[Тёмная сторона силы]

Название: День 4. Кинк. Девица в беде.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок
Рейтинг: NC-17, слэш
Жанр: юмор, кинки (Князь в платье), немного драмы
Условно фэнтези. Князь в платье, Князь НЕ фем. Вначале псевдогет. Топпи боттом.
Упоминание каннибализма, телесных наказаний. Немного мата.
Будем считать, что у Князя щетины ещё нет, но оба персонажа достигли возраста согласия. Горшок тут чуть постарше.
И да, в этой серии Князя впервые немножко крадут.

- Добрый человек!
Горшок, присевший закурить, аж подпрыгнул. Дело-то было в глухом лесу, он каким-то чудом наткнулся на заброшенную избушку и думал в ней заночевать, а тут вдруг кто-то позвал его из-под земли. Покойница, что ли?
- Я здесь, в подвале. Помоги мне выбраться, добрый человек, я тебя отблагодарю.
- Провалилась, что ли?
- Меня разбойники похитили, - девушка, которую Горшок кое-как разглядел в полумраке через полуподвальное окно, всхлипнула. - Сжалься, милый незнакомец, спаси меня!
- С чего ты решила, что я добрый? Может, я злой. Может, разбойников боюсь?
- А какой же ты? - спросила из полумрака девушка.
- Обыкновенный я, - буркнул Горшок. - И разбойников правда боюсь. Чем ты там меня отблагодарить сможешь? У тебя, небось, разбойники всё отобрали. Ты хоть красивая?
- А ты сам посмотри, - голосок стал сердитым.
- Звать-то тебя как?
- Меригуана, - девушка шмыгнула носом. - Княжна Меригуана. Но ты зови меня Адель, это моё второе имя.
- И много их у тебя?
- Пятнадцать, - вздохнула Меригуана-Адель. - Я их все не помню, у главного распорядителя они на особом свитке записаны. А у тебя?
- А у меня одно, - поднимаясь, сознался Горшок. - На все случаи жизни.
Прямо обидно стало.
- Не уходи, пожалуйста! - взмолилась девушка.
- Вот дурная, как я отсюда подвал отопру?
Горшок пошатался по двору, нашёл вход в подвал, украшенный большим замком, нашёл топор и кое-как сломал замок. Девушка бросилась ему навстречу, насколько позволяла верёвка, связывающая её руки и пропущенная через два кольца на стене. Чем ближе пленница подходила бы к дальнему кольцу, тем короче становилась бы верёвка, не позволяя дотянуться, дразня пленницу. Горшок распустил хитрый узел - он такие уже видел, - за верёвку вытащил девушку наружу и принялся разглядывать.
На голову ниже него, тощая, с плоской грудью и плоским задом - подержаться не за что. Белобрысая и ушастая. По детской мордашке размазаны грязь и слёзы. Платье дорогое, но заляпано бурым, как будто княжне дали в нос.
- А чё ты лысая? - не нашёл лучше вопроса Горшок.
- Тифом болела. И не лысая я, - княжна в доказательство, насколько позволяли связанные руки, взлохматила и без того стоявшие торчком пушистые светлые волосы.
- Может, развяжешь?
- Благодарность вперёд, - в шутку брякнул Горшок.
Княжна шмыгнула носом и бухнулась перед ним на колени, потянулась связанными руками к завязкам штанов. Горшка аж жаром окатило, так и застыл, сжимая в руках верёвку. Пока он приходил в себя, его член уже оказался глубоко во рту княжны Адели. Тут уж поздно было проявлять благородство.
Сосала Адель неумело, но старательно. Облизывала, причмокивала, пару раз давилась, и Горшок с трудом сдерживался, чтобы за так удобно торчащие уши не натянуть её на себя.
- Быстрее, - прошептал он, и Адель, послушная девочка, задвигала головой быстрее, то пропуская за щёку, то снова давясь, когда член попадал в горло. Горшок кончил ей в рот, и смотрел, как капелька семени сбежала с уголка губ.
- Развяжи, - протянула руки княжна, глядя на него снизу вверх чистыми голубыми глазами. - Я не сбегу. Отведёшь меня к отцу, он тебя наградит, - пообещала она. - И жених мой наградит, - добавила поспешно.
- За вот это вот? - вытирая каплю с её губ, ошалело спросил Горшок.
Адель пожала плечами.
- Невинность-то с другой стороны проверяют. Смотри, попортишь - не видать тебе награды.
Горшок подтянул штаны и перерезал, наконец, верёвку. Княжна тут же по-хозяйски направилась в дом. Горшок потянулся за ней, как привязанный.
- Эй, княжна, как будто ты знаешь, где разбойнички золото прячут?
Адель подобрала что-то вроде шарфа и соорудила на голове хитрую конструкцию, полностью скрывающую отсутствие волос.
- Еды надо взять и вещей тёплых. А золото у них красть - без головы остаться.
Хозяйственная, с неожиданной теплотой подумал Горшок, как будто эта хозяйственность принадлежала ему. Сладкий туман ещё не до конца развеялся в голове, и Горшок чуть ли не с умилением наблюдал, как княжна кидает в заплечный мешок большую флягу, сухари, яркий узелок неизвестного содержания, стягивает с кровати тяжёлое мохнатое одеяло.
- Я в погребе окорок хороший видела, - направляясь к двери, довольно объявила Адель. - Берём его и всё.
- Одеяло брось, я его не дотащу, - снимая с крюка разбойничий плащ, приказал Горшок.
- Ночью-то по-другому запоёшь, - буркнула Адель, но одеяло бросила.
- Ничего, как-нибудь согреемся, - Горшок попытался ухватить её за задницу, но девушка увернулась и погрозила пальцем.
