Обморок. Занавес. (с)
Мастерпост dunkelseite.diary.ru/p219533034_marionetka-mast...
Глава 9
читать дальше
Время бессмысленная штука, если нет солнца или надёжных стрелок, чтобы его узнать. Это могли быть часы, и дни, и месяцы, но безвременье тянулось целую вечность, Эд тащился через неё, чувствуя себя ужасно медленным. Как будто всякий раз, как он пытался считать минуты, они растягивались на годы.
Иногда он обвинял воду, на которую смотрел, - переливающуюся неопределёнными оттенками, извергающую облака танцующего пара в холодный воздух ванной комнаты. Прозрачная, тяжёлая жидкость была как само время. Постоянно движущаяся, но никуда не убегающая. Эд почти видел молекулы Н2О, скользящие мимо друг друга в безумной какофонии движения, и когда большая бледная рука проводила по поверхности воды в старой каменной чаше, его глаза были прикованы к мелкой ряби, поднятой движением. Вот где теперь оказался Эд: застрявший в этом обволакивающем, спокойном состоянии, мечтая лишь о возможности двигаться, как одна из этих прозрачных волн.
Он хотел что-то значить. Он хотел вернуться к прежнему. Но теперь он был в ловушке и зависел от прихотей безумного алхимика, который, похоже, всё никак не наиграется.
Сколько я уже здесь? Сколько ещё пробуду?
Он наблюдал, как Артабанус помогает его телу раздеться и забраться в исходящую паром ванну, словно множество раз до этого. Движения были настолько привычными, что Эд едва ли задумывался, совершая их. Купания были постоянными, и Эд был уверен, что они происходили чаще одного раза в день. Казалось, его содержат в роскоши, поскольку вода в подземелья поступала из единственного источника, а потом подогревалась алхимией. Дети, которых он видел время от времени, даже бывали слегка чумазыми.
Эд прикрыл глаза, когда Артабанус взялся за автоброню руки и начал заботливо отмывать каждый сантиметр металла. Смазка была всего один раз в день, в разное время, и это было единственным разнообразием, думал Эд. Он позволил своему разуму оторваться от настоящего и пробежаться по прошедшим дням - неделе? - приводя для себя в порядок события, тем временем как шершавые подушечки пальцев одинаково ласково скользили по металлу и по коже, вызывая мурашки и тень застарелого усталого отвращения.
По крайней мере, его больной, чокнутый похититель придерживался странного, но устойчивого расписания. Проснуться, принять ванну, съесть завтрак, сесть почитать - для самого Артабануса, во всяком случае. Эд обычно тупо сидел рядом с мужчиной и наблюдал, как тот читает, способный только изучать его как обычно безэмоциональные черты. Потом было время работы. Что как правило означало для Эда ходить по подземелью с Артабанусом, крепко обнимавшим его бёдра, и совершать разные трансмутации. Греть воду, чинить разбитую посуду, строить новые комнаты и коридоры, делать полки и тому подобное. Однажды ему даже поручили при помощи алхимии сжечь тело ребёнка, не пережившего "процедуры". На взрыв гнева Эда, который был быстро подавлен, Артабанус тонко улыбнулся:
- Это обычное очищение огнём, Эдвард. Не каждый будет принят богом как святое дитя, ты же понимаешь?
Он не понимал. И не хотел понимать. Проклятое зверьё с извращёнными религиозными представлениями.
После работ Артабанус несколько часов занимался хуй знает чем, и Эд оставался прикованным к кровати в компании одной только свечки. Он больше всего ценил эти часы покоя. Это было единственное время в течении дня, когда он мог полностью контролировать себя, и постоянная паника хоть чуточку спадала, позволяя дышать и размышлять, вместо того, чтобы плавать в выбивающей из колеи, отупляющей дымке страха. Иногда всё складывалось не так удачно и Артабанус возникал за спиной как призрак, вырывая его из мыслей.
Оказываясь в тишине и одиночестве, он не мог перестать думать о драхманцах, о войне, которая, возможно, ещё продолжалась за этими каменными стенами, о брате, о Мустанге и его людях... но главное, что мучило его, это судьба Джеймса. Он покалечил мальчика, разрушил ему всю оставшуюся жизнь. Он должен был быть учителем, тем, кому верили, что он никогда не причинит вреда, а он... Ничего нельзя было исправить, и Эд всё ещё слышал крики Джеймса, они преследовали Эда и звучали в ушах всякий раз, как он оставался один, заставляя сердце колотиться и сжиматься так сильно, что Эд был близок к сердечному приступу.
Иногда, пользуясь моментом, Эд пытался освободиться. Один раз он не удержался и свесился через край кровати. Артабанус был сердит и расстроен, когда вернулся, но Эд отказался отвечать на какие бы то ни было его вопросы. Ебись конём этот ублюдок и вся хуетень, которая творится у него в башке.
Когда Артабанус возвращался, наступало время ещё одной ванны. Потом была следующая еда - ужин, как думал Эд, - и чаепитие в столовой, где он иногда замечал детей.
Столовая была огромным помещением, вероятно, самым большим в подземелье, в форме гигантского круга. Там было четыре арки, каждая помечена буквой - С, З, Ю, В, - как на компасе. Эд и Артабанус всегда приходили из западного крыла, но за время выполнения работ Эд понял, что у каждого крыла есть своё особое основное назначение.
Северное крыло, похоже, было зоной складов. Там были комнаты, содержащие запасы еды, одежды, воротов для подъёма воды - поскольку в этом же крыле находился единственный колодец - и даже оружия. Восточное крыло было медицинским, но Эду не удалось разузнать о нём слишком много. Южное крыло оставалось для него совершенной загадкой, и для большинства остальных оно также оставалось закрыто. Артабанус признался как-то, что бывал там, но обычно избегал этой темы. И никогда не углублялся в подробности.
И конечно же, западное крыло было самой большой частью. Там находились все жилые помещения, к некоторым из них примыкали ванны. Комнаты были разных размеров, но среди тех, что видел Эд, его комната была одной из самых больших. Даже кровать у него была в два раза больше обычной. Это определённо вызывало у него неловкость, и сердце начинало колотиться при мысли, с чего бы его держат в таких особых условиях. Постоянные купания, просторная комната, еда дважды в день... он по местным меркам практически утопал в роскоши.
Он не мог отвязаться от мысли, что его откармливают на убой.
Он ещё не видел Джеймса после "процедуры", но встретил того восьмилетку, с которым болтал Джеймс, Генри, однажды за ужином. Он хотел окликнуть мальчика, но Артабанус, видимо, читал мысли, потому что немедленно отнял у него способность разговаривать, просто прижав указательный палец к руке Эда. Иногда Артабанус беседовал с другими людьми, управлявшими подземным городом, но чаще всего он болтал обо всём и ни о чём с молчаливым Эдом.
Эду казалось, что он стал просто свалкой для беспорядочных мыслей Артабануса. Тот в первую очередь интересовался небом - звёздами, солнцем и луной. Иногда он говорил об облаках, о дожде и снеге. Эд признавал, что порой рассказы мужчины были увлекательными, но никогда ничего к ним не добавлял. Он был слишком горд для этого, и неважно, насколько все эти теории пробуждали его любопытство. Также это давало возможность понять, насколько Артабанус был образован. Он легко цитировал нескольких философов и однажды обратился даже к объёмному труду известного астролога. Тема алхимии не затрагивалась никогда, а Эд говорил с ним как можно меньше, так что не спрашивал об этом, как бы ни было велико искушение. Он, как считал, уже наслушался голоса этого психа.
