Марионетка - глава 20

[Тёмная сторона силы]

Мастерпост dunkelseite.diary.ru/p219533034_marionetka-mast...
Глава 20

- Эд?..
Сердце замерло, во рту пересохло и горло сдавило, стоило увидеть ореховые глаза Джеймса. Время остановилось, шестерёнки в мозгу завертелись назад, возвращая в тот момент, когда он в последний раз видел Джеймса. Лежащим на столе, яростно рыдающим, между тем как сам Эд заносил лезвие автоброни.
Кровь. Ненависть, сколько ненависти, гнева и опустошения. Мир закручивается внутрь себя и вспыхивает, чтобы оставить от себя только сажу и обломки. Смуглая кожа бледнеет и ореховые глаза тускнеют от шока. Рука на плече, поглаживающая и ободряющая, голос, шепчущий слова гордости и страсти. Мускулы дрожат, руки трясутся. Тошнотворное, тёплое ощущение крови, покрывшей кожу.
- Джеймс... - не прошептал, а почти выдохнул Эд и замер, когда мальчик резко спустил ноги с кровати и бросился вперёд. Эд ожидал кулака в челюсть, пальцев на горле, так что обвившие его руки и прижавшаяся к груди голова оказались неожиданностью.
Джеймса трясло, и Эд обнял мальчика, как только прошло удивление. Миновало больше года с тех пор, как он видел своего студента. Иногда он надеялся, что всё произошедшее окажется дурным сном, что Джеймса никогда не похищали вместе с ним, но дрожащий, плачущий мальчик у него в объятиях доказывал обратное самым наихудшим образом. И сердце Эда рвалось на тысячу частей, разлетаясь и дробясь, как осколки бутылки на залитой солнцем обочине.
Джеймс бормотал, вцепившись в него, так что у Эда внутри всё обрывалось.
- Я думал, ты у... умер. Они сказали, что ты умер. Что они тебя убили. Доктора сказали, что ты жив, но я им не поверил. Сэмюэл всегда говорил мне, что ты умер, но ты... ты живой! Я поверить не могу... Прости меня, Эд, сэр, мне так жаль...
За что ему-то просить прощения? - подумал мрачно Эд. - Это всё моя вина. Драхманцам и Артабанусу был нужен я, а не он.
Но у него не хватало сил сказать это вслух. Путаясь в словах, он прижал Джеймса крепче, игнорируя запах антибиотиков и химикалий, исходящий от них обоих:
- Прости, Джеймс, прости, пожалуйста...
Некоторое время мир был неподвижен, они двое прижались друг к другу, делясь так многим через эти объятия. Весь ужас, весь стресс, вся безнадёжность минувшего года пробежали между ними, но также облегчение и робкая надежда начали расцветать. Впервые с тех пор, как Эда "спасли", он почувствовал, что всё по-настоящему, что это не сон, который кончится, стоит в очередной раз закрыть глаза. Это было странное ощущение.
Он стоял здесь, в госпитале, под охраной военных, вместе с Джеймсом, вместо того, чтобы заниматься обычными ежедневными делами. Вместо Артабануса, торчащего в дверях со сложенными на груди руками и нечитаемой улыбкой, был Мустанг.
Когда учитель и ученик наконец смогли отлепиться друг от друга и пройти к кровати Джеймса, время снова ожило. Как и дикий водоворот эмоций Эда. Но ему было легче сосредоточиться на настоящем и игнорировать дикую борьбу в голове, хотя бы на пару часов. Конечно, всё могло измениться в любой момент, и он это понимал. Лихорадка, вероятно, усугубляла ситуацию, и теперь, после приёма лекарств, он чувствовал себя более устойчиво.
Не уверен, что я справлюсь с повторением вчерашнего дня. Это было бы слишком.
Встряхнувшись, он сфокусировался на Джеймсе, который всё не мог на него наглядеться, словно не в силах поверить, что его учитель действительно жив.
Эду снова захотелось кого-нибудь убить, когда он осмыслил слова Джеймса.
Ага, конечно, они сказали ему, что я умер. Это только помогло сломать его, сделать послушным. Больные ублюдки. Повезло им, что Мустанг не выпускает меня из госпиталя.
- Джеймс, насколько... они повредили тебе? - спрашивать мальчика, всё ли с ним хорошо, было бы нелепо и оскорбительно. С ними всеми было всё плохо.
Джеймс покачал головой, улыбаясь сквозь слёзы.
- Нет, всё в порядке... Они ничего больше мне не сделали после того...
