Обморок. Занавес. (с)
Ещё одна малипусечка по Ведьмаку, с шапкой возиться лень.
Вдохновлялась заявкой, которую уже не найду, и которая звучала примерно так: мир изменился, и современные академики мучаются, стараясь поприличней объяснить пикантные места из баллад Лютика про их крепкую дружбу с Геральтом.
Юмор, стёб. МНОГО МАТА.
читать дальше— Разве возможно, — сказал он, — похоронить Уленшпигеля — дух, и Неле — сердце нашей матери Фландрии? И она может уснуть, но умереть — никогда. Пойдем, Неле.
И он ушел с ней, распевая свою шестую песню. Но никто не знает, когда спел он последнюю.
Шарль Де Костер, "Легенда об Уленшпигеле"
Комиссия была очень серьёзная, Министерство образования Цинтрийской Республики подошло к реформам со всей ответственностью. Чиновник от Минкульта с группой поддержки в виде парочки академиков и юного смазливого секретаря. Мрачный, в чёрном, священник церкви Вечного Огня, а рядом - последователь Пророка Лебеды в имитирующем живописные лохмотья наряде. Упитанные дамы от культа Мелитэле. Разная мелочь от общественности, представители прессы и какой-то, кажется, ветеран, седой, со шрамом на лице, видимо, ответственный за патриотическое воспитание молодёжи. Все они галдели на разные голоса, не особо прислушиваясь к председательствующему, стучавшему карандашом по столу. Только ветеран сидел истуканом.
- А я говорю, выкинуть его из программы к чёртовой матери! - басом настаивал церковник. - У него половина песен антиклерикального характера!
Академик с плешью глянул на секретаря.
- Церковь Вечного Огня - это полная хуйня, - услужливо подсказал секретарь с серьёзным видом.
Церковник аж поперхнулся.
- Как вы смеете!
Монах-лебедынец, с трудом сдерживая смех, шикнул на него:
- Это исторические тексты!
- Речь пророка Лебеды простым людям до пизды, - добавил секретарь, и поперхнулся уже монах.
- Ну, это вряд ли попадёт в печать, - пожал плечами академик с плешью. - Максимум, рукописи по спецдоступу. Геральт, как ни крути, часть нашей истории, часть истории освободительной борьбы Цинтры против Нильфгаардских захватчиков. А воспет он в основном Лютиком. Можно выбрать что-то патриотическое, - он снова оглянулся на секретаря.
- Баллада о том, как ведьмак и скромный бард наебали Нильфгаард, - секретарь только похлопал честными голубыми глазами, когда на него замахали, и продолжил перечислять. - Как Эмгыр на Содден раззявил ебало, и ему пиздюлей прилетело немало. Хуй тебе, а не Цирилла, в общем, много всего патриотичного.
- При известном желании, - веско произнёс второй академик, с красным носом, - можно привести их в пристойный вид. Издать с пометкой "в обработке, со старовсеобщего".
- Чему вы хотите учить детей! - всплеснув руками, воскликнула одна из тёток "от Мелитэле". - Детей надо учить любви!
- Любви! - фыркнула такая же дородная тётка "от общественности". - Какой любви вы хотите учить детей? Ваши храмы не так давно перестали отличаться от борделей! Да и перестали ли? Конечно, вы на стороне этого паразита и пьяницы, который пере... переспал с половиной тогдашнего Континента! - лицо у неё раскраснелось, из гладкой причёски выбилась прядь.
- Ну, - требовательно глянул на секретаря церковник, - про Мелитэле неужто ничего не было?
- Баллада о том, как монашки Мелитэле ебались с бардом без остановки неделю, и одна им была забота, как его из храма выставить за ворота. Его бы и на год хватило, его ебитская сила...
- Хватит, мы поняли! - зашумела на него общественница.
- Ну есть же у него что-то про дам, - взмолилась монашка культа Мелитэле.
- Есть, есть, прекрасная баллада про дам и не дам, или о том, как глупо хранить невинность, лишая себя плотских радостей.
Раздался дружный не то кашель, не то смех.
- Это что, тоже он? - удивился председательствующий. - У нас же её в каждой подворотне поют.
- У него всякого найдётся, редкий был талант, - отмахнулся академик с плешью. - Баллады про Геральта издаются уже несколько сот лет с большими купюрами.
- Как он употреблял свою Йен? - с предвкушением спросил монах.
- И Йен, и Трисс, и Коралл, и всё, что движется. Есть сведения, Лютик тоже очень, очень сильно вдохновлялся видами боя, - пожал плечами плешивый.
- Трисс на жопе патлы рвёт, Йен на всех кидается: Геральт Лютика ебёт, аж Континент шатается, - процитировал секретарь, как ни в чём не бывало глядя на вытянувшиеся лица присутствующих.