- А вот только без этого. Благодарность только устная, даже разбойнички себе лишнего не позволяли.
Горшок даже смутился - быть хуже разбойников не хотелось. Он подождал, пока Адель вернётся с окороком, и забрал у неё заплечный мешок.
- Видела бы ты сейчас своё лицо, - улыбнулся Горшок. - Как будто ты всю жизнь сама мешки таскаешь.
- Дурак, - Адель толкнула его в плечо. - Сам даже имени своего не сказал.
- Горшок я, - ответил тот, подбирая лютню. - Ты мне тоже не сказала - какого ты княжества княжна.
- Пакитании.
Горшок только вздохнул тяжко. В Пакитании он ещё не был, но знал, что пилить туда отсюда, из Малисии, чуть не месяц, да ещё через Ангалию, которая по-добрососедски не слишком с Пакитанией дружит.
- Далеко тебя разбойнички завезли.
Адель нервно оглянулась.
- До деревни надо засветло дойти. И вот что, как будем на ночлег проситься, женой своей меня сдуру не назови. Скажи - сестра, а то к утру без головы проснёшься.
- Сестра, конечно, одно лицо, - проворчал Горшок, поправляя врезавшуюся лямку мешка и съехавшую - собственной котомки.
- А это лютня у тебя? - Адель потянула руку к инструменту.
- А вот только без этого, - мстительно заявил Горшок. Это моя и жена, и кормилица, не дай бог ты с ней что сделаешь.
- А ты научи, чтоб не сделала, - нагло заявила княжна.
- У тебя слух-то хоть есть? - возмутился Горшок, остановился, брякнул вещи на землю и заиграл аккомпанемент под частушки. С опозданием прочухал, что княжне надо бы что-то более куртуазное.
- Как-то шёл Горшок по лесу
И нашёл себе принцессу.
А принцесса не даёт,
Пусть лютню он свою ебёт!
И-и-и-и!
Княжна заверещала, как деревенская девка на вечорке, начисто забыв о разбойниках.
Горшок сплюнул, подобрал мешки и пошёл дальше.
- Так научишь?
- Научу, - мрачно ответил он.
Через некоторое время княжна отбежала в кустики, а вернувшись, попросила Горшка закрыть глаза и открыть рот.
Тот послушался, думая про себя - ой, дурак, такая и осу тебе в рот засунет шутки ради.
Оказалось, не оса. Оказалось - земляника. Сладкие ягоды, пахнущая земляникой тёплая ладонь. Горшок потянулся за ней губами - так хотелось продлить ощущение. Тряхнул головой - совсем сдурел. Влюбился, что ли, с первого взгляда в эту... заразу... в эту... пигалицу! Чушь какая!
Открыл глаза и потянул на себя, впился в пахнущие земляникой губы. Прижался всем телом. Груди, конечно, почти не было, бока - одни рёбра, и бедро, косточкой упёршееся в пах Горшку (Адель хитро повернулась боком), - тощее, но ничего, сойдёт. Задница, не пышная, а упругая, приятно легла в ладонь.
- Я ничего, только подержусь немного, - он притёрся к бедру забившейся девушки. - Ничего тебе не сделаю, не бойся, я чуть-чуть...
Уткнулся носом между шеей и плечом, вдохнул запах - солнца, пота, пыльного бархата и кружев, потёрся ещё, и толкнул руку княжны к своим штанам. Та - пахнущая земляникой! - распустила завязки, нырнула в тепло и задвигалась, ловко так, правильно, знающе. То прямо, то с поворотом, меняя темп, потом ускоряясь и ускоряясь, жёстче, и Горшок выплеснулся, уцепился за свою Адель, потому что ноги не держали. А ничего княжна оказалась, крепкая, сдюжила его вместе с мешками.
- Что, Горшочек, молоко убежало? - раздалось над ухом насмешливое. - Платье мне уделал, погоди, почистить надо, пока не засохло.
Горшку снова обидно стало - неужто не завёл её совсем? Завёл, конечно, вон как дышит и раскраснелись вся.
- Спустимся с холма, - сам едва переводя дыхание, сказал он. - Может, с водой повезёт. Травой затирать - только хуже сделаешь.
Петляя между деревьев, они сбежали с лесного холма к неглубокой, ржавой речушке.
- Помоги со шнуровкой, - приказала Адель, и когда её удалось вытряхнуть из платья, оставшись в одной рубашке, спиной к Горшку, добавила тем же тоном: - Подглядывать не смей!
Горшок не мог не подглядеть, хоть одним глазком. Сперва подмокшая рубашка волновалась вокруг неё, то и дело облепляя задницу и, позже, талию. Потом девушка наклонилась вперёд и стянула ненавистную тряпку. Горшок залюбовался ладной фигуркой. Плечи широковаты чуток, в бёдрах раздаться не успела - пацанка совсем, но вся такая крепенькая, как наливное яблочко. Не то, чтобы Горшку часто удавалось подглядеть за голыми девками, так что он ловил момент, старался насмотреться, хотя бы издалека. Его потянуло ближе, ветка хрустнула. Адель повернулась, прижимая к груди рубашку, и взвизгнула.
- Вон пошёл, негодяй! Горшок дырявый!
И потом Горшок совсем издалека уже приглядывал, чтоб водяной красоту эту не утащил, как она плещется за ракитными кустами, как отжимает чёртову рубашку и замывает платье. Понимая, что снова хочет "устной благодарности", а третий раз, как в сказке, может оказаться последним. Он подрочил, резко и быстро, и отвернулся к ближайшей ёлке. Старался не пялиться на облепленную мокрой рубашкой спину, когда княжна попросила помочь с платьем, и со зла затянул шнуровку туже, чем надо: пусть теперь попробует спеть какую-нибудь гадость.