Слова оборвались, но Эда снова охватила вина, скручивающая внутренности, превращающая сердце в кусок льда. Эд глянул на Мустанга, всё ещё маячившего в дверях, хотя и лицом к коридору, чтобы дать Эду больше личного пространства.
- Джеймс, ты знаешь, что я бы никогда... никогда, если бы я мог... я бы не... прости...
Тёплая рука, сжавшая плечо, снова поразила его, он встретился с пылающими глазами Джеймса.
- Это не ваша вина, сэр... Эд. Я знаю, что они тебя заставили. Я видел алхимию.
Эд задрал брови, боль внутри усилилась от слов Джеймса.
- Ты видел?
- Да, такие фиолетовые вспышки под кожей, когда он до тебя дотрагивался. Я помню фиолетовый свет, проходивший по твоим мускулам и сосудам. Это было так странно, но я понял, что это алхимия. Я мог её чувствовать. Что это за тип алхимии? Я о таком раньше никогда не слышал!
Эд смутился и мог лишь покачать головой в ответ. Он знал, что это за алхимия, Артабанус объяснял ему. Один из видов биоалхимии. Но он не замечал каких-то цветов или чего-то подобного, когда Артабанус применял алхимию к нему. Как это Джеймс увидел, а он сам нет?
Фиолетовый, надо же!
Фиолетовая вспышка.
- Давай, Эдвард, хватит сопротивляться.
- Иди... на хуй...
Новая фиолетовая вспышка, ещё ярче, мускулы так дрожали, что он готов был поклясться, они вот-вот прорвут кожу, сердце колотилось так, что едва не вырывалось из груди. Голова трещала, из носа бежали струйки крови, он сомневался, что справится, но не мог позволить Артабанусу продолжать побеждать, продолжать делать это с ним.
Он больше не хотел участвовать в этих больных фантазиях, не по доброй воле, пусть даже борьба может убить его. Как будто его гнули, и наконец получили отдачу. Он практически мог видеть, как энергия из кругов на кончиках пальцев Артабануса отталкивается его явным отказом и упорством воли. Алхимия, которую он изучал во время странствий, действительно была очень духовной вещью. Как только Эд осмыслил это и смог противостоять алхимии Артабануса в своём теле, он стал делать всё возможное. Сопротивляться способом, который вначале казался нематериальным и бесполезным, но через какое-то время появились успехи, даже если ему всего лишь удавалось смотреть в пол, когда Артабанус приказывал поднять взгляд. Каждый успех был вехой в борьбе с этой алхимией.
Хотя сопротивление само по себе вызывало отдачу, и без того невероятно опасное событие, становившееся опаснее в тысячу раз, поскольку происходило внутри его тела.
- Эдвард, ты убьёшь себя, - слова обдали теплом щёку, за ними последовал поцелуй, и Эд удесятерил усилия по сдерживанию чужой алхимии, даже несмотря на сильно отвлекавший чужой рот, присосавшийся к его собственному.
Холодная, длиннопалая рука, вцепившаяся в бедро, сжала сильнее, почти совсем нарушая концентрацию Эда. Но он не мог сдаться.
- Артабанус, мне не нравится сопротивляться, но я больше так не могу. Я больше не могу позволить тебе принуждать меня к этому.
Мягкий смех коснулся его губ, рождая желание отвернуться, но он сдержался. Борьба с алхимией и осторожное убеждение Артабануса в том, что ему нужно, - вот что требовалось. Он понимал, что быстро устанет, и столь же быстро должен уговорить Артабануса. Он уже несколько минут сопротивлялся, гудение крови в голове и струйки из носа становились всё хуже. Тело медленно разрушалось, рвалось и обрушивалось внутрь. Он гадал, через какое время сердце лопнет от напряжения.
- Твоё тело говорит мне, что ты хочешь этого, - рука, гуляющая между ног Эда, заставила концентрацию заметно пошатнуться, и последовала новая вспышка фиолетового в районе бедра, но он снова собрался. - Твоё упрямство мешает тебе наслаждаться. Тебе надо просто расслабиться. Разве ты меня не любишь, Эдвард?
Новая фиолетовая вспышка, ещё один дрожащий вздох Эда, когда рука между ног стала вести себя ещё вольнее, новая болезненная пульсация в голове. Он не мог бы ответить, даже если бы хотел. Он так ослабел, так устал. Всё, что он мог, это цепляться за силу воли, выставляя её как щит против алхимии Артабануса. Прошла минута... другая... и боль в голове и теле Эда стала столь жестокой, что он как лист задрожал под руками Артабануса.