- Надеюсь, это никогда не попадёт в учебники, - поджав губы, проворчала тётка-общественница.
- У меня это было написано в учебнике, - с ноткой ностальгии произнёс председательствующий. - В учебнике по истории, в главе про тринадцатый век. На полях, правда.
- Надеюсь, он сильно мучился, когда его казнили за вот эту вот всю мерзость, - сердито бросила общественница.
- Достоверных сведений о смерти Лютика нет, - пожал плечами секретарь.
- Но любовь! - вторая монашка с надеждой глянула на секретаря. - Как же его куртуазная лирика? Кто из нас не плакал над нею? Что ж вы цитируете всякое... всякую... Он же написал столько всего хорошего!
- Упаси меня боги назвать куртуазную лирику хорошими стихами, - рассмеялся секретарь. - Помню, Калантэ сказала, что эти песни годятся только для похорон, и не могу с ней не согласиться. Хорошие стихи понятны людям и уходят в народ, а все эти "Крыжовник кислый, вялая сирень" - трёп и сиюминутность.
- Кажется, кого-то сегодня уволят, - шепнула тётка-общественница своему соседу-журналисту.
- А вам бы хотелось повесить или сжечь? - голубоглазый секретарь обладал на редкость отличным слухом. - Вот это я и называю преемственностью.
- Это действительно лучший специалист по поэзии и биографии Лютика, которого вы смогли найти? - обратился председательствующий к чиновнику из Минкульта.
- Ничего, - вмешался академик с красным носом. - До нас уже сделали большую работу по исправлению его биографии и текстов. Найдём и портрет, более соответствующий патриотическим задачам, чем тот, который воспроизведён в сборнике пятнадцатого века.
Секретарь откровенно фыркнул.
- Единственный настоящий прижизненный портрет, который сохранился...
- Немедленно прекратите! - рявкнул, краснея, плешивый академик. Он, очевидно, был немного в курсе.
- ...это автопортрет с членом Геральта вот рту, - спокойно закончил секретарь, вставая. - Ты был прав, дорогой друг, надо было просто остаться дома и потрахаться. Двадцать первый век на дворе, а у них всё то же.
- Опять тебя хотят запретить, Лютик, - низким голосом отозвался "ветеран", тоже поднимаясь со своего места.
- Значит, я остаюсь актуальным, это ли не честь для поэта?
Вдохновлялась заявкой, которую уже не найду, и которая звучала примерно так: мир изменился, и современные академики мучаются, стараясь поприличней объяснить пикантные места из баллад Лютика про их крепкую дружбу с Геральтом.
Юмор, стёб. МНОГО МАТА.
читать дальше— Разве возможно, — сказал он, — похоронить Уленшпигеля — дух, и Неле — сердце нашей матери Фландрии? И она может уснуть, но умереть — никогда. Пойдем, Неле.
И он ушел с ней, распевая свою шестую песню. Но никто не знает, когда спел он последнюю.
Шарль Де Костер, "Легенда об Уленшпигеле"
Комиссия была очень серьёзная, Министерство образования Цинтрийской Республики подошло к реформам со всей ответственностью. Чиновник от Минкульта с группой поддержки в виде парочки академиков и юного смазливого секретаря. Мрачный, в чёрном, священник церкви Вечного Огня, а рядом - последователь Пророка Лебеды в имитирующем живописные лохмотья наряде. Упитанные дамы от культа Мелитэле. Разная мелочь от общественности, представители прессы и какой-то, кажется, ветеран, седой, со шрамом на лице, видимо, ответственный за патриотическое воспитание молодёжи. Все они галдели на разные голоса, не особо прислушиваясь к председательствующему, стучавшему карандашом по столу. Только ветеран сидел истуканом.
- А я говорю, выкинуть его из программы к чёртовой матери! - басом настаивал церковник. - У него половина песен антиклерикального характера!
Академик с плешью глянул на секретаря.
- Церковь Вечного Огня - это полная хуйня, - услужливо подсказал секретарь с серьёзным видом.
Церковник аж поперхнулся.
- Как вы смеете!
Монах-лебедынец, с трудом сдерживая смех, шикнул на него:
- Это исторические тексты!
- Речь пророка Лебеды простым людям до пизды, - добавил секретарь, и поперхнулся уже монах.
- Ну, это вряд ли попадёт в печать, - пожал плечами академик с плешью. - Максимум, рукописи по спецдоступу. Геральт, как ни крути, часть нашей истории, часть истории освободительной борьбы Цинтры против Нильфгаардских захватчиков. А воспет он в основном Лютиком. Можно выбрать что-то патриотическое, - он снова оглянулся на секретаря.