После чаепития Эда отводили обратно в "его" комнату на ночь. Артабанус закреплял путы и оставался посидеть с полчаса, прежде чем оставить Эда спать. Как ни странно, Эд всегда быстро проваливался в темноту бессознательного состояния, иногда даже до того, как Артабанус выходил из комнаты.
Этот цикл повторился пять раз с тех пор, как он изуродовал Джеймса. Таким образом, Эд заключил, что уже семь дней находится в подземелье, потому что, очевидно, был без сознания сутки от потери крови.
В любом случае, казалось, что прошёл месяц. И это была только первая ванна за день.
Он пришёл в себя, когда Артабанус начал тихонько напевать экзотический мотив, возя колючей мочалкой по медовой коже Эда. От силы резкого аромата лаванды и мяты у Эда пекло нос. Артабанус во время каждого купания приносил новое мыло, чтобы побаловать Эда. Если бы он уже не был достаточно припёзднутым, одержимости чистотой хватило бы.
- Чистота - следующая за благочестием, понимаешь, - пробормотал Артабанус, когда песня перестала слетать с губ. Эд оторвал взгляд от мочалки, скользящей по левой руке и встретился с тёплыми голубыми глазами мужчины. - Я знаю, ты не так любишь купаться, как я, но это в твоих интересах. Это только добавляет тебе бесконечной чистоты и красоты, мой драгоценный.
Эд скривил губы, отвёл взгляд и снова прикрыл глаза. Это был единственный способ выразить отвращение, когда он не мог говорить. И даже когда он мог говорить, как сейчас, он не находил слов, чтобы выразить всё, что хотел.
Он предполагал, что должен чувствовать стыд или быть вне себя от того, что сидит здесь голым, а другой мужчина моет его как младенца, но ему уже стало настолько всё равно. Ему действительно было наплевать, что это уебан о нём думает. Его всё ещё раздражало, как тот обращается к нему и все эти упоминания о его "чистоте", но он махнул рукой и больше не поправлял этого человека.
По своей природе алхимики были эгоистичными и гордыми существами, которые, однажды приняв какое-то решение, никогда не отрекались от собственных идеалов. Добавить к этому странную фиксацию, от которой страдал Артабанус, и стена из чистого алмаза готова. По сути, Эд понимал, что невозможно убедить этого человека в том, от чего он не в восторге.
И всё-таки...
- Чистота, да? - тихо усмехнулся он, всё ещё наблюдая, как нежные руки мужчины проходятся по его коже. - Так когда ты собираешься отрезать член мне? Ведь в этом основная идея твоей чистоты?
Он почти пожалел о вопросе, но хотелось быть готовым, когда придёт время и ему быть изуродованным. В минуту мрачного, висельного юмора Эд подумал, сможет ли Уинри и туда ему поставить автоброню.
Но Артабанус стал очень серьёзным и взял Эда за подбородок. Не то, чтобы в этом была необходимость. Но Эд предполагал, что этот человек использует любую возможность, чтобы прикоснуться к нему. Теперь, вынужденный смотреть на своего похитителя, Эд пытался в сотый раз прочесть хоть какие-то эмоции в этих стальных лужах. Вроде бы похоже на сожаление, а может, на радость, а может, на разочарование. Эдвард нихуя не понимал. Это было просто безумие.
- Эдвард, разве ты не видишь? Я слишком люблю тебя для этого. Ты и так идеален, такой, как есть, и ничто не сделает тебя лучше, чем ты есть.
В этот момент у Эда внутри как будто что-то лопнуло. Без всякого знака, без всякого предупреждения его сердце разрослось и задрожало от тёмной силы, какой он никогда не ощущал прежде. Эд бы мог распознать подступающую истерику в закипающей внутри него кислоте, если бы обратил на это внимание, но был уже слишком захвачен ею. Беспомощный смех слетел с его дрожащих губ.
- Любишь? Любишь? Кого ты думал наебать? - в процессе смех сорвался на визг, в голосе было больше эмоций, чем Эд проявил за всё время с момента несчастья с Джеймсом, но сейчас это его мало заботило. - Ты ебанутый на всю голову, до тебя не дошло? Убиваешь людей без раздумья, кастрируешь детей, крадёшь людей и играешь с ними, как с блядскими куклами! Разве не видишь, что это за безумие? Тебя это не волнует? Все для тебя марионетки, которыми можно вертеть по желанию? Мы не твои игрушки! Мы люди, такие же, как и ты, ублюдина!
Артабанус протянул руку, чтобы погладить Эда по щеке, лицо его искривилось от чего-то, что могло быть болью, или злостью, или растерянностью. Эд закрыл глаза, неожиданное рыдание вырвалось у него из груди.
- Почему бы тебе к хуям не оставить меня в покое?!
После этих слов повисла тишина, прерываемая только тихими всхлипами, слетающими с его губ.
Тёплая жидкость стекала с его лица там, где Артабанус провёл рукой, и нос Эда горел от натрия, поднимающегося из пор от реакции. Прошла целая минута, прежде чем он в своём горячечном состоянии осознал, что плачет. И теперь, стоило начать, не было никакой возможности остановить волны рыданий, обжигающие грудь и вырывавшиеся наружу. Он хотел бы свернуться клубочком, но мог только смотреть вперёд, глаза горели от новых и новых потоков слёз.
Блядь. Пиздец как глупо. Я уже не сраный ребёнок, так какого хуя я плачу?
Артабанус только тяжело вздохнул, и, странно молчаливый, продолжил мыть тело Эда. Минуты шли в молчании, пока Эд проигрывал битву с самим собой, пытаясь взять себя в руки. Каждый раз, как он думал, что справился со спазмами подступающих чувств, лицо Джеймса, подставившего лицо жгучему ветру, или Ал в железном доспехе, или ещё какое-нибудь видение прошлого снова швыряли его в тёмный водоворот скорби.
Может, это был прорвавшийся стресс, но Эд был просто не в состоянии остановить это силой воли.
- Ненавижу тебя, сука, - выплюнул Эд сквозь слёзы и поднял глаза на Артабануса, который в ответ поглядел с грустью.
- Я знаю, Эдвард. Но уверен, что смогу это изменить. Я могу заботиться о тебе, защитить тебя. Ты полюбишь меня, мой драгоценный. Так и будет в конце концов. Никто и никогда не полюбит тебя так, как я.
Рука Артабануса нежно провела по волосам Эда, задержалась чуть дольше. Потом он вздохнул и выпрямился. Эд немедленно последовал за ним. Большое полотенце тут же было обёрнуто вокруг стройного тела, и Артабанус рассматривал его долгий момент. Он провёл по рукам юноши, до живого и металлического плеч, оставляя призрачные прикосновения, следы которых ещё долго чувствовались. Каждое касание этого мужчины Эд запомнил и часами мучился из-за каждого случая. Хуже всего было, что Артабанус его практически лапал, поэтому эти прикосновения навсегда оставались с ним, даже если были просто тенями.
Отвращение, к сожалению, было самой частой эмоцией, которую Эд испытывал в эти дни.