Ему было так больно, что он даже не испытал облегчения, когда алхимия исчезла. Голубые глаза горели знакомо раздражением, нежностью и весёлым гневом.
- Отлично. Хочешь без алхимии, значит, без алхимии.
Эд хотел сопротивляться рукам, заломившим его руки за спину, хотел бороться, когда Артабанус начал раздевать его, быстро и ловко. Хотел кричать, ругаться, ударить юкрейтянина, когда тот всё равно начал брать то, что хотел.
Но он был вымотан. И единственное, о чём он думал, теряя сознание от боли, что он больше не марионетка в руках Артабануса.
- ...д! Эд! Эд, мы здесь. Вернись к нам, всё хорошо. Мы в госпитале, - голос Мустанга был ровным и абсолютно спокойным, в отличие от других, в панике задававших вопросы на заднем фоне.
Эду пришлось долго моргать, пока расфокусированные глаза не разглядели фигуру Мустанга, который стоял в футе или двух, протянув к нему руку и легонько потряхивая за плечо. Джеймс расхаживал позади Роя туда-сюда, поглядывая на преподавателя с беспокойством, заметным по складкам у губ и на лбу. Эд кашлянул, выпрямился и осознал, что сидит на кровати Джеймса, так крепко вцепившись в металлическую спинку, что пришлось потрудиться, чтобы разжать пальцы. Даже когда он положил руку на колено, костяшки ещё не вернулись к нормальному цвету.
- На сколько я вырубился? - спросил он, наконец встретившись с тёмными спокойными глазами Мустанга. Отсутствие страха или паники в них успокоило Эда, и он не хотел отводить взгляд от этих успокаивающих серых ониксов.
- Минут на пять, - ответил генерал, отпуская плечо Эда и отступая в сторону, чтобы Джеймс мог сесть на кровать рядом с ним. Однако Эд не сводил глаз с Мустанга, боясь снова провалиться в бог знает что. Одна мысль об этом утягивала назад, наполняя тем же ужасом, усталостью, болью, страхом, гневом, всей этой адской смесью, тысячью крошечных вещей, раздиравших его на части в это время.
В воспоминания о том времени, память о котором была утеряна. Что же случилось?
За год, который я практически не помню?..
Чувствуя себя больным, он изо всех сил попытался сосредоточиться на Мустанге. Красиво уложенные угольно-чёрные волосы, морщинка на лбу, раскосые острые, умные глаза. Высокие скулы, элегантная, но мужественная линия челюсти. Горькая морщинка в углу рта. Прямые плечи и крепко сложенные на груди руки. Эд подумал о том, почему форма Мустанга в некоторых местах болтается на нём, например, там, где живот казался слишком впалым. Сколько же веса Мустанг потерял в последние пару лет и почему?
Спустя несколько минут разглядывания Мустанга, что генерал заметил, но никак не откомментировал, Эд в конце концов снова начал чувствовать себя лучше, дурные предчувствия и паника отступили как шторм за горизонт его души. Погрузившись в себя и усилием воли расслабляя мышцы, он неровно вздохнул и наконец снова повернулся к Джеймсу. Мальчик всё ещё смотрел на него с беспокойством, так что Эд ободряюще улыбнулся ему.
- Всё хорошо, Джеймс, извини. Это было просто... как мы называем это, Мустанг?
Тёмные глаза на миг встретились с его глазами.
- Какое именно "это"? Навязчивые воспоминания или панические атаки?
- Видишь, Джеймс? Этот ублюдок язвит. Это значит, со мной точно всё в порядке и беспокоиться не о чем.
Фырканье Мустанга и приглушённый смех Джеймса вызвали у Эда тёплую улыбку.
Может быть, я снова смогу стать Эдвардом Элриком.
Следующие несколько дней прошли относительно мирно. Каждое утро Эд просыпался между семью и восемью, поднимался и ходил по комнате, либо рисовал пару часов, пока медсёстры не приносили завтрак, потом отправлялся в кабинет к доктору Нельсону. Каждое утро доктор расспрашивал, что он помнит, что он чувствует, и хотя Эд знал, что всё это в медицинских целях, он был не слишком разговорчив. Около полудня приходили Ал и Уинри, и все трое болтали или просто наслаждались присутствием друг друга. Когда под вечер ребята уходили, Эд шёл посидеть к Джеймсу до ужина. А потом уходил в свою палату, чтобы долгие часы мучиться в темноте и одиночестве.