Адель мёрзла, даже закутанная в плащ, и они пошли быстрее. Поднялись по другому берегу ложка, через полчаса упёрлись в дорогу и, не сговариваясь, нырнули обратно в лес. Горшок не хотел подорожную пошлину платить, а княжна - кто её знает, по дороге же удобнее.
- Пошлина, ну, понимаешь, - пояснил он. - Граница Малисии с Ангалией.
- Не, - помотала головой княжна. - Малисии с Липляндией. Ангалия дальше.
Забрав от дороги вправо, они часа через два наткнулись на межевой столб.
- Жрать охота, - прислонившись к столбу, проныла Адель низким, хрипловатым голосом.
- Простыла? - напрягся Горшок. Всё-таки холодный подвал, купание в лесной речке и прогулка в мокрой одежде - не самое лучшее времяпрепровождение для изнеженной девицы.
- Кхе... Кхе... Да вроде нет, - заявила Адель уже нормальным голосом.
И тут вдали послышался лай.
- Собаки! - шёпотом заорала девушка. - Бежим!
- Вряд ли у разбойников есть свора, - проворчал Горшок, лениво перешагивая через межевую канаву. - Ну охотится барон Липляндский в своих лесах, за межу не полезет.
Навешивать на себя проклятые сумки снова не хотелось.
- Если он на нас поохотиться решит, столб за тебя не заступится и добрым людям не расскажет, - Адель подала ему мешок. - Забыл, кто я?
И они побежали. Огибая бурелом, прыгая через брёвна, поскальзываясь на раздавленных ягодах. Упёрлись в болото, бросились обходить его - недалеко, прямо через малину и крапиву. Сперва княжна тащила Горшка, потом он её. Наконец вывалились на опушку, к дурманно пахнущему лугу, на другой стороне которого темнели низкие хаты. И тут Адель повалилась в траву.
- Эй, ты чё, ё-моё, деревню вон уже видно, - затормошил её Горшок. - Поднажать надо, барон твой в чужой курятник не полезет.
Княжна только хлопала ртом, как рыба, так же выпучив глаза. Лицо потемнело от прилившей крови.
Горшок закинул её на плечо и рванул через луг. Нет, конечно, потащился, сгибаясь под мешками, лютней, коварной красавицей, да ещё путаясь в густо сплетённых травах.
На дворе, куда Горшок ввалился, сам едва не падая, стоял хмурый мужи с вилами.
- Помоги, добрый человек, сестре моей плохо, - сваливая княжну на крыльцо, выдохнул Горшок.
Адель лежала бледная, с закатившимися глазами, и едва дышала.
- Менестрели, что ли? - спросил мужик, явно пытающийся додумать какую-то мысль. - Артисты?
- Артисты, блин! Не помирают по-твоему артисты-то?
На шум выскочила баба, завизжала, потом съездила Горшку по лбу.
- Дышать ей нечем, на кой её так затянул?
Руки тряслись, но кое-как шнуры они распустили, и Адель задышала.
- Суууука, - было первое, что она сказала сиплым голосом. И потянулась к Горшку с такими явно недобрыми намерениями, что тот поспешно отскочил.
- Не знали, как ночевать напроситься, небось? - довольный своей догадливостью, мужик усмехнулся в бороду. - Оставайтесь, вон, на сеновале, завтра гулянка у нас, отыграете.
Крестьяне позвали их вечером за стол, выставили горшок пустых, без мяса, щей, простоквашу и зелень с огорода. Вокруг котелка со щами собрались и мужик с женой, и старики, и четверо пихавших друг друга локтями ребятишек. Оклемавшийся Горшок и ожившая Адель даже спели им пару песен дуэтом, перехватывая тему друг у друга, как будто всю жизнь это делали. Потом побрели на сеновал, ноги едва держали.
Горшок так вымотался за этот дурацкий день, полдня даже, по сути, что никак не мог заснуть, вертелся и вертелся.
- Да не шурши ты, - проворчала княжна. - Иди ближе, сказку тебе расскажу, - и начала низким, завораживающим голосом: - Помнят с горечью древляне...
Сказки, да ещё в стихах, таких складных, тихо лились, убаюкивая. Горшок подполз ближе, обнял княжну со спины, уткнулся носом между шеей и плечом. Его наконец стало клонить в сон, но он, наоборот, держался, чтобы дослушать, пока глаза сами собой не закрылись.
Когда он проснулся, солнце во всю било в щели сарая, делая лицо княжны полосатым. В крапинку. Теперь, когда её подвижная рожица не кривлялась, можно было рассмотреть россыпь веснушек на курносом носу. Рыжие ресницы чуть подрагивали во сне. В груди у Горшка стало горячо и больно. Он снова прижался к тёплой спине и почувствовал, что умиление переходит в кое-что другое. Руки сами собой зашарили по бокам, плечам, бёдрам, потянулись к груди, Горшок подался вперёд раз, другой, притираясь. Жарко выдохнул:
- Адель...
- А? Что? Какая Адель? - заорала княжна, вскакивая, хриплым со сна голосом. При взгляде на Горшка в её глазах медленно появилось узнавание. - А, да, Адель.
Горшок потянул её обратно к себе.
- Полежи ещё со мной, пожалуйста.
Княжна послушно улеглась, разворачиваясь спиной. Горшок тёрся и тёрся об неё, пока не упёрся лбом ей в шею и не заныл сквозь зубы, так хотелось "устной благодарности".
- Пожалуйста, - попросил он.