- Почему бы тебе не остаться в кровати и не отдохнуть сегодня, Эдвард? Мне надо в город за припасами, а тебе, я думаю, надо побыть одному. Что ты скажешь?
Артабанус ласково улыбнулся ему. Эд не ответил, его тело уже вытерлось и потянулось за комплектом чёрной одежды, висевшим на стуле рядом с ванной. Он натянул мягкие штаны до бёдер, а потом с помощью Артабануса надел через голову рубашку. Это тоже бесило Эда. Он никогда и ничего не мог сделать сам - помыться, одеться, помочиться, поесть, - ему постоянно помогали, и каждый раз кровь у него вскипала.
- Ну и хорошо, - сказал Артабанус так, словно Эд выразил своё согласие. - Давай отведём тебя в кровать, и я принесу тебе поесть перед уходом.
Весь процесс привязывания Эда к кровати занимал с каждым разом всё меньше времени. Вначале у Артабануса уходило по полчаса, чтобы уложить или поднять Эда, но теперь прошло едва ли десять минут, как он оказался надёжно прикован и остался тоскливо пялиться на собственное отражение в ожидании возвращения похитителя.
Он всё ещё пытался утихомирить бушующие эмоции, захлёстывающие с головой, но ледяная бесчувственность наконец растеклась по венам. Бесчувственность, похожая на наркотик. В его жизни уже было такое.
Совсем как тогда, когда он пытался воскресить мать и Ал потерял тело - последующие месяцы он провёл в тумане и бездумном оцепенении, в котором время не имело значения и один день не отличался от другого. Он продирался через эту тьму, через бесчувственное состояние, без мыслей и забот. До тех пор, как подполковник Мустанг вырвал его из ступора горячими словами и обещанием будущего.
Он почти мечтал позволить себе снова впасть в такой же транс. Мустанга здесь не было, и вряд ли он скоро найдёт Эда. Непозволительная роскошь расслабляться сейчас, когда он ждал удобного момента и возможности для побега. И это касалось не только его. У него была ответственность перед всеми людьми, попавшими в эту ловушку, перед несчастными детьми и Джеймсом. Он вытащит их всех отсюда в целости и сохранности, в этом сейчас была его задача, цель, на которой он должен был сосредоточиться несмотря ни на что. Может быть, он уже потерял доверие Джеймса, но он мог попробовать сохранить какое-то подобие жизни для мальчика, если выведет его на волю. Эд понимал, что его, возможно, никогда не простят, и это было бы правильно. Во всяком случае, сам себя он никогда не простит. Он просто хотел, чтобы его ученик выжил.
Артабанус вернулся с яблоком и чашкой тёмной жидкости. Пьянящий запах, наполнивший воздух, вернул Эда в реальность, удивляя и обнадёживая. Да, не было никакой ошибки. Это был кофе.
Наконец от этого еблана хоть какая-то польза.
Эд чуть было не выразил благодарность улыбкой или вздохом облегчения, но вовремя вспомнил, что этот мудак не заслужил.
Артабанус улыбнулся Эду, несмотря на безразличный взгляд в ответ, присел на край кровати, поставил чашку на тумбочку и достал из ящика тумбочки небольшой ножик. Эд задумался, какого хрена в ящике делает нож, а мужчина принялся отрезать маленькие кусочки фрукта и скармливать их Эду.
Горьковато-сладкий вкус яблока на языке позволил Эду вернуться в почти спокойное состояние - насколько возможно было в его ситуации. Жуя, он вспомнил, как бабуля Пинако сказала, будто еда исцеляет все болезни. Это было странное воспоминание, и жестокая истерика снова стала поднимать свою тёмную голову.
Наверно, мама об этом не знала... хотя она никогда особенно много не ела...
Когда остался один огрызок, Артабанус поднёс всё ещё исходящую паром чашку к губам Эда, и юный алхимик жадно проглотил жидкость, не обращая внимания на высокую температуру напитка. Это тоже было хорошо.
Ну, разве я не везучий ублюдок сегодня? Кофе и освобождение от работ. Должно быть, психа проняло.
Когда чашка опустела, Артабанус отставил её в сторону и смотрел на Эда несколько долгих секунд, потом вздохнул.
- Я знаю, что ты не можешь меня понять, Эдвард. Не многие могут, - мужчина перевёл глаза со Стального алхимика на стену и продолжил: - Меня воспитала армия, знаешь ли. Не Кинг Брэдли лично, но его ближайшие советники. Я приехал из Юкрейта, когда мне было десять лет, вундеркинд в своей стране, желающий поделиться нашей алхимией с другими народами. Никто не знал об исследованиях наших людей, а я хотел, чтобы они принесли пользу. Поскольку я был сиротой, то решил, что мне нечего терять, я только выиграю от путешествия и обучения вашей науке, - он криво улыбнулся, глядя вдаль. - Военные схватили меня, когда я пытался пересечь границу, и когда поняли, что я из себя представляю, доставили меня к советникам Брэдли. Они позаботились обо мне, я обучил их своей алхимии, как и собирался. Но у них были другие мысли на мой счёт. Когда мне исполнилось шестнадцать, явился государственный алхимик, чтобы меня учить, - алхимик Багряной Крови. Они считали, что это лучший учитель для меня, поскольку он манипулировал материями человеческого тела. Но он оказался слишком ограничен и даже не смог понять мой тип биологической алхимии. Я работаю более чем с базовыми элементами, из которых состоит человек. Моя алхимия выше этого... она ближе к душе.
Повисла пауза. Эд обдумывал слова этого человека. До сих пор он не слышал ни о чём подобном, и было странно, что Артабанус рассказывает такое между делом, но Эд не показал, насколько он заинтригован. Не было удивительным, что армия подобрала и воспитала кого-то со способностями как у Артабануса, и Кимбли всегда был больным отморозком, так что их давнее знакомство тоже особо не удивляло. Но снова - название этой страны - Юкрейт... Эд о ней особо ничего не слышал.
Артабанус снова повернулся к Эду, и снова на его лице застыла пустая улыбка.
- Алхимия, которую я использую, по сути, сила, которую я извлекаю из энергии воздуха. Единственное, с чем я могу её сравнить, это синская альмедика, но всё равно они разные. Есть связи, соединяющие всё, каждого человека, каждое чувство и каждое действие. Это похоже на тектоническую энергию, но, в отличие от неё, эта энергия происходит от движений и чувств людей. Эти связи невидимы, но с помощью нашей алхимии я могу перехватить их, замкнуть на себя, взять под свой контроль, таким образом. Вот как я могу манипулировать человеческим телом, словами, эмоциями... и когда я сформулировал эти пять кругов, армия получила большое преимущество. Один для того, чтобы успокоить движения существа, которое я собираюсь взять под контроль, - он поднял большой палец и дал Эду рассмотреть круг. - Один, чтобы заставить существо двигаться как я хочу, - он показал средний палец. - Один для контроля речи и голосовых связок, - круг на указательном пальце. - Гормоны, которые позволяют манипулировать эмоциями, - безымянный. - И антиалхимический круг, почерпнутый из аместрийской алхимии, своего рода запасной план. Ты сможешь использовать алхимию через меня в качестве канала, но стоит мне разорвать прикосновение, и ты будешь бессилен по крайней мере в течение часа, - мизинец распрямился, и теперь все круги были предоставлены для изучения Эда. - Это даёт мне преимущество, если надо избежать атаки алхимика, которого я хочу взять под контроль, и вернуть ему силу, если я того захочу.