Странно... неправильно... не хватало прижимающегося к нему тела, когда он пытался уснуть. Он так привык к обнимающим рукам Артабануса, к тому, что мужчина прижимался к его спине, что всю ночь вертелся и крутился, никак не получалось устроиться удобно, чтобы хорошенько выспаться.
Уинри наконец закончила ремонт автоброни, и процедура присоединения была самой нежной, какую когда-либо проводила его подруга детства. Каждый раз, когда девушка смотрела на него или даже дотрагивалась, казалось, она на всякий случай хочет запомнить о нём каждую подробность. Ал в первые пару дней вёл себя так же, но потом потихоньку расслабился, поверив яркой и приносящей восторг реальности, что Эд вернулся и никуда не денется.
Мустанг приходил хотя бы раз в день всю эту неделю, но служебные обязанности с него никто не снимал.
За эти дни Эд узнал, что курсы, которые он вёл, были временно распущены с тех пор, как он пропал, потому что Университет не нашёл никого того же уровня, за исключением Альфонса, но должность постеснялись предложить брату пропавшего преподавателя. Несколько аместрийских детей, которых спасли вместе с Альфонсом, уже выписали из госпиталя под опеку родственников, которые клялись обеспечить детям психологическую помощь. Как и предполагал Эд, все мальчики были изуродованы и возвращались домой отнюдь не прежними невинными детьми. Большинство опекунов собирались отдать детей в закрытое духовное училище, и это была самая мрачная ирония, о какой только мог подумать Эд.
Джеймс, очевидно, собирался уехать, как только родные приедут за ним с востока. Его сестра Вероника была уже в пути. Она очень скучала по младшему брату и чуть с ума не сошла после звонка, Эд понял это по выражению лица Джеймса. Снова навалилась вина. Джеймс никогда не будет прежним, и в этом виноват только Эд. Во всём. Но Джеймс выглядел странно оптимистичным каждый раз, как садился сыграть с Эдом в шахматы перед ужином. Эд слушал, как его студент собирается закончить образование в университете, а потом отправиться в Аэруго с Вероникой. Переживая, но не желая показаться абсолютно бесчувственным, Эд не спрашивал, собирается ли Джеймс заводить романтические отношения, вступать в брак... детей он иметь уже не мог. Такая большая часть жизни отсечена одним резким движением Эда.
Иногда это казалось совершенно непереносимым.
Другие дети оставались в его душе как призраки, взывающие о помощи. Он продолжал думать и о тех спасённых, кто не отвечал на расспросы военных. И о тех, кого ещё не нашли...
Мустанг каждый день уверял его, что их ищут, что прокуратура прислала лучшие кадры в Хеллтем, что на северо-западе увеличено военное присутствие. Но история о Стальном алхимике распространилась, а с нею и сведения о том, что он вместе с детьми был похищен иностранной религиозной группировкой. Народное внимание подтолкнуло фюрера выделить больше ресурсов Мустангу и Западному штабу. Похищения детей сильно тревожили обычных людей, поэтому Мустанг встретился с журналистами и передал отцензуренную версию произошедшего, потребовав написать в газетах: военные всё ещё ищут детей, каждый, кто что-либо знает об этом или заметил подозрительных субъектов с западным акцентом, должен обратиться к ближайшему военному форпосту. Пока что в этом районе ничего замечено не было, но Мустанг считал, что рано или поздно юкрейтяне или их пособники-бандиты проколются. Хоукай и Бреда уехали через пару дней, убедившись, что в госпиталь проведена прямая радиосвязь с Централом на экстренный случай, Эд едва успел с ними проститься.
Эд хотел бы присоединиться к всенародным поискам, но всё это казалось таким маленьким отсюда, с госпитальной кровати. Таким маленьким и далёким, приводя ко всё большему разочарованию в себе с каждым днём без вести о детях. Раз или два Ал робко предлагал заняться их поисками сам, обещая сделать всё, как попросит старший брат. В этом предложении было столько тепла и доброты, что Эдакая это просто душило, и он эгоистично просил брата остаться. Эд не был уверен, что сможет сейчас расстаться с братом. Не так скоро после возвращения.
Уинри стала гонцом между госпиталем и Западным штабом, постоянно курсируя между ними. Поскольку на телефоне теперь поймать никого было невозможно, она оказалась весьма полезной. Эд удивлялся каждый раз, как Уинри врывалась в его палату, вымотанная, и падала на край кровати. Она орала и ворчала, что её втянули в помощь военным, но никогда не ругала Мустанга лично, что успокаивало Эда. Мустанг и Уинри никогда не ладили друг с другом, начиная со дня, когда тот прибыл в Ризенбург, чтобы предложить Эду и Алу будущее. Возможно, это тревожило её до сих пор. Уинри никогда не ругала Мустанга, нет, но иногда, когда он входил в палату, а Уинри была там, она смотрела на него очень странным взглядом. Взглядом, какого Эд никогда прежде у неё не видел: почти с угрозой и злостью, но не совсем. Морщинки в углах рта, нахмуренные брови, нечто, закипающее на дне океанских глаз. Хотя Эд не мог точно сказать, что именно.