Княжна сообразила, уселась ему на колени, распустила завязки штанов, выпустила горячий ствол и начала сначала руками, потом горячо подула на головку и накрыла её губами. Пальцы, губы, язык, обволакивающее тепло рта - Горшок кончил бурно, а княжна проглотила семя и с хитрой рожицей облизнулась. Раскрасневшаяся, растрепавшаяся, с припухшими губами, голубые глаза сияли на пол-лица.
- Давай я... тебе... я осторожно, одним пальчиком...
- Иди ты, - оттолкнувшись от него, княжна встала. - Говорила мне нянька - сперва пальчиком, потом на полшишечки, а потом скандал на два княжества. Иди, в общем, я тебя догоню.
Горшок представил, чем она тут будет заниматься, покраснел и почувствовал, что у него снова встаёт. Чёртова молодость...
Во дворе было тихо, только хозяйская дочка копалась в огороде и пыталась напевать отрывки из баллады, что они исполняли вчера.
Хозяйка, большуха, возилась у печи.
Подав молока и хлеба, она вернулась к своим делам.
- Что ж ты не ешь? Побратима своего ждёшь?
- Какого ещё побратима? - не понял Горшок. - С сестрой я.
- Ну, с сестрой, так с сестрой, как скажешь. Одно лицо, сразу ж видно.
Немного погодя в избу вошла Адель, отковыривая репей от бархата.
- Повезло вам, - сказала хозяйка жующим менестрелям. - Что вчера в том лесу творилось, бабы у колодца сказывали, ой-ой-ой, не приведи бог. Барон-то, липляндский, бешеный кабан, на охоту поехал, ни много ни мало, за художником. Намалювал художник ему патрет, а барон его без денег выставил. Так ён на заборе барона в виде хряка накалякал, похоже, говорят, страсть, и рядом стишки неприличные, на всю округу прославил. Художник-то, Ухватом его звать...
Горшок заржал, аж молоком поперхнулся.
- Прости, мать. Батя мой говорил всегда, что я непутёвый, "нет на тебя, Горшок, ухвата", вроде как оженить меня надо, остепенился бы.
Адель тоже захохотала в голос.
- Отчаянный, видать, человек этот художник, - добавил Горшок.
- Так в лес же он убёг, дурень, а там разбойники. Вожак их конюхом у барона был, так жену свою убил и съел. И с тех пор не смог остановиться, всё людей жрал. То девки в лес пойдут, пропадёт какая, то ребёнка скрадёт, то припозднится кто дорогой, посвежей да помоложе, ужасти...
Адель побледнела, хлеб у неё в руке задрожал.
- Барону-то дела особо не было, нашему князю тож, а тут столкнулись разбойнички в лесу с охотой, только клочья полетели. Банду-то перебили, говорят, а главаря в кандалах в баронский замок увезли.
- Уходить надо, - одними губами шепнула княжна.
- Не сунется, - так же ответил Горшок.
Доев, они устроились за сараем на перевёрнутых вёдрах - готовиться к вечернему выступлению.
- Что за стихи ты мне вчера читала? - спросил Горшок. - Нянька, что ли, сказывала? Я таких историй не слышал.
- Зачем тебе?
- Да я на музыку их хочу положить, вот, смотри, это про повелительницу мух, - он наиграл на лютне, напевая "ля-ля-ля", потому что со словами всегда у него беда была. - А это про ведьму и осла. Я всех не запомнил, но такие песни... публика за нами следом побежит!
- Может, не надо следом-то? - осторожно спросила княжна. - А тебе правда нравится?
- Да я таких красивых стихов в жизни не слышал! - восторженно выдал Горшок, продолжая наигрывать на лютне.
- Ведьма я, ах, ведьма я, такая вот нелёгкая судьба моя! - высоким голосом подхватила мелодию Адель. - Мои это стихи, делай с ними что хочешь. Силой я наделена...
Горшок аж рот открыл, но играть не прекратил, всё же он был мастером своего дела.
Хозяйская дочка успела сбегать в поле, отнести обед отцу и вернуться. Головы любопытных детишек то вырастали над забором, то пропадали. А Горшок с княжной всё репетировали.
Сперва чуть глотки друг дружке не перегрызли из-за творческих разногласий, потому что "делай со стихами что хочешь" оказалось не совсем правдой. Потом, придя к согласию, орали новые песни дурниной. Потом Горшок попытался втолковать, что такие песни не поют просто стоя столбом, и спросил княжну, сумеет ли та изображать героев и плясать во время представления, и началось безумие. Они двигались, отставив лютню и напевая на два голоса, как будто делали это сто лет и были единым целым.
- Ты на театре не представляла? - спросил подозрительно Горшок.
- Ну... - неопределённо ответила княжна. - Ты на лютне-то меня научишь?
- Да это просто, - садясь и утягивая её к себе на колени, сказал Горшок. - Руку ставишь вот так, зажимаешь... - ладонь у неё была не маленькая, крепкая, но нежная, не траченная тяжёлой работой. - А эту сюда. Раз, два, три аккорда, и ты уже можешь играть чёртову уйму песен. Вот, смотри, частушки. Можешь теперь подкалывать меня, сколько влезет.
На ведре сидеть было неудобно, но Горшок терпел ради приятной тяжести на коленях.
- Спасибо, - Адель чмокнула его в щёку, и Горшок залился краской, как будто не ласкались они чуть ли не беспрестанно последний день.
К вечеру деревенские потянулись за околицу, на луг, не на тот, на котором так мучился Горшок, а на другой, скошенный и утоптанный. Зазвучали рожки да гудки, застучали ложки, один ловкий малый даже притащил гармонику. Горшок быстро с ним сыгрался.
Брага лилась рекой, Горшок пил, Адель от него не отставала. Глаза у неё блестели, а голос снова стал ниже.