Даже сейчас, после объяснений, некоторые из символов, пойманных в плетущиеся, вихрящиеся линии, оставались для Эда загадкой, и его интеллектуальная сторона жаждала задать вопросы, желая узнать больше, но он сдержался, видя, что Артабанус не закончил говорить.
Вот радость-то. Он и так достаточно наболтал, что теперь, перескажет историю всей жизни? Может, мне не так уж и везёт сегодня.
- Багряный алхимик, не тратя времени, набил мне эти круги на руки, и я прошёл интенсивную подготовку к секретным операциям. Меня пытали, под предлогом проверки, смогу ли я выдержать допрос, если меня поймают. В случае поимки я должен был убить себя любым возможным способом... Мне исполнилось восемнадцать - и меня наконец отправили на первое настоящее задание, в Аэруго. Я смешался с местными и втёрся в дом к одному из чиновников тамошнего правительства. Это заняло месяцы, но я смог манипулировать им достаточно, чтобы повлиять на торговлю между Аэруго и Аместрис. Начальство было довольно моей работой, и я, хоть и пришлось быть тайным любовником этого отвратительного старикашки, - тоже. Уходя, я вырезал всю семью, включая двухлетнюю дочь. Это всего одна из ужасных вещей, что мне пришлось сделать для большего блага. Я был алхимиком под прикрытием долгих десять лет, а потом дезертировал и сбежал на родину. В конце концов я вернулся в Аместрис с теми людьми, с которыми сейчас живу. До побега я слышал о Стальном алхимике. А когда год спустя прибыл в Централ поискать кандидатов на продажу, увидел тебя.
Эд тяжело сглотнул, глядя на лицо мужчины. Подобное выражение он мог рассматривать как некую форму благоговения. Он уже был ошеломлён всем, что услышал, едва мог верить словам этого типа, и тонул в море смущения, любопытства, отвращения, ужаса... настолько разных чувств, что они просто разрывали его на части. Как будто он плыл на корабле, но остался брошен в океане на крошечном плоту, не зная, как пережить шторм.
Всё было невозможно запутанно.
Тёплое прикосновение к щеке заставило его снова вернуться к Артабанусу, который теперь стоял на кровати на коленях, практически нависая над ним, глаза мужчины потемнели, в них клубилось тяжёлое чувство, похожее на... голод...
- Ты был так прекрасен, - прошептал Артабанус, проводя костяшками по щеке Эда, обводя кончиками пальцев линию его челюсти. - Я никогда не забуду этот день. Я решил, что ты спешишь в школу. Сильно лило, так что ты держал портфель над головой. Выражение твоего лица... - Артабанус улыбнулся с явным удовольствием. - Ты был просто такой... настоящий. Как никто другой. Ты был настоящий, ты существовал, и я мог смотреть на тебя. Ты не носил маску, как все прочие в этом мире. Ты был всегда на виду, твоя душа - открыта для всеобщего обозрения. Эта честность... она сломала меня, мой драгоценный Эдвард. Ты был слишком прекрасный, слишком совершенный, слишком настоящий, чтобы быть запятнанным пороками этого мира. А потом эти дураки-драхманцы попытались... они... и я... Я больше не мог оставаться в стороне. Просто не мог. Надеюсь, однажды ты поймёшь. Но, как я уже сказал, я не жду, что это случится сию минуту. Только можешь не сомневаться во мне, Эдвард, - я люблю тебя.
С этими словами Артабанус обхватил его лицо обеими руками и потянулся вперёд. Эд вытаращил глаза, но даже интуиция не подсказала ему попробовать увернуться.
Он что, серьёзно...
Мысль едва успела сформироваться, как его собственная шея вытянулась вперёд, а рот приглашающе приоткрылся.
Чужие губы на губах ощущались как нечто постороннее, и Эд зажмурил глаза покрепче, почувствовав, как чужой влажный язык проникает ему в рот, - единственное сопротивление, которое он мог оказать. Их рты двигались вместе слаженно, страстно. Эд пытался абстрагироваться от ситуации, но было слишком много всего, чтобы отстраниться. Его собственный язык дразнил чужой, его собственные зубы прикусывали тонкие, обветренные губы. Это против желания удерживало его внимание, потому что было так странно и неожиданно. Артабанус обхватил Эда одной рукой за талию и притянул к себе, прижал плотно, грудь к груди, бёдра к бёдрам.
Обычно поцелуи описывают совсем не так... Наверно, это потому, что я ненавижу этого тупого ублюдка.
С нарастающим отвращением юноша почувствовал твёрдость у своего бедра, но отвращение быстро перетекло в панику, когда пальцы, не довольствуясь лицом, спустились ниже и забрались под рубашку, принялись поглаживать кожу. Большая рука сжала бедро и мужчина ещё грубее напал на губы Эда.
Отвали! Какого хуя я здесь делаю? Как он смеет... он же... СТОП!
Снова Эд почувствовал, будто отчаянно скребётся в стенки своего черепа, кричит, визжит, рычит, наблюдая за происходящим изнутри. С болью он мог справиться. К унижению - привыкнуть.
Это было нечто совершенно новое и кошмарное, недоумение сменялось ужасом при одной мысли о том, что этот человек собирается с ним сделать.
Когда он подумал, что потеряет рассудок от очередной волны подступающей истерики, Артабанус отстранился. Внезапно Эд понял, что не хочет больше ничего, кроме как стереть эту ёбаную улыбку с этого самодовольного лица, лучше всего - остро отточенным лезвием, преобразованным из прочной, холодной автоброни. Плевать на побег, плевать на героизм, он мечтал убить этого уёбка.
- Как бы я ни жаждал продолжить, я должен идти. Я скоро вернусь, Эдвард, мой драгоценный, - это обещание было наполнено такими интонациями, что только подлило масла в огонь ярости Эда.
На этот раз, когда Артабанус наклонился, чтобы украсть прощальный поцелуй, Эд оставил глаза открытыми, сузил их, надеясь, что ублюдок почувствует весь его гнев во взгляде.
Наконец, наконец мужчина отстранился, подхватил чашку и направился к двери.
- Я убью тебя, мерзкий кусок дерьма! - прорычал ему в спину Эд. - Погоди, я тебя УБЬЮ!
В дверях Артабанус обернулся и радостно помахал. Щелчок замка был единственным ответом, которого удостоился Эд.
Юноша медленно выдохнул, его натянутое, как струна, тело упало на подушки с небольшим облегчением. Артабанус скоро вернётся, наверно, через пару часов, как обещал.
Я ни в коем случае не буду сидеть тут и ждать второго раунда. Хуй тебе.
Собравшись с духом, распалённый ненавистью, он с силой дёргал кандалы на запястьях, упирался ногами и боролся за свободу с новым, яростным пылом. Паника, понемногу оставлявшая в покое разум и тело, вернулась с новой силой, из груди вырывались хриплые вопли, он так бился в наручниках, что кровь потекла из запястья. Но он просто стиснул зубы и продолжил попытки. Никакая боль не помешает ему вырваться на свободу.
Его тошнило от этого места и от этого садиста-извращенца. Рассказывает жалостливые истории, а сам всё тот же монстр. Эд не желал позволять себе сделаться таким же.
