себе Дюшу. Без него, без его прощения, без его большого сердца, и группы бы не было, и самого его, Миши, возможно, тоже бы уже не было.
- Дюх, а чë, кровать на старом месте поставим? А замок заново нарисуешь? И всë остальное?
- Мы ж там детскую собирались, придëтся вампирам переехать, - осматривая миленькие обои с тенями от мебели, смеëтся Андрей. - Ладно, Мих, и старого нарисую, и нового, для будущих новых хороших воспоминаний.
@темы: фанфики, Король и Шут