Они несколько раз исполнили и про фею, и про ведьму с ослом, и то, что обычно пели люди на таких гулянках. В какой-то момент Адель влезла на бочку и заверещала, привлекая всеобщее внимание.
- А теперь - свежая история, музыки на неё пока нету! - проорала она и выдала стих... про конюха-людоеда.
Оторопевший Горшок почувствовал, как прямо на ходу стихи в его голове превращаются в песню.
- Ели мясо мужики, пивом запивали... - запел он последние строки, как только Адель замолчала и повисла зловещая тишина. - Пой, дурёха, - шепнул. - А то порвут нас...
Адель спрыгнула с бочки и подхватила лихую, забойную мелодию. Народ застучал в ритм кружками, пьянка покатилась дальше.
Гармонист завёл плясовую. Адель залпом выдула кружку пива, облегчённо охнула и нырнула в темноту. Горшок отложил лютню и пошёл искать свою беспокойную накидавшуюся даму. Сердце его почуяло неладное. Он увидел зарождающуюся драку и ринулся туда, готовый отбивать княжну хоть у всей дружины барона Липляндского. Но это оказались всего лишь пьяные мужики.
- Не ломайся ты, актёрка, знаем мы вас, - один протянул руку слишком близко и тут же получил по ней, а потом и по башке. Адель не била коварно по яйцам, она ловко орудовала бог весть где подхваченным дрыном. Мужики подались назад, а она перебросила дрын из руки в руку и нагло спросила:
- Ещё кто-то хочет любви? Отлюблю вот этим запросто!
Горшок заржал и подошёл поближе.
- Шли бы вы... Сестра у меня, она такая!
Мужики убрались. Княжна отбросила дрын, отряхнула руки.
- Говорю я - надо уходить. Хватит с нас их гостеприимства. Барон разбойнику-то язычок развяжет, сложат два и два.
- Да ты сама хуже палишься, - прижимая её к себе, успокоил Горшок. - Про людоеда вот это вот всё... напилась... - и поцеловал в макушку, чувствуя в груди опять то же тёплое и болезненное.
Прихватив лютню, они отправились к сеновалу, забрать мешок. Решено было переночевать втихаря в чьём-нибудь сарае, чтобы не соваться ночью в лес. Едва успели выбраться со двора, заметили идущих по направлению к их бывшему убежищу трёх крепких, явно трезвых мужчин.
- Ну вот, - прошептала Адель. И выругалась как сапожник, Горшок аж присел от неожиданности.
Они выбрались из деревни и забились в стог. Прижались друг к другу. Как на зло, ночь выдалась холодная, да ещё и нервы не давали спать.
- Адель, а давай ещё стихов, - попытался подмазаться Горшок.
- Ладно, - шумно выдохнув через нос, согласилась та.
Зашептала свои страшные истории, голос был сперва испуганный и сердитый, потом успокоился. Иногда, прерываясь, она осторожно выглядывала наружу.
- Это ты сама столько насочиняла? - поражённо шептал Горшок под утро.
Они так и не уснули, в рассветном тумане пробрались в лес, промокли от росы, и за каждым кустом мерещилась засада. Солнце, кажется, тоже пряталось в страхе, и Горшок то и дело доставал из кармана "матку", поглядывал на пляшущую стрелку, чтоб не сбиться. Ближе к полудню остановились ненадолго, сжевали по куску окорока и паре сухарей. Адель тронула Горшка за руку, нырнула вбок и вернулась с пучком кислицы. Протянула ему. Вид у неё был виноватый. Горшку снова стало горячо и больно, он взял в ладони её руку, и прежде, чем собрать губами кислицу, поцеловал. С ним творилось что-то странное и страшное. Ещё и двух дней не прошло, а он хотел остаться с этой девушкой навсегда. Может... может, пока они добредут до Пакитании, эта неожиданная влюблённость пройдёт?
Три дня они, замёрзшие и голодные, под как назло то моросящим, то поливающим дождём практически бежали к Ангальской границе. Путали следы, проходя вниз или вверх по встретившимся речкам. Первую ночь провели на дереве, заслышав волчий вой. Вторую прятались в яме от вывороченной сосны, прикрывшись плащом и ветками.
В Ангалию их вынесло сразу к приграничному городку, окружённому высокой стеной. Скрепя сердце, Горшок вытащил из сапога пару монет, чтобы заплатить привратную пошлину за себя и за княжну. Хватило ещё на комнату в трактире, а за еду пообещали отработать выступлением. Только вещи бросить успели, взяли лютню и снова спустились в зал. По вечернему времени народ уже собирался. Адель в совершенно убитом платье и бледный, как смерть, взлохмаченный Горшок выжали из себя всё, что могли, а под конец зарядили своё, все свои три песни. Публика выла и просила ещё. Пришлось играть их по второму разу.
С утра Горшок поднялся... примерно к обеду. Адели не было. Проверил на всякий случай мешочек с собранными вчера деньгами - деньги были на месте.
Внизу княжны не было тоже. В почти пустом зале пахло почему-то свежей краской.
- Девка-то твоя не промах, - приветствовал Горшка трактирщик, ставя на стол миску с едой. - Вызвалась вывеску мне подправить, щиты вон, - он указал на украшающие зал деревянные пластины, - да намалевала лучше, чем было.
Пока Горшок ел, вернулась княжна, не одна, а со свёртками.
- Завтра с утра дальше пойдём, - заявила она не терпящим возражения тоном. - Сегодня сыграем ещё. Тут еда в дорогу и... неважно.
- Мне ещё пару мелодий в голову пришло, - с набитым ртом сказал Горшок. - Пока мы по лесу бежали. Про упыря там и про голову. Попробовать надо. А ты в город зря вылазила, недалеко мы ещё ушли, а ты приметная. Я сам бы всё купил.