Кроме того, границы были усилены военными патрулями. Даже западная и южная границы были перекрыты со времени вторжения драхманцев, были запрещены иммиграция и даже въезд транспорта. Переговоры и попытки заключения мира между Драхмой и Аместрис всё ещё продолжались, и ещё потребуются годы и годы, чтобы восстановить подобие дружбы. В первую очередь, было удивительно, как юкрейтяне просочились через заблокированную границу, когда армия Аместрис обыскивала эти районы на предмет драхманских террористов. Наверняка аместрийские солдаты пропустили их.
Эд сказал об этом Мустангу при следующей встрече, и тот мрачно согласился, пообещав вызвать из Централа ещё группу прокурорских.
Так много ресурсов было брошено на это дело, Эду хотелось надеяться, что они вовремя настигнут юкрейтян и спасут детей, но всё ещё терзался виной и дурными предчувствиями.
После разговора с Мустангом, к удивлению Эда, появился доктор Марко и без особых предисловий принялся исследовать физическое состояние его тела. Эд почувствовал унижение, когда доктор, задрав бровь, оглядел шрамы на его ноге, животе, запястье, щиколотке и шее, и ни слова не сказал на бормотание Марко. Очевидно, доктор был расстроен тем, что обнаружил во время краткого осмотра. Или, скорее, тем, чего не обнаружил, подумал Эд.
В любом случае, теперь не только доктор Нельсон кружил над ним, как ястреб, но и доктор Марко. Оставалось только радоваться, что его ещё не гонят к основному специалисту, к "психологу".
Просто цирк.
Альфонс находился с ним рядом практически безотлучно, в нём Эд черпал силы в самые ужасные моменты, когда открывал глаза, и не понимал, где находится, и думал, что всё ещё в подземелье. И хотя в глазах младшего брата горело очевидное любопытство, Ал никогда не задавал вопросов после того, как Эд интересовался, где Артабанус.
Эд никому и ничего не рассказывал про Артабануса, даже Мустангу, осторожно спросившему, что за тип алхимии тот использует. Эд не знал, почему, но стоило открыть рот, чтобы рассказать о своём пленителе, огромное, выворачивающее наизнанку ощущение неправильности накатывало на него, и он не мог сказать ни слова. Словно он предаст Артабануса, рассказав о нём.
Но в чём предательство? Это он - монстр... почему я должен о нём волноваться?..
Это раздражало и расстраивало Эда до невозможности, но он пытался откладывать и откладывать эту мысль в долгий ящик.
Прошли две недели. Недели, за которые тело Эда медленно исцелялось, а разум так же медленно следовал за ним. Приступы становились реже и реже, раз или два в несколько дней, что было облегчением для всех. Кошмары оставались мучительно постоянными, но, несмотря на это, количество дней, в которые Эд понимал, кто он и где, росло.
Итак, Эд проснулся утром в пятницу, счастливо избежав паники и путаницы три дня подряд. Поглядев на белый потолок палаты, он позволил себе чуть улыбнуться, прикрыл глаза и вздохнул.
- Я Эдвард Элрик, - шёпотом сказал он себе. - Брат Альфонса Элрика, друг Уинри Рокбелл, коллега Роя Мустанга...
...учитель мальчика, которого изуродовал. Любовник человека, которого ненавижу.
Он устало открыл глаза и сосредоточился на солнечном свете, падавшем в окно и согревавшем ноги золотыми лучами. Щебет птиц за окном, радостно приветствующих новый день, был едва ли не громче, чем шум проехавшего мимо автомобиля. За прикрытой дверью приглушённые голоса, торопливые шаги, позвякивание металла показывали, что жизнь в госпитале уже шла полным ходом. Лишь легчайшая прохлада пробиралась сквозь тонкое одеяло, в которое Эд был завёрнут, как в хрупкий кокон. Хотя Эд едва это замечал. Тело ощущалось странно онемевшим этим утром, стоило потянуться за бумагой и ручкой, он почувствовал себя заранее вымотанным и оставил саму мысль. Тёмное, удушающее чувство начало охватывать внутренности, чувство, так знакомое по плену. Так же, как и тогда, он не находил в себе достаточно воли, чтобы сдвинуться хотя бы на миллиметр. И на этот раз не было руки Артабануса, чтобы заставить его шевелиться.
