Обморок. Занавес. (с)
тщеславных авторов навалом
но нет нигде тщеславных бет
а вот представьте в тексте красным
вот здесь я правил и вот здесь
(с) команда WTF Fans And Fanfiction 2014 спёрто здесьwtfcombat2014.diary.ru/p196186360.htm
Этот текст я публикую как тщеславная бета. Потому что переводчик снял с себя всю ответственность, а если вдруг захочет вернуться, пусть расскажет, как и почему он дал мне разрешение делать с этим текстом всё, что заблагорассудится. И я сделала. Пришлось.
Название: Этот старый дзен-парадокс
Переводчик: изначальный переводчик пожелал остаться неизвестным, до ума доводила я
Бета: WTF Life on Mars 2014
Оригинал: halotolerant, That Old Zen Paradox; archiveofourown.org/works/255839
Размер: миди, 4199 в оригинале
Пейринг/Персонажи: Джин/Сэм
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс
Рейтинг: NC-17
Краткое содержание: Если двое полицейских трахаются, но никто не слышит их, можно ли сказать, что этого не происходит?
читать дальше
Музыка никогда не играла особой роли в сексуальной жизни Джина Ханта. Ну, разве что когда громыхала в клубе и не давала нынешней цыпе услышать, как вместо обычных напитков он просил принести ей двойные. Он всегда считал себя выше того, чтобы соблазнять под тяжёлый рок – длинные энергичные композиции, льющиеся из проигрывателя, были не по нему, или - боже упаси – отправляться в один из тех гламурных ресторанов, где тебе через плечо пялились чертовы скрипачи.
Поэтому секс всегда звучал для Джина, ну, как секс. Как ёбля: толчок, стон, мокрое хлюпанье, шлепки кожи о кожу. Звуки, что доносятся до вас из-за стенки, звуки, которые пихают в каждый порноролик для вашего большего удовольствия. Чудесно безличные, восхитительно приятные.
Но теперь все было иначе.
Теперь привычный фон секса – шлепки и вскрики, всхлипы и стоны, гремевшие, как оркестр на параде, – был заменен другим.
Теперь, когда он занимался сексом с Сэмом Тайлером.
И, чёрт возьми, то, что эти слова были правдой, то, что они отдавались эхом в его голове, было похоже на удар кулаком. Джину нужно было присесть, отдышаться и слегка забыть об этом, чтобы вернуть себе способность двигаться.
- У меня чертово несварение после чертова пакистанского карри из кошатины, которое мне предложил мой чертов гениальный детектив-инспектор, ясно? - рыкнул он на Криса, решившегося спросить шефа о причинах его рассеянности.
Но, каким бы невозможным это ни казалось, Джин, мать его, действительно трахался с Сэмом Тайлером. И, заезжая к Сэму по вечерам, - слишком часто, они были не особо осторожны - он не мог позволить себе ни единого изобличающего звука.
И - давайте признаём это - год назад Джин умер бы со смеху, услышав, что такая мелочь может стать проблемой. Сразу после того, конечно, как убил бы сказавшего это.
Но сейчас - сейчас, о боже, - сейчас, будучи наедине с Сэмом, он желал, блядь, почти болезненно, издать каждый проклятый сдержанный когда-либо звук. И Сэм чувствовал это, замечал каждый чертов раз. И если бы Сэм насмехался над ним или пытался этим воспользоваться, Джин бы ещё пережил. Но Сэм только моргал, отводил взгляд и сглатывал – едва заметно, с усилием, отчего пересохшее горло издавало тихий щелчок.
Поэтому, когда они (наконец-то, в итоге, неразумно часто) оставались одни, соблюдать тишину становилось несколько затруднительно.
- - -
Тишина. Им удалось сохранить тишину лишь однажды. В их первый раз.
Они были слишком заняты, следя друг за другом во время поцелуя. Никаких закрытых глаз: нельзя было ни на секунду отвлечься от ожидания того, как другой выдаст себя. Это вообще не было нормальным поцелуем, хотя - теперь Джин знает - так гораздо проще сдержать звуки. Они не говорили, едва издавали стоны, проглатывая их.