У Адели было такое лицо, как будто кто-то впервые в жизни проявил о ней заботу. Она крепко прижала к себе жующего Горшка и снова чмокнула в щёку.
А дальше, прихватив пива, они отправились наверх и до вечера чуть не разнесли комнату, пытаясь причесать новые песни.
Вечером уже зрители чуть не разнесли трактир. Орали, стучали кружками, плясали.
Если прошлой ночью чёрная усталость свалила Горшка с княжной чуть не в тарелку лицом, то в этот раз кровь бурлила, они смотрели друг на друга горящими глазами, то и дело хватались друг за дружку на сцене, сталкивались, прижимались то спиной, то плечом. После концерта, на котором и сами успели знатно налакаться пива, взяли наверх ещё кувшин и еду, и, едва ввалившись в комнату, с порога принялись целоваться.
Кое-как доползли до стола, чтобы освободить руки от ужина и лютни. Горшок представил, что бы мог сделать с княжной на этом столе, и тут же захотелось сбросить всё на пол. Он прижал Адель к стене, причём княжна опять исхитрилась повернуться спиной. Покрыл поцелуями шею, попытался чуть прикусить, и девушка взбрыкнула.
- Я сестра тебе по легенде, всё-таки!
Горшок вжимался в её бёдра, готовый на всё, чтобы она только позволила, начал потихоньку поднимать юбку, и тут же отлетел к кровати. Вот это сильная женщина.
- Раздевайся и ложись, - приказала княжна повелительным голосом.
Когда он лёг, весь дрожа от предвкушения, она распустила шарф, скрывающий отсутствие причёски, и привязала им руки Горшка к изголовью кровати.
- Что-то я не сильно тебе сегодня доверяю, - пояснила она хриплым голосом, отхлебнула ещё пива и забралась сверху. Раздеваться она сама не стала.
Они столкнулись зубами, целуясь так, как будто собирались проглотить друг друга. Княжна прилично так тянула Горшка за волосы, то к себе, то от себя, потом пристально занялась его шеей и сосками. У Горшка стояло до звона, двигаясь, она то ёрзала на нём, то задевала член тканью тяжёлого бархатного платья. Потом язык спустился к ямке пупка, Адель тёрлась о Горшковы колени, и наконец - наконец! - изнемогающий Горшок почувствовал жар её рта там, где нужно. Адель старалась, и у неё уже получалось гораздо лучше, чем раньше.
Он согнул колено, чтобы ей было удобней притираться, а она ухмыльнулась и бесстыдно сунула руку под юбку. Он чувствовал, как она, отодвинувшись от его ноги, двигает рукой в том же ритме, что и по его члену, и подавался бёдрами вверх, навстречу движениям губ, так, что Адель снова давилась, но она как будто и сама хотела, чтобы её натянули плотнее, не ругалась, не уворачивалась.
Горшок размечтался, как однажды сможет кончить глубоко у неё в горле, и бешено излился, а она резче задвигала рукой, и, обессиленная, рухнула на него. Устроилась повыше, и они медленно целовались, и у их поцелуев был солоноватый привкус.
Так они и уснули - Горшок со связанными руками, княжна - прильнув к нему.
С утра, как смогли продрать глаза, отправились дальше. Горшок предлагал присоединиться к какому-нибудь обозу, что зря ноги топтать, а княжна упёрлась. Дескать, опасна она сейчас для людей, да и планирует провернуть кое-что. Наткнувшись на лесное озеро, они, по требованию Адели, остановились на берегу. Вытащив из мешка секретный свёрток, она приказала Горшку отвернуться и отошла за ракитник. Четверть часа она пыхтела и возилась, потом наконец раздалось довольное:
- Поворачивайся.
Горшок повернулся - и обомлел.
- Ты ж сам говорил, что я слишком заметная. А так будет лучше.
В мужской одежде, стриженная, княжна совсем не отличалась от обычного городского пацана. Курносого, лопоухого, со щербинкой между зубами. Разве что из зажиточной семьи - кожаная жилетка, скроенная и затянутая по-иному, чем платье, придавала ширины плечам, выравнивала бока с бёдрами и надёжной бронёй от шеи до середины бедра скрывала наличие-отсутствие того, что бывает у нормальных городских парней.
И ещё Горшок почувствовал, что его вроде бы отпустило. На такую княжну у него ничего не поднималось. Вот пацана он перед собой видел и всё.
- Как же звать-то теперь тебя? - спросил он, как будто это было единственной его проблемой.
- Сам придумай, пока я тут... - "это" неопределённо махнуло рукой и принялось набивать камнями платье и сорочку. Справившись с задачей, княжна зашвырнула два узла подальше в озеро. Шарф оставила, заметил Горшок, и это грело.
- Будешь Князь, - сказал он твёрдо. - Больно ты командовать любишь.
- Я вот чего придумал, - новоявленный Князь снова полез в мешок. - Раз мы поём про нечисть всякую, надо рожи разрисовать пострашнее, белил там купил, сурьмы, румян.
- Где ж ты рисовать научилась?
- Научился, - поправил его Князь. - Ты забыл, что я княжн... княжич, не только по прозвищу.
- А на лютне не учили.
- Не, на этих... на клавикордах.
- Можно, конечно, попробовать.
- Да зуб даю, мы не трактир, мы площадь соберём! - Князь хлопнул Горшка по плечу так, что тот едва устоял, и толкнул в ответ.