Глава 9
читать дальше
Время бессмысленная штука, если нет солнца или надёжных стрелок, чтобы его узнать. Это могли быть часы, и дни, и месяцы, но безвременье тянулось целую вечность, Эд тащился через неё, чувствуя себя ужасно медленным. Как будто всякий раз, как он пытался считать минуты, они растягивались на годы.
Иногда он обвинял воду, на которую смотрел, - переливающуюся неопределёнными оттенками, извергающую облака танцующего пара в холодный воздух ванной комнаты. Прозрачная, тяжёлая жидкость была как само время. Постоянно движущаяся, но никуда не убегающая. Эд почти видел молекулы Н2О, скользящие мимо друг друга в безумной какофонии движения, и когда большая бледная рука проводила по поверхности воды в старой каменной чаше, его глаза были прикованы к мелкой ряби, поднятой движением. Вот где теперь оказался Эд: застрявший в этом обволакивающем, спокойном состоянии, мечтая лишь о возможности двигаться, как одна из этих прозрачных волн.
Он хотел что-то значить. Он хотел вернуться к прежнему. Но теперь он был в ловушке и зависел от прихотей безумного алхимика, который, похоже, всё никак не наиграется.
Сколько я уже здесь? Сколько ещё пробуду?
Он наблюдал, как Артабанус помогает его телу раздеться и забраться в исходящую паром ванну, словно множество раз до этого. Движения были настолько привычными, что Эд едва ли задумывался, совершая их. Купания были постоянными, и Эд был уверен, что они происходили чаще одного раза в день. Казалось, его содержат в роскоши, поскольку вода в подземелья поступала из единственного источника, а потом подогревалась алхимией. Дети, которых он видел время от времени, даже бывали слегка чумазыми.
Эд прикрыл глаза, когда Артабанус взялся за автоброню руки и начал заботливо отмывать каждый сантиметр металла. Смазка была всего один раз в день, в разное время, и это было единственным разнообразием, думал Эд. Он позволил своему разуму оторваться от настоящего и пробежаться по прошедшим дням - неделе? - приводя для себя в порядок события, тем временем как шершавые подушечки пальцев одинаково ласково скользили по металлу и по коже, вызывая мурашки и тень застарелого усталого отвращения.
По крайней мере, его больной, чокнутый похититель придерживался странного, но устойчивого расписания. Проснуться, принять ванну, съесть завтрак, сесть почитать - для самого Артабануса, во всяком случае. Эд обычно тупо сидел рядом с мужчиной и наблюдал, как тот читает, способный только изучать его как обычно безэмоциональные черты. Потом было время работы. Что как правило означало для Эда ходить по подземелью с Артабанусом, крепко обнимавшим его бёдра, и совершать разные трансмутации. Греть воду, чинить разбитую посуду, строить новые комнаты и коридоры, делать полки и тому подобное. Однажды ему даже поручили при помощи алхимии сжечь тело ребёнка, не пережившего "процедуры". На взрыв гнева Эда, который был быстро подавлен, Артабанус тонко улыбнулся:
- Это обычное очищение огнём, Эдвард. Не каждый будет принят богом как святое дитя, ты же понимаешь?
Он не понимал. И не хотел понимать. Проклятое зверьё с извращёнными религиозными представлениями.
После работ Артабанус несколько часов занимался хуй знает чем, и Эд оставался прикованным к кровати в компании одной только свечки. Он больше всего ценил эти часы покоя. Это было единственное время в течении дня, когда он мог полностью контролировать себя, и постоянная паника хоть чуточку спадала, позволяя дышать и размышлять, вместо того, чтобы плавать в выбивающей из колеи, отупляющей дымке страха. Иногда всё складывалось не так удачно и Артабанус возникал за спиной как призрак, вырывая его из мыслей.
Оказываясь в тишине и одиночестве, он не мог перестать думать о драхманцах, о войне, которая, возможно, ещё продолжалась за этими каменными стенами, о брате, о Мустанге и его людях... но главное, что мучило его, это судьба Джеймса. Он покалечил мальчика, разрушил ему всю оставшуюся жизнь. Он должен был быть учителем, тем, кому верили, что он никогда не причинит вреда, а он... Ничего нельзя было исправить, и Эд всё ещё слышал крики Джеймса, они преследовали Эда и звучали в ушах всякий раз, как он оставался один, заставляя сердце колотиться и сжиматься так сильно, что Эд был близок к сердечному приступу.
Иногда, пользуясь моментом, Эд пытался освободиться. Один раз он не удержался и свесился через край кровати. Артабанус был сердит и расстроен, когда вернулся, но Эд отказался отвечать на какие бы то ни было его вопросы. Ебись конём этот ублюдок и вся хуетень, которая творится у него в башке.
Когда Артабанус возвращался, наступало время ещё одной ванны. Потом была следующая еда - ужин, как думал Эд, - и чаепитие в столовой, где он иногда замечал детей.
Столовая была огромным помещением, вероятно, самым большим в подземелье, в форме гигантского круга. Там было четыре арки, каждая помечена буквой - С, З, Ю, В, - как на компасе. Эд и Артабанус всегда приходили из западного крыла, но за время выполнения работ Эд понял, что у каждого крыла есть своё особое основное назначение.
Северное крыло, похоже, было зоной складов. Там были комнаты, содержащие запасы еды, одежды, воротов для подъёма воды - поскольку в этом же крыле находился единственный колодец - и даже оружия. Восточное крыло было медицинским, но Эду не удалось разузнать о нём слишком много. Южное крыло оставалось для него совершенной загадкой, и для большинства остальных оно также оставалось закрыто. Артабанус признался как-то, что бывал там, но обычно избегал этой темы. И никогда не углублялся в подробности.
И конечно же, западное крыло было самой большой частью. Там находились все жилые помещения, к некоторым из них примыкали ванны. Комнаты были разных размеров, но среди тех, что видел Эд, его комната была одной из самых больших. Даже кровать у него была в два раза больше обычной. Это определённо вызывало у него неловкость, и сердце начинало колотиться при мысли, с чего бы его держат в таких особых условиях. Постоянные купания, просторная комната, еда дважды в день... он по местным меркам практически утопал в роскоши.
Он не мог отвязаться от мысли, что его откармливают на убой.
Он ещё не видел Джеймса после "процедуры", но встретил того восьмилетку, с которым болтал Джеймс, Генри, однажды за ужином. Он хотел окликнуть мальчика, но Артабанус, видимо, читал мысли, потому что немедленно отнял у него способность разговаривать, просто прижав указательный палец к руке Эда. Иногда Артабанус беседовал с другими людьми, управлявшими подземным городом, но чаще всего он болтал обо всём и ни о чём с молчаливым Эдом.
Эду казалось, что он стал просто свалкой для беспорядочных мыслей Артабануса. Тот в первую очередь интересовался небом - звёздами, солнцем и луной. Иногда он говорил об облаках, о дожде и снеге. Эд признавал, что порой рассказы мужчины были увлекательными, но никогда ничего к ним не добавлял. Он был слишком горд для этого, и неважно, насколько все эти теории пробуждали его любопытство. Также это давало возможность понять, насколько Артабанус был образован. Он легко цитировал нескольких философов и однажды обратился даже к объёмному труду известного астролога. Тема алхимии не затрагивалась никогда, а Эд говорил с ним как можно меньше, так что не спрашивал об этом, как бы ни было велико искушение. Он, как считал, уже наслушался голоса этого психа.