Он лежал, свернувшись в клубок, не отводя взгляда от стены, руки безвольно покоились на подушке в паре дюймов от лица. Так же, как сейчас, он проснулся, чувствуя себя таким усталым... таким слабым... он не хотел шевелиться. Даже почувствовав, как Артабанус за спиной начинает двигаться, обвивает руками талию, он был не в состоянии сесть, или выпутаться из объятий, или даже пробормотать "доброе утро". Словно он был парализован, хоть на самом деле это было не так. Он мог бы сделать всё это, если бы очень захотел, но... Он не хотел. Не знал, как. Не делал. Спустя пару минут Артабанус полностью проснулся и довольно замычал, заметив, что Эд уже не спит, но не пытается вырваться из объятий. Тёплое прикосновение губ ко лбу не тронуло Эда ни в малейшей степени. Его пустые глаза всё ещё таращились прямо вперёд, он едва замечал, как их начинает печь от того, что они так долго открыты. Артабанус что-то прошептал ему в волосы и стал выбираться из кровати. Ощущение потери пронзило грудь Эда, но он подавил его быстро и молча.
Он не знал, сколько времени спустя встревоженное и раздражённое лицо Артабануса нависло над ним.
- Эдвард, мой драгоценный. Ты слышишь меня? Уже слишком поздно, чтобы валяться в кровати. Дел полно.
Оставь меня в покое, была отчаянная, слабая, измученная мысль, скользнувшая по разуму Эда, но он не мог произнести ни слова, не то, что подняться с кровати. Было невозможно даже подумать о каком-либо действии в этот момент.
Не дождавшись ответа, Артабанус потянул Эда за вялую левую руку.
- Поднимаемся, мой драгоценный.
Принуждение к движению было мучительно, и в какой-то момент тело так запротестовало, что даже не шелохнулось. Это весьма удивило Артабануса, в голубых глазах даже мелькнул испуг. Но миг спустя тело Эда село, несмотря на ментальную, эмоциональную и физическую пытку, которую это причиняло.
После того, как Эд поднялся на ноги, Артабанус некоторое время молча изучающе разглядывал юного любовника.
Но потом мужчина улыбнулся, критическое выражение сменилось на тёплое и ласковое.
- Не волнуйся, мой драгоценный, после завтрака тебе станет лучше. Пошли, разомнём твои косточки.
Как ни странно, после завтрака Эд действительно почувствовал себя лучше и даже пару раз за день поговорил с Артабанусом. Чувство благодарности к Артабанусу было тошнотворным и успокаивающим. И когда Артабанус этой ночью обнял его за талию, Эд повернулся и обнял его в ответ, облегчённый отсутствием холода и онемения, накрывавших его этим утром. Дрожащий вздох в волосы и сжатие рук заставили его прижаться ближе, хотя голос Артабануса чуть не испортил этот момент утешения.
- Эдвард, никогда не покидай меня, любовь моя.
Тёмные тени, мечущиеся по каменным стенам, сменялись на стерильную, плоскую белизну потолка. Тяжело сглотнув, Эд поморгал, стараясь отогнать остатки воспоминания и заглушить боль в груди. Опять пустота вокруг талии, где обычно обнимали надёжные руки, вызывала явные пустоту и одиночество. Даже холод. Мысленно встряхнувшись, он почти захотел сесть и зарыться лицом в руки.
Что за хуйня со мной творится? Какого хуя мне не хватает этого ушлёпка? Какая чушь!
Разочарование жгло глаза, словно кислотой, и призрак ухмылки искривил губы. Эд всё ещё не находил сил, чтобы сесть и встретить новый день лицом к лицу. Он бы предпочёл погрязнуть в этих дурацких мыслях и чувствах.
Ну, может, я и не скучаю по нему... может, я физически привык к тому, что меня обнимают.
Менее тревожная, но всё ещё тошнотворная мысль. Он вздохнул и на минуту прикрыл глаза, усмиряя эмоции, которые вновь начали сотрясать тело. Прошедшие недели он трудился над тем, чтобы восстановить нечто, сломавшееся внутри, что бы ни вызывало внутренний хаос, но любые успехи, которых он достиг, были сметены в этот момент. И теперь снова всё вокруг кружилось во тьме, словно вспышки молний поглощались чёрным, бушующим небом голодного шторма.