Князь упал, но утянул его за собой, и завязалась настоящая дружеская потасовка. Новый образ как будто что-то перевернул в голове у Горшка, и победив Князя, он лишь закрепил успех, прижав руки того над головой к земле и издав победный клич. Потом поднялся, отряхнулся и помог встать другу.
Друзьями они пробыли примерно до вечера. Пока не сплелись в один клубок под двумя плащами возле костра. Стоило провести носом по шее, почувствовать знакомый запах, как Горшка повело. Уперевшись лбом в шею Князя-княжны, он в изнеможении закусил край жилетки, проклятой-проклятущей, непробиваемой, не дающей как следует почувствовать тело под ней. Залез руками под неё снизу, повёл по бёдрам, и только протянул руки вперёд - штаны в этом плане были удобнее многослойных юбок - получил локтем в бок.
- Ну пожалуйста, - простонал он. - Сзади, а? Там же невинность тоже не проверяют...
- Ага, счас, - прозвучал суровый ответ. - Говорила мне нянька - только позволь, а потом "ой, я чутка промазал, извини", жених кровно оскорблён, с двух сторон люди гибнут. Давай как обычно, а? - на этот раз она повернулась лицом, тем более, что плотная жилетка не давала почувствовать ничего, кроме плоского горячего тела. И Горшок целовал в губы, целовал шею и - наконец - ключицы, к которым был с сегодняшнего дня допущен.
Потом княжна пряталась от него в ёлках, а он поглядывал только, чтобы её не утащил случайный зверь, больше следя за колышущейся белой тканью рубашки. Когда Князь вернулся, Горшок прижал его к себе, закрыл глаза и сказал, словно кидаясь в омут:
- Я... я опять хочу... - и впился в губы.
- Я теперь, наверно, не смогу без тебя, - шептал Горшок под утро. - Если попрошу отца твоего, отдаст за спасителя замуж?
- Жених не позволит, - покрывая его лицо поцелуями, шептала в ответ княжна. - Были б вы оба простые дворяне, устроили б дуэль, а так голову тебе отрубит, да войну затеет.
- А может, сбежим куда? - предложил Горшок. - Была княжна - и нету, волки съели.
- А может, и сбежим... - блаженно протянула княжна. - А потом поймают, меня в монастырь, а тебя колесуют...
И они шли в Пакитанию, не особенно торопясь. Писали свои песни, давали концерты, намазывая рожи гримом и ставя дыбом волосы. Горшок привык звать Князя Князем даже ночью в постели, даже разбуди - ответит как надо. Примирять дневного и ночного Князя ему было всё ещё трудно, днём он даже закрывал глаза, если Князь совался к нему с поцелуями. Ну не привык он парней целовать, а княжна как-то прямо вошла в роль. Держалась иначе, голос делала пониже, отплясывала не по-женски лихо, делала колесо и сальто. Пиво лила как не в себя. Отрывалась напоследок, в общем. Только тело своё берегла, как последний рубеж.
В Пакитании, в последние дни до их столицы, Горшка окончательно накрыло. Его руки от Князя просто не отлипали, он зажимал "приятеля" в каждом углу, и думал, думал... думал, что попросит у князя Пакитанского руку дочери, и чёрт с ней с головой, не нужна она ему без Князя.
- Мы далеко-далеко убежим, - уговаривал он Князя тем не менее. - Я прокормлю тебя, ты не бойся. Песнями прокормимся, художествами твоими.
- Угу. Тихо, незаметно, с концертами убежим, - кивал Князь.
В столице они концерта не давали, по-тихому заселились на постоялый двор. Горшок оставил Князя пить пиво в трактире, а сам пошёл на Портняжную улицу выбирать платье. Чтоб и бархат, и шёлк, и золото, и кружева. И шарф к нему, чтоб не сильно отросшие волосы прикрыть, прежний-то они в конец измочалили.
Вернувшись, он заметил рядом с Князем горожанина, по-дружески приобнимавшего того за плечи. Такое случалось в кабаках и на площадях, когда пьяная публика лезла брататься с артистами, но тут, в незнакомом городе, среди бела дня?
- А то слыхал я, Ухвата повесили в Липляндии, - уловил Горшок обрывок разговора.
- Ухвата-то? Повесили, конечно, в первый раз, что ли? - отозвался Князь.
- Ну что ж, бывай, Княже, - мужик отлип от него и хлопнул по плечу. - Если в труппу вам кто понадобится... - он повернулся, и Горшок узнал Балуна, старого приятеля и тоже бродячего музыканта. - Здоров, Горшок. Сыскался на тебя Ухват, наконец-то. Я всё ждал, когда жизнь вас столкнёт, двух таких отбитых ещё поискать.
- Чё? - переспросил Горшок.
Князь только голубыми глазами похлопал.
- Откуда ты княжну знаешь? - накинулся Горшок на Балуна. - Давно?
- Пусть он сам тебе расскажет, - Балу только посмеялся.
- Поговорить надо, - Горшок потащил Князя наверх, в комнату, прижимая локтем свёрток с платьем.
- Надо, - неожиданно серьёзно ответил Князь. - Дальше уж некуда. Дошли.
- Я тебе это... платье купил, - пробормотал Горшок, впихнув Князя в комнату. - Хотел отцу твоему показать, что смогу тебе быть мужем хорошим, руки твоей просить хотел, а тут... что тут вообще творится?
- Не надо к отцу, не пойдём мы, - медленно расшнуровывая броню-жилетку, заговорил Князь. - Давно хотел сказать тебе, да всё никак не мог, потерять боялся. А теперь всё, край. Меня правда разбойники в лесу поймали, когда я от барона убёг. Платье это они на меня напялили. Зачем - сам догадайся. А главарь, тот вообще меня сожрать пообещал. Художников да поэтов, говорит, я ещё не едал, интересно мне, - жилетка упала на пол. Пришёл черёд кожаных наручей. - Я думал, девушку тебе жальче станет. Всего от тебя ждал - что ты трахнешь меня там, или бросишь, или трахнешь и бросишь, а ты и вправду хорошим человеком оказался, - он сбросил сапоги. - А потом... полюбил я тебя... - он стянул рубаху через голову, обнажая покрытую шрамами от кнута спину.