После чаепития Эда отводили обратно в "его" комнату на ночь. Артабанус закреплял путы и оставался посидеть с полчаса, прежде чем оставить Эда спать. Как ни странно, Эд всегда быстро проваливался в темноту бессознательного состояния, иногда даже до того, как Артабанус выходил из комнаты.
Этот цикл повторился пять раз с тех пор, как он изуродовал Джеймса. Таким образом, Эд заключил, что уже семь дней находится в подземелье, потому что, очевидно, был без сознания сутки от потери крови.
В любом случае, казалось, что прошёл месяц. И это была только первая ванна за день.
Он пришёл в себя, когда Артабанус начал тихонько напевать экзотический мотив, возя колючей мочалкой по медовой коже Эда. От силы резкого аромата лаванды и мяты у Эда пекло нос. Артабанус во время каждого купания приносил новое мыло, чтобы побаловать Эда. Если бы он уже не был достаточно припёзднутым, одержимости чистотой хватило бы.
- Чистота - следующая за благочестием, понимаешь, - пробормотал Артабанус, когда песня перестала слетать с губ. Эд оторвал взгляд от мочалки, скользящей по левой руке и встретился с тёплыми голубыми глазами мужчины. - Я знаю, ты не так любишь купаться, как я, но это в твоих интересах. Это только добавляет тебе бесконечной чистоты и красоты, мой драгоценный.
Эд скривил губы, отвёл взгляд и снова прикрыл глаза. Это был единственный способ выразить отвращение, когда он не мог говорить. И даже когда он мог говорить, как сейчас, он не находил слов, чтобы выразить всё, что хотел.
Он предполагал, что должен чувствовать стыд или быть вне себя от того, что сидит здесь голым, а другой мужчина моет его как младенца, но ему уже стало настолько всё равно. Ему действительно было наплевать, что это уебан о нём думает. Его всё ещё раздражало, как тот обращается к нему и все эти упоминания о его "чистоте", но он махнул рукой и больше не поправлял этого человека.
По своей природе алхимики были эгоистичными и гордыми существами, которые, однажды приняв какое-то решение, никогда не отрекались от собственных идеалов. Добавить к этому странную фиксацию, от которой страдал Артабанус, и стена из чистого алмаза готова. По сути, Эд понимал, что невозможно убедить этого человека в том, от чего он не в восторге.
И всё-таки...
- Чистота, да? - тихо усмехнулся он, всё ещё наблюдая, как нежные руки мужчины проходятся по его коже. - Так когда ты собираешься отрезать член мне? Ведь в этом основная идея твоей чистоты?
Он почти пожалел о вопросе, но хотелось быть готовым, когда придёт время и ему быть изуродованным. В минуту мрачного, висельного юмора Эд подумал, сможет ли Уинри и туда ему поставить автоброню.
Но Артабанус стал очень серьёзным и взял Эда за подбородок. Не то, чтобы в этом была необходимость. Но Эд предполагал, что этот человек использует любую возможность, чтобы прикоснуться к нему. Теперь, вынужденный смотреть на своего похитителя, Эд пытался в сотый раз прочесть хоть какие-то эмоции в этих стальных лужах. Вроде бы похоже на сожаление, а может, на радость, а может, на разочарование. Эдвард нихуя не понимал. Это было просто безумие.
- Эдвард, разве ты не видишь? Я слишком люблю тебя для этого. Ты и так идеален, такой, как есть, и ничто не сделает тебя лучше, чем ты есть.
В этот момент у Эда внутри как будто что-то лопнуло. Без всякого знака, без всякого предупреждения его сердце разрослось и задрожало от тёмной силы, какой он никогда не ощущал прежде. Эд бы мог распознать подступающую истерику в закипающей внутри него кислоте, если бы обратил на это внимание, но был уже слишком захвачен ею. Беспомощный смех слетел с его дрожащих губ.
- Любишь? Любишь? Кого ты думал наебать? - в процессе смех сорвался на визг, в голосе было больше эмоций, чем Эд проявил за всё время с момента несчастья с Джеймсом, но сейчас это его мало заботило. - Ты ебанутый на всю голову, до тебя не дошло? Убиваешь людей без раздумья, кастрируешь детей, крадёшь людей и играешь с ними, как с блядскими куклами! Разве не видишь, что это за безумие? Тебя это не волнует? Все для тебя марионетки, которыми можно вертеть по желанию? Мы не твои игрушки! Мы люди, такие же, как и ты, ублюдина!
Артабанус протянул руку, чтобы погладить Эда по щеке, лицо его искривилось от чего-то, что могло быть болью, или злостью, или растерянностью. Эд закрыл глаза, неожиданное рыдание вырвалось у него из груди.
- Почему бы тебе к хуям не оставить меня в покое?!
После этих слов повисла тишина, прерываемая только тихими всхлипами, слетающими с его губ.
Тёплая жидкость стекала с его лица там, где Артабанус провёл рукой, и нос Эда горел от натрия, поднимающегося из пор от реакции. Прошла целая минута, прежде чем он в своём горячечном состоянии осознал, что плачет. И теперь, стоило начать, не было никакой возможности остановить волны рыданий, обжигающие грудь и вырывавшиеся наружу. Он хотел бы свернуться клубочком, но мог только смотреть вперёд, глаза горели от новых и новых потоков слёз.
Блядь. Пиздец как глупо. Я уже не сраный ребёнок, так какого хуя я плачу?
Артабанус только тяжело вздохнул, и, странно молчаливый, продолжил мыть тело Эда. Минуты шли в молчании, пока Эд проигрывал битву с самим собой, пытаясь взять себя в руки. Каждый раз, как он думал, что справился со спазмами подступающих чувств, лицо Джеймса, подставившего лицо жгучему ветру, или Ал в железном доспехе, или ещё какое-нибудь видение прошлого снова швыряли его в тёмный водоворот скорби.
Может, это был прорвавшийся стресс, но Эд был просто не в состоянии остановить это силой воли.
- Ненавижу тебя, сука, - выплюнул Эд сквозь слёзы и поднял глаза на Артабануса, который в ответ поглядел с грустью.
- Я знаю, Эдвард. Но уверен, что смогу это изменить. Я могу заботиться о тебе, защитить тебя. Ты полюбишь меня, мой драгоценный. Так и будет в конце концов. Никто и никогда не полюбит тебя так, как я.
Рука Артабануса нежно провела по волосам Эда, задержалась чуть дольше. Потом он вздохнул и выпрямился. Эд немедленно последовал за ним. Большое полотенце тут же было обёрнуто вокруг стройного тела, и Артабанус рассматривал его долгий момент. Он провёл по рукам юноши, до живого и металлического плеч, оставляя призрачные прикосновения, следы которых ещё долго чувствовались. Каждое касание этого мужчины Эд запомнил и часами мучился из-за каждого случая. Хуже всего было, что Артабанус его практически лапал, поэтому эти прикосновения навсегда оставались с ним, даже если были просто тенями.
Отвращение, к сожалению, было самой частой эмоцией, которую Эд испытывал в эти дни.