Сквозь непогоду внутри себя он разобрал что-то вовне. Ровный, знакомый скрип пера по листу, неравномерные паузы. Шорох убираемой бумаги. Покашливание.
Это напомнило Эду раннюю юность, как он иногда ускользал от Ала и переезжал на диван в кабинете Мустанга, если они задерживались в столице. Он закрывал глаза и устраивался на неудобных подушках, слушая, как его командир занимается бумажной работой. Мустанг ничего не говорил о случайных появлениях Эда, разве что задирал бровь и сардонически улыбался, прежде чем снова вернуться к столу. Эд ценил это молчаливое согласие. Очень странные фантазии посещали Эда, когда он лежал вот так на диване Мустанга и слушал, как тот работает. Фантазии, которые теперь Эд приписывал пубертатному периоду, смущающие и пугающие, потому что никто с ним не говорил о таком, а он был либо занят, либо стеснялся спросить о переменах, происходящих в теле. Конечно, он немного владел темой, но понятия не имел, какие мысли будут лезть в голову.
Например, что Мустанг наклоняется над диваном и начинает целоваться, или как он будет выглядеть голым. Мысли, которые заставляли его вспыхивать от стыда даже сейчас.
Кстати, об ублюдке...
Ошеломление одолело изнутри изнуряющую тьму, которая стала потихоньку рассеиваться, и Эду удалось повернуть голову вправо, где Мустанг обосновался на металлическом стуле в футе от кровати, между Эдом и дверью. Эд улыбнулся, глядя, как тёмная голова склоняется над папкой, ненадёжно балансирующей на колене ноги, перекинутой через другую ногу. Ручка-наливайка лениво покачивалась в руке, затянутой в перчатку, морщинка на лбу демонстрировала разочарование. Вид был настолько знакомый, что у Эда внутри забурлило желание истерически рассмеяться.
Мустанг случайно поднял голову как раз когда губы Эда стали складываться в яркую улыбку. Он чуть улыбнулся в ответ с облегчением, заставляя сердце Эда вспыхнуть пылающим жаром.
Блядь, я скучал по нему...
- Казалось, что ты далеко отсюда, так что я решил подождать, - сказал Мустанг ровным и спокойным голосом, в котором проскальзывали тревожные нотки.
- Надеюсь, ты не будешь обращаться со мной, как будто я стеклянный? - вздохнул Эд, хотя и продолжая улыбаться. - Когда ты вошёл?
Глянув на часы на дальней стене, Мустанг пожал плечами, собрал бумаги и переложил на тумбочку, рядом с почеркушками Эда.
- Минут десять назад. Я сперва подумал что ты спишь, но у тебя глаза были открыты.
- А может, я сплю с открытыми глазами, - садиться оказалось очень утомительно, но Эд справился, и силы его, казалось, росли, пока Мустанг говорил и смотрел на него.
Мустанг громко фыркнул, в глазах заплясали весёлые искорки.
- Ты столько раз спал у меня на диване, Эд. Я знаю, как ты спишь: закроешь глаза и сопишь, как паровоз.
Засмеявшись, Эд улыбнулся ещё шире.
- Вон что вспомнил! Я тоже сейчас думал о тех временах.
Улыбка озарила лица обоих при разговоре о приятных воспоминаниях, и установилось уютное молчание, Эд довольно купался в его тепле. Мустанг в конце концов удивил его, придвинув стул ближе к кровати, так, что коленями упёрся в матрас, когда снова сел. Между их лицами остался всего фут, и сердце Эда сжалось самым нелогичным образом. Он сглотнул, пытаясь понять, чувствует он тревогу или восторг, или то и другое. Когда улыбка Мустанга превратилась во что-то серьёзное и осторожное, грудь Эда сжалась ещё сильнее. Он не знал, чего ожидал, но точно не того, что дальше сказал Мустанг.
- Эд, у нас есть отчёт из Элксомира. Знаешь такое место, к северу? - когда Эд кивнул, Мустанг мрачно продолжил: - Один лавочник оттуда донёс, что вчера к нему заявилась группа людей со странным акцентом, чтобы заказать большую партию зерна. Массовая закупка. Такая крупная, что он решил сперва, они от армии. Но когда прочитал статью о похищениях в газете, тут же сообщил в Северный штаб.
Сердце Эда дрогнуло уже совсем по-другому, облегчение, беспокойство и страх начали бороться в нём.
Наверняка это то самое. Наверняка это они. Значит...
- Эд. Думаешь, юкрейтяне будут действовать по старой схеме? Расположатся в руинах поблизости?