- За что тебя? - прошептал Горшок.
- Человек я отчаянный, как ты давно заметил, - Князь скинул и порты, и теперь стоял перед Горшком как новорожденный. Повернулся так и сяк. - Нет у меня от тебя больше секретов, как на ладони весь. Примешь?
Горшок помолчал.
- Ну я-то не знал, что ты парень, а тебе-то как самому?
- Я художник, человек широких взглядов, - дрогнувшим голосом ответил Князь. - Хороший ты парень, Горшок. Добрый, заботливый. Платье мне вон купил. Давай, давай сюда. Я для тебя его надену. Может быть, ты захочешь его снять.
Свёрток с шорохом развернулся. Князь нырнул в шёлковую рубашку, закрывшую его ноги до колен, потом Горшок помог ему натянуть платье и зашнуровал - уж от души постарался.
И поцеловал. И пропал окончательно.
Сегодня ему можно было всё, но он не спешил. Наконец, как и хотел, присосался к шее, к ключицам, оставляя метки. Платье, которое так внимательно выбирал и на которое ухнул почти все их деньги, дёрнул в стороны, чтобы добраться до груди, почувствовать под пальцами соски. Покатал их в пальцах, согревая, облизал и подул, как делал Князь, наверно, и ему самому должно понравиться. Потом бросил, подступился с другого конца, забрался под юбку, оглаживая крепкие ноги, добрался до бёдер. Обхватил задницу, на пробу сжал, соединил и развёл половинки. Огладил живот, спускаясь туда, где самое очевидное доказывало - Князь, не княжна, и ему очень даже нравится.
Сам Князь тоже времени не терял, запустил пальцы Горшку в волосы, притянул для поцелуя, попытался стащить рубашку.
Одежда вдруг стала сильно раздражать Горшка, и он, на минуту отстранившись, сбросил с себя всю. Потом задрал юбки и принялся выцеловывать Князев живот, лаская рукой его член. Тяжёлый, покрытый нежной кожей, он приятно ощущался в руке, но взять в рот для Горшка было бы слишком. На пробу он провёл ребром ладони между половинок, как бы спрашивая, и Князь застонал, шире разводя ноги, позволяя окончательно.
- Масло, наверно, надо... девки с маслом... - как сквозь сон проговорил Князь.
- А ты пробовал? - вспоминая его неумелый первый отсос, спросил на всякий случай Горшок.
- С девками только, - простонал Князь. - Сделай уже что-нибудь.
- Я не знаю, - растерялся вдруг Горшок. - Я и с девками так не пробовал.
Он огляделся в поисках масла, и нашёл только каганец с какими-то остатками на дне.
- Чё сделать-то? - он сунул каганец Князю.
Тот слепо нашарил масло и сунул намасленный палец в себя. Потом второй, развёл их слегка.
- Как-то так...
Горшок сглотнул и повторил, закусив губу, чтобы не кончить от одного зрелища. Князь потянул его за волосы выше, поцеловал в губы, тоже поставил свою метку на шее, дотянулся до его члена и задвигал рукой.
- Хватит? - спросил у него Горшок. - Я так хочу...
- Н-не знаю, давай попробуем, я тоже уже не могу...
Горшок ткнулся головкой внутрь, в шутку поминая отговорки Князя.
- Я чуть-чуть только... остороооожненько, - он подался назад, потом ещё поднажал. - На полшишечки...
Князь заржал, дёрнулся, и головка проскочила внутрь.
Оба ахнули от новых ощущений.
Назад и снова вперёд. Глубже с каждым разом, делая Князя своим. Своим! Горшок задел внутри какое-то место, отчего Князя выгнуло.
- Сделай так ещё!
Оказывается, удовольствие получал не только тот, кто сверху, нижний не просто позволял. Горшок повторил. И ещё повторил.
- Быстрее! Глубже! - как всегда, раскомандовался Князь.
Горшок послушался, задвигался быстрее, резче, и внезапно почувствовал в себе какую-то нарастающую агрессию.
- Никому не отдам! - рявкнул он и зарычал. - Не отпущу! Даже не пробуй от меня сбежать! Чей ты?
- Твой... - выдохнул Князь.
- Громче!
- Твой!
- Ещё громче!
- Твой, твой, твой! - заорал Князь и выплеснулся.
Горшок последовал за ним.
Потом прилёг к нему на грудь, давая себе отдохнуть. Недолгое время спустя он поднял голову, посмотрел на осоловелого Князя, на покрытые метками шею и грудь, зацелованные губы, и снова сунул руку под юбки.
- Я ещё хочу, - погружая пальцы в тепло, скользкое от семени, просяще прошептал он.
Князь кивнул и подался бёдрами навстречу.
К вечеру платье было измочалено и изорвано в конец, Князь покрыт метками и синяками от пальцев, да и на Горшке меток и синяков было немногим меньше. Они благословили грим, под которым можно было спрятать от завистливых взглядов всю эту красоту.
- Работать надо, - сонно перебирая волосы Горшка, прошептал Князь. - А я голос сорвал, кажется... Знаешь, сколько стоит снять помост на площади? А ты все деньги на платье ухнул.
- Скажешь, что тебе не понравилось, не поверю, - в подмышку ему проворчал Горшок.

@темы: фанфики, Король и Шут