- Почему бы тебе не остаться в кровати и не отдохнуть сегодня, Эдвард? Мне надо в город за припасами, а тебе, я думаю, надо побыть одному. Что ты скажешь?
Артабанус ласково улыбнулся ему. Эд не ответил, его тело уже вытерлось и потянулось за комплектом чёрной одежды, висевшим на стуле рядом с ванной. Он натянул мягкие штаны до бёдер, а потом с помощью Артабануса надел через голову рубашку. Это тоже бесило Эда. Он никогда и ничего не мог сделать сам - помыться, одеться, помочиться, поесть, - ему постоянно помогали, и каждый раз кровь у него вскипала.
- Ну и хорошо, - сказал Артабанус так, словно Эд выразил своё согласие. - Давай отведём тебя в кровать, и я принесу тебе поесть перед уходом.
Весь процесс привязывания Эда к кровати занимал с каждым разом всё меньше времени. Вначале у Артабануса уходило по полчаса, чтобы уложить или поднять Эда, но теперь прошло едва ли десять минут, как он оказался надёжно прикован и остался тоскливо пялиться на собственное отражение в ожидании возвращения похитителя.
Он всё ещё пытался утихомирить бушующие эмоции, захлёстывающие с головой, но ледяная бесчувственность наконец растеклась по венам. Бесчувственность, похожая на наркотик. В его жизни уже было такое.
Совсем как тогда, когда он пытался воскресить мать и Ал потерял тело - последующие месяцы он провёл в тумане и бездумном оцепенении, в котором время не имело значения и один день не отличался от другого. Он продирался через эту тьму, через бесчувственное состояние, без мыслей и забот. До тех пор, как подполковник Мустанг вырвал его из ступора горячими словами и обещанием будущего.
Он почти мечтал позволить себе снова впасть в такой же транс. Мустанга здесь не было, и вряд ли он скоро найдёт Эда. Непозволительная роскошь расслабляться сейчас, когда он ждал удобного момента и возможности для побега. И это касалось не только его. У него была ответственность перед всеми людьми, попавшими в эту ловушку, перед несчастными детьми и Джеймсом. Он вытащит их всех отсюда в целости и сохранности, в этом сейчас была его задача, цель, на которой он должен был сосредоточиться несмотря ни на что. Может быть, он уже потерял доверие Джеймса, но он мог попробовать сохранить какое-то подобие жизни для мальчика, если выведет его на волю. Эд понимал, что его, возможно, никогда не простят, и это было бы правильно. Во всяком случае, сам себя он никогда не простит. Он просто хотел, чтобы его ученик выжил.
Артабанус вернулся с яблоком и чашкой тёмной жидкости. Пьянящий запах, наполнивший воздух, вернул Эда в реальность, удивляя и обнадёживая. Да, не было никакой ошибки. Это был кофе.
Наконец от этого еблана хоть какая-то польза.
Эд чуть было не выразил благодарность улыбкой или вздохом облегчения, но вовремя вспомнил, что этот мудак не заслужил.
Артабанус улыбнулся Эду, несмотря на безразличный взгляд в ответ, присел на край кровати, поставил чашку на тумбочку и достал из ящика тумбочки небольшой ножик. Эд задумался, какого хрена в ящике делает нож, а мужчина принялся отрезать маленькие кусочки фрукта и скармливать их Эду.
Горьковато-сладкий вкус яблока на языке позволил Эду вернуться в почти спокойное состояние - насколько возможно было в его ситуации. Жуя, он вспомнил, как бабуля Пинако сказала, будто еда исцеляет все болезни. Это было странное воспоминание, и жестокая истерика снова стала поднимать свою тёмную голову.
Наверно, мама об этом не знала... хотя она никогда особенно много не ела...
Когда остался один огрызок, Артабанус поднёс всё ещё исходящую паром чашку к губам Эда, и юный алхимик жадно проглотил жидкость, не обращая внимания на высокую температуру напитка. Это тоже было хорошо.
Ну, разве я не везучий ублюдок сегодня? Кофе и освобождение от работ. Должно быть, психа проняло.
Когда чашка опустела, Артабанус отставил её в сторону и смотрел на Эда несколько долгих секунд, потом вздохнул.
- Я знаю, что ты не можешь меня понять, Эдвард. Не многие могут, - мужчина перевёл глаза со Стального алхимика на стену и продолжил: - Меня воспитала армия, знаешь ли. Не Кинг Брэдли лично, но его ближайшие советники. Я приехал из Юкрейта, когда мне было десять лет, вундеркинд в своей стране, желающий поделиться нашей алхимией с другими народами. Никто не знал об исследованиях наших людей, а я хотел, чтобы они принесли пользу. Поскольку я был сиротой, то решил, что мне нечего терять, я только выиграю от путешествия и обучения вашей науке, - он криво улыбнулся, глядя вдаль. - Военные схватили меня, когда я пытался пересечь границу, и когда поняли, что я из себя представляю, доставили меня к советникам Брэдли. Они позаботились обо мне, я обучил их своей алхимии, как и собирался. Но у них были другие мысли на мой счёт. Когда мне исполнилось шестнадцать, явился государственный алхимик, чтобы меня учить, - алхимик Багряной Крови. Они считали, что это лучший учитель для меня, поскольку он манипулировал материями человеческого тела. Но он оказался слишком ограничен и даже не смог понять мой тип биологической алхимии. Я работаю более чем с базовыми элементами, из которых состоит человек. Моя алхимия выше этого... она ближе к душе.
Повисла пауза. Эд обдумывал слова этого человека. До сих пор он не слышал ни о чём подобном, и было странно, что Артабанус рассказывает такое между делом, но Эд не показал, насколько он заинтригован. Не было удивительным, что армия подобрала и воспитала кого-то со способностями как у Артабануса, и Кимбли всегда был больным отморозком, так что их давнее знакомство тоже особо не удивляло. Но снова - название этой страны - Юкрейт... Эд о ней особо ничего не слышал.
Артабанус снова повернулся к Эду, и снова на его лице застыла пустая улыбка.
- Алхимия, которую я использую, по сути, сила, которую я извлекаю из энергии воздуха. Единственное, с чем я могу её сравнить, это синская альмедика, но всё равно они разные. Есть связи, соединяющие всё, каждого человека, каждое чувство и каждое действие. Это похоже на тектоническую энергию, но, в отличие от неё, эта энергия происходит от движений и чувств людей. Эти связи невидимы, но с помощью нашей алхимии я могу перехватить их, замкнуть на себя, взять под свой контроль, таким образом. Вот как я могу манипулировать человеческим телом, словами, эмоциями... и когда я сформулировал эти пять кругов, армия получила большое преимущество. Один для того, чтобы успокоить движения существа, которое я собираюсь взять под контроль, - он поднял большой палец и дал Эду рассмотреть круг. - Один, чтобы заставить существо двигаться как я хочу, - он показал средний палец. - Один для контроля речи и голосовых связок, - круг на указательном пальце. - Гормоны, которые позволяют манипулировать эмоциями, - безымянный. - И антиалхимический круг, почерпнутый из аместрийской алхимии, своего рода запасной план. Ты сможешь использовать алхимию через меня в качестве канала, но стоит мне разорвать прикосновение, и ты будешь бессилен по крайней мере в течение часа, - мизинец распрямился, и теперь все круги были предоставлены для изучения Эда. - Это даёт мне преимущество, если надо избежать атаки алхимика, которого я хочу взять под контроль, и вернуть ему силу, если я того захочу.