- Баллада о том, как ведьмак и скромный бард наебали Нильфгаард, - секретарь только похлопал честными голубыми глазами, когда на него замахали, и продолжил перечислять. - Как Эмгыр на Содден раззявил ебало, и ему пиздюлей прилетело немало. Хуй тебе, а не Цирилла, в общем, много всего патриотичного.
- При известном желании, - веско произнёс второй академик, с красным носом, - можно привести их в пристойный вид. Издать с пометкой "в обработке, со старовсеобщего".
- Чему вы хотите учить детей! - всплеснув руками, воскликнула одна из тёток "от Мелитэле". - Детей надо учить любви!
- Любви! - фыркнула такая же дородная тётка "от общественности". - Какой любви вы хотите учить детей? Ваши храмы не так давно перестали отличаться от борделей! Да и перестали ли? Конечно, вы на стороне этого паразита и пьяницы, который пере... переспал с половиной тогдашнего Континента! - лицо у неё раскраснелось, из гладкой причёски выбилась прядь.
- Ну, - требовательно глянул на секретаря церковник, - про Мелитэле неужто ничего не было?
- Баллада о том, как монашки Мелитэле ебались с бардом без остановки неделю, и одна им была забота, как его из храма выставить за ворота. Его бы и на год хватило, его ебитская сила...
- Хватит, мы поняли! - зашумела на него общественница.
- Ну есть же у него что-то про дам, - взмолилась монашка культа Мелитэле.
- Есть, есть, прекрасная баллада про дам и не дам, или о том, как глупо хранить невинность, лишая себя плотских радостей.
Раздался дружный не то кашель, не то смех.
- Это что, тоже он? - удивился председательствующий. - У нас же её в каждой подворотне поют.
- У него всякого найдётся, редкий был талант, - отмахнулся академик с плешью. - Баллады про Геральта издаются уже несколько сот лет с большими купюрами.
- Как он употреблял свою Йен? - с предвкушением спросил монах.
- И Йен, и Трисс, и Коралл, и всё, что движется. Есть сведения, Лютик тоже очень, очень сильно вдохновлялся видами боя, - пожал плечами плешивый.
- Трисс на жопе патлы рвёт, Йен на всех кидается: Геральт Лютика ебёт, аж Континент шатается, - процитировал секретарь, как ни в чём не бывало глядя на вытянувшиеся лица присутствующих.
- Надеюсь, это никогда не попадёт в учебники, - поджав губы, проворчала тётка-общественница.
- У меня это было написано в учебнике, - с ноткой ностальгии произнёс председательствующий. - В учебнике по истории, в главе про тринадцатый век. На полях, правда.
- Надеюсь, он сильно мучился, когда его казнили за вот эту вот всю мерзость, - сердито бросила общественница.
- Достоверных сведений о смерти Лютика нет, - пожал плечами секретарь.
- Но любовь! - вторая монашка с надеждой глянула на секретаря. - Как же его куртуазная лирика? Кто из нас не плакал над нею? Что ж вы цитируете всякое... всякую... Он же написал столько всего хорошего!
- Упаси меня боги назвать куртуазную лирику хорошими стихами, - рассмеялся секретарь. - Помню, Калантэ сказала, что эти песни годятся только для похорон, и не могу с ней не согласиться. Хорошие стихи понятны людям и уходят в народ, а все эти "Крыжовник кислый, вялая сирень" - трёп и сиюминутность.
- Кажется, кого-то сегодня уволят, - шепнула тётка-общественница своему соседу-журналисту.
- А вам бы хотелось повесить или сжечь? - голубоглазый секретарь обладал на редкость отличным слухом. - Вот это я и называю преемственностью.
- Это действительно лучший специалист по поэзии и биографии Лютика, которого вы смогли найти? - обратился председательствующий к чиновнику из Минкульта.
- Ничего, - вмешался академик с красным носом. - До нас уже сделали большую работу по исправлению его биографии и текстов. Найдём и портрет, более соответствующий патриотическим задачам, чем тот, который воспроизведён в сборнике пятнадцатого века.
Секретарь откровенно фыркнул.
- Единственный настоящий прижизненный портрет, который сохранился...
- Немедленно прекратите! - рявкнул, краснея, плешивый академик. Он, очевидно, был немного в курсе.
- ...это автопортрет с членом Геральта вот рту, - спокойно закончил секретарь, вставая. - Ты был прав, дорогой друг, надо было просто остаться дома и потрахаться. Двадцать первый век на дворе, а у них всё то же.
- Опять тебя хотят запретить, Лютик, - низким голосом отозвался "ветеран", тоже поднимаясь со своего места.
- Значит, я остаюсь актуальным, это ли не честь для поэта?