- Да, - ответил он без раздумий. - Они чувствуют себя в безопасности подальше от внимания публики, а люди склонны избегать старых развалин. Страх перед сверхъестественным, вот как мне это объяснили. К тому же, если они поселятся в городе, их тут же заметят. Нет, у них, наверняка, есть несколько баз в руинах по всей Аместрис. И им есть из чего выбирать, - добавил Эд мрачно, Мустанг понимал его, судя по сочувствующему кивку.
- Если так, ближайшие места, где они могут прятаться, - Йееим, Хаой и Ксайер. Они заброшены уже века, это старые города драхманцев, которые были разрушены, когда ксерксы завоевали Аместрис.
Жалея, что Мустанг не принёс карту, Эд обдумал его слова и нахмурился.
- Что ближе всего к Элксомиру?
- Йееим. Километрах в двенадцати.
- Вот оно. Вот где они, - уверенно сказал Эд, выпрямляясь и неожиданно чувствуя прилив адреналина. Желание подскочить с кровати и рвануть на север поглотило его.
Мустанг поглядел на него долгим взглядом, возвращающим к ярким ночам и дымным барам, так эти глаза смотрели на него во время задумчивых слов и смущающих улыбок.
- Почему ты так уверен?
- Они всегда закупаются в ближайшем городе. В большинстве случаев не хотят отъезжать дальше тридцати километров от базы. Может, у них и прибыльное дело, - при этих словах Эд сердито нахмурился, - но они всегда жмутся на бензин. Поверь, Мустанг, они в Йееиме.
Генерал кивнул, потом заколебался, и у Эда появилось отчётливое ощущение, что Мустанг хочет сказать ему что-то. Что-то важное. Но не успел он подумать, как мужчина поднялся и снова отодвинул стул от кровати.
- Понял. Спасибо, Эд. Я поведу два отряда в Йееим через пару часов. Если повезёт, до вечера закончим, и дело можно считать закрытым.
Эд хотел было потребовать, чтобы его взяли с собой, но воспоминание о последней операции удержало просьбу, готовую сорваться с губ. Обеспокоенный тем, что Мустанг пойдёт в бой без него, мучаясь облегчением и тревогой одновременно, он не мог найти подходящих слов. Мустанг, похоже, не был против, он стоял у кровати Эда, руки в карманах кителя, и глядел на Эда. Так многое проносилось в глазах генерала, что Эд даже не надеялся уловить всё или понять.
- Я вернусь.
Это обещание было произнесено с убеждённостью и чувством, каких Эд не ожидал. Снова и снова Мустанг заставал его врасплох. Глядя на мужественного генерала, Эд вздохнул, закатил глаза и резко спустил ноги с кровати. Мгновение он изо всех сил пытался встать, но Мустанг, не колеблясь, помог ему в этом. В обычное время такое выбесило бы Эда, но из-за вихря эмоций в душе такая мелочь его не заботила. Впившись пальцами в форменный воротник, он позволил себе прижаться лбом к груди мужчины, впитывая ощущение рук, легко обнявших его плечи в ответ.
Свет и тьма входили ему в грудь как осколки стекла и тёплая мазь, оставляя за собой разрушение и покой. В объятиях Роя было ощущение, что всё хорошо. Что хаос в разуме и сердце - это нормально.
Желая и дольше купаться в этом ореоле, Эд буквально силой заставил себя отстраниться достаточно, чтобы поймать взгляд Мустанга.
- Смотри у меня, возвращайся.
Бледные губы мужчины вздрогнули, он чуть подался вперёд, заставив сердце Эда подскочить от удивления и наконец успокоиться. Их лбы прижимались друг к другу, Эду даже казалось, что он слышит мысли, крутящиеся в этом хитром, изворотливом мозгу. Со вздохом, коснувшимся губ Эда, Рой отступил и не оглядываясь вышел из палаты. Эд рухнул на кровать.
Ему остались смущение, тепло и беспокойство, клубившиеся вокруг, и он взглянул на бумаги, оставленные Роем. Он взял листы и провёл пальцами живой руки по строчкам, написанным рукой генерала, улыбаясь уголками рта.
Я думал, что он собирается...
Ой, да это же Мустанг. Он бы не стал, ни в коем разе.
Или?..
Жар в груди был странным и почти болезненным, но в то же время он растапливал ледяной покров, покрывавший всё внутри. Это было долгожданное облегчение от онемения, но Эд сглотнул, осознав источник подобного нирване ощущения.
Мустанг.

@темы: переводы, фанфики, FMA