Даже сейчас, после объяснений, некоторые из символов, пойманных в плетущиеся, вихрящиеся линии, оставались для Эда загадкой, и его интеллектуальная сторона жаждала задать вопросы, желая узнать больше, но он сдержался, видя, что Артабанус не закончил говорить.
Вот радость-то. Он и так достаточно наболтал, что теперь, перескажет историю всей жизни? Может, мне не так уж и везёт сегодня.
- Багряный алхимик, не тратя времени, набил мне эти круги на руки, и я прошёл интенсивную подготовку к секретным операциям. Меня пытали, под предлогом проверки, смогу ли я выдержать допрос, если меня поймают. В случае поимки я должен был убить себя любым возможным способом... Мне исполнилось восемнадцать - и меня наконец отправили на первое настоящее задание, в Аэруго. Я смешался с местными и втёрся в дом к одному из чиновников тамошнего правительства. Это заняло месяцы, но я смог манипулировать им достаточно, чтобы повлиять на торговлю между Аэруго и Аместрис. Начальство было довольно моей работой, и я, хоть и пришлось быть тайным любовником этого отвратительного старикашки, - тоже. Уходя, я вырезал всю семью, включая двухлетнюю дочь. Это всего одна из ужасных вещей, что мне пришлось сделать для большего блага. Я был алхимиком под прикрытием долгих десять лет, а потом дезертировал и сбежал на родину. В конце концов я вернулся в Аместрис с теми людьми, с которыми сейчас живу. До побега я слышал о Стальном алхимике. А когда год спустя прибыл в Централ поискать кандидатов на продажу, увидел тебя.
Эд тяжело сглотнул, глядя на лицо мужчины. Подобное выражение он мог рассматривать как некую форму благоговения. Он уже был ошеломлён всем, что услышал, едва мог верить словам этого типа, и тонул в море смущения, любопытства, отвращения, ужаса... настолько разных чувств, что они просто разрывали его на части. Как будто он плыл на корабле, но остался брошен в океане на крошечном плоту, не зная, как пережить шторм.
Всё было невозможно запутанно.
Тёплое прикосновение к щеке заставило его снова вернуться к Артабанусу, который теперь стоял на кровати на коленях, практически нависая над ним, глаза мужчины потемнели, в них клубилось тяжёлое чувство, похожее на... голод...
- Ты был так прекрасен, - прошептал Артабанус, проводя костяшками по щеке Эда, обводя кончиками пальцев линию его челюсти. - Я никогда не забуду этот день. Я решил, что ты спешишь в школу. Сильно лило, так что ты держал портфель над головой. Выражение твоего лица... - Артабанус улыбнулся с явным удовольствием. - Ты был просто такой... настоящий. Как никто другой. Ты был настоящий, ты существовал, и я мог смотреть на тебя. Ты не носил маску, как все прочие в этом мире. Ты был всегда на виду, твоя душа - открыта для всеобщего обозрения. Эта честность... она сломала меня, мой драгоценный Эдвард. Ты был слишком прекрасный, слишком совершенный, слишком настоящий, чтобы быть запятнанным пороками этого мира. А потом эти дураки-драхманцы попытались... они... и я... Я больше не мог оставаться в стороне. Просто не мог. Надеюсь, однажды ты поймёшь. Но, как я уже сказал, я не жду, что это случится сию минуту. Только можешь не сомневаться во мне, Эдвард, - я люблю тебя.
С этими словами Артабанус обхватил его лицо обеими руками и потянулся вперёд. Эд вытаращил глаза, но даже интуиция не подсказала ему попробовать увернуться.
Он что, серьёзно...
Мысль едва успела сформироваться, как его собственная шея вытянулась вперёд, а рот приглашающе приоткрылся.
Чужие губы на губах ощущались как нечто постороннее, и Эд зажмурил глаза покрепче, почувствовав, как чужой влажный язык проникает ему в рот, - единственное сопротивление, которое он мог оказать. Их рты двигались вместе слаженно, страстно. Эд пытался абстрагироваться от ситуации, но было слишком много всего, чтобы отстраниться. Его собственный язык дразнил чужой, его собственные зубы прикусывали тонкие, обветренные губы. Это против желания удерживало его внимание, потому что было так странно и неожиданно. Артабанус обхватил Эда одной рукой за талию и притянул к себе, прижал плотно, грудь к груди, бёдра к бёдрам.
Обычно поцелуи описывают совсем не так... Наверно, это потому, что я ненавижу этого тупого ублюдка.
С нарастающим отвращением юноша почувствовал твёрдость у своего бедра, но отвращение быстро перетекло в панику, когда пальцы, не довольствуясь лицом, спустились ниже и забрались под рубашку, принялись поглаживать кожу. Большая рука сжала бедро и мужчина ещё грубее напал на губы Эда.
Отвали! Какого хуя я здесь делаю? Как он смеет... он же... СТОП!
Снова Эд почувствовал, будто отчаянно скребётся в стенки своего черепа, кричит, визжит, рычит, наблюдая за происходящим изнутри. С болью он мог справиться. К унижению - привыкнуть.
Это было нечто совершенно новое и кошмарное, недоумение сменялось ужасом при одной мысли о том, что этот человек собирается с ним сделать.
Когда он подумал, что потеряет рассудок от очередной волны подступающей истерики, Артабанус отстранился. Внезапно Эд понял, что не хочет больше ничего, кроме как стереть эту ёбаную улыбку с этого самодовольного лица, лучше всего - остро отточенным лезвием, преобразованным из прочной, холодной автоброни. Плевать на побег, плевать на героизм, он мечтал убить этого уёбка.
- Как бы я ни жаждал продолжить, я должен идти. Я скоро вернусь, Эдвард, мой драгоценный, - это обещание было наполнено такими интонациями, что только подлило масла в огонь ярости Эда.
На этот раз, когда Артабанус наклонился, чтобы украсть прощальный поцелуй, Эд оставил глаза открытыми, сузил их, надеясь, что ублюдок почувствует весь его гнев во взгляде.
Наконец, наконец мужчина отстранился, подхватил чашку и направился к двери.
- Я убью тебя, мерзкий кусок дерьма! - прорычал ему в спину Эд. - Погоди, я тебя УБЬЮ!
В дверях Артабанус обернулся и радостно помахал. Щелчок замка был единственным ответом, которого удостоился Эд.
Юноша медленно выдохнул, его натянутое, как струна, тело упало на подушки с небольшим облегчением. Артабанус скоро вернётся, наверно, через пару часов, как обещал.
Я ни в коем случае не буду сидеть тут и ждать второго раунда. Хуй тебе.
Собравшись с духом, распалённый ненавистью, он с силой дёргал кандалы на запястьях, упирался ногами и боролся за свободу с новым, яростным пылом. Паника, понемногу оставлявшая в покое разум и тело, вернулась с новой силой, из груди вырывались хриплые вопли, он так бился в наручниках, что кровь потекла из запястья. Но он просто стиснул зубы и продолжил попытки. Никакая боль не помешает ему вырваться на свободу.
Его тошнило от этого места и от этого садиста-извращенца. Рассказывает жалостливые истории, а сам всё тот же монстр. Эд не желал позволять себе сделаться таким же.