В заброшенном доме все еще сохранились ковры и экзотические индийские драпировки. Звуки, как кровь, впитывались в красную и оранжевую ткань. Шансы найти здесь зацепки по делу об убийстве Фреда Томаса были изначально невелики, и куда разумнее было бы послать сюда на поиски Криса или Рэя. Но в этот дом отправились Джин и Сэм, вместе, и, на самом деле, именно тогда все и началось. Не тогда, когда Сэм - стоящий на сквозняке возле разбитого окна - расстегнул несколько пуговиц на рубашке, проговорив: "Здесь чертовски жарко, верно?" Не тогда, когда Джин схватил его за эту рубашку и толкнул к стене - просто потому, что мог. Не тогда, когда прижался губами к шее Сэма, исступленно зарылся в неё носом, чувствуя, что всё встало на места, что именно к этому он и стремился каждый проклятый раз.
Шея Сэма была теплой, пропахшей сигаретным дымом в отделе. Джин отчаянно медленно провел языком вдоль абриса его челюсти, ошеломленный тем, насколько жаждал попробовать Сэма на вкус. У Джина встал даже раньше, чем Сэм судорожно вздохнул, издав единственный звук, единственный приглушённый, совершенно непристойный звук и протянул руки к ремню Джина.
Это был их первый раз. Это были звуки проезжающих вдали машин, шуршащих занавесей и очень громкого, очень быстрого сердцебиения.
- - -
Больше они не молчали. Теперь то и дело раздавались слова: "можно мне?", и "блядь", и "вот так". Но они старались быть тихими. Им приходилось. Они - стоит отдать им должное - умели выбирать такие места, где действительно, по-настоящему не стоило заниматься сексом. Места, куда в любой момент могли ворваться полицейские - куда оперативнее, чем при поимке преступников. Джин не мог поверить собственной глупости - и глупости Сэма.
Так, во второй раз, через неделю после первого, они поздно вечером вышли из паба, где пытались снять напряжение алкоголем. Так, Сэм, пусть это и было несвойственно ему, прижал Джина к стене и запустил руку ему в штаны, прошептав только: "Позволь мне". Эти слова, как вода в песок, впитались в кожу Джина. Облегчение - после напряжения, возбуждения, проклятой боли в штанах - а еще от смутного страха, что это никогда не повторится, который, как выяснилось, был сильнее страха, что повторится, - затмило его разум.
Губы Сэма, прижавшиеся к губам Джина, были мягкими, и скользнувший в рот Джина язык, похоже, послал импульс прямо к его члену. Секс звучал, как дыхание Сэма, сбившееся в такт дыханию Джина.
- - -
Это еще несколько раз случилось в идиотских местах: туалетах, переулках, чертовой Кортине. Они были тихими, как играющие в прятки дети, но им все равно казалось, что их можно услышать и из космоса.
Нельзя сказать, что они говорили об этом, что упоминали хоть раз, что произносили больше слов, чем было необходимо для маневрирования в пространстве. Разговоры принадлежали реальному миру, правде повседневности, где никогда не сбыться странным сказкам про голубых фей. Раньше Джину всегда было просто говорить с Сэмом. Но преступать границу было нельзя, и разговоры, часть их работы, не могли иметь отношения к сексу.
Ну это же само собой разумеется, верно? Чем ты громче, тем выше риск быть пойманным.
Так что секс только казался громким, адски громким, и Джин запускал руки в волосы Сэма, и тот целовал изгиб его горла, гладил спину.
Джин – запрокинув голову, закрыв глаза в попытке справиться с таким количеством противоречивых ощущений сразу - лишь чувствовал и лишь представлял голос отца, выкрикивающего ему в лицо, кто он такой, что это такое.
- - -
Когда он был подростком, когда его брат еще не подсел на наркотики и не исчез, когда отец еще не дошел до предела, Джин лежал ночью без сна, наблюдая за тенями, слушая через картонную стенку радио Стюарта (чаще всего это был "Дик Бартон, специальный агент"
, и мечтал о будущем.
, и мечтал о будущем.Стюарт не давал отцу забирать Джина в паб. Самого Стюарта таскали туда с семи лет, но он, едва достаточно подрос, прекратил это и для себя, и для младшего брата. Именно Стюарт воспитывал Джина (обычно при помощи тумаков), именно он готовил еду или покупал рыбу с картошкой. Именно Стюарту серьезно досталось, когда он пытался защитить своего брата.
Потом, через много лет, отец станет худым, пожелтевшим и ворчливым, а его руки потеряют былую силу. Тогда это отец станет съеживаться в присутствии своих детей, а не наоборот. Потом он даже скажет Джину, что ему жаль, попросит показать шрамы на спине и заплачет - но Джин поймет, что это только из-за алкоголя, и не обратит внимания.
Однако это будет потом, от этого его отделяют еще долгие годы.
- Ебаные гомики! - кричал отец каждый раз, когда возвращался из паба, злясь, что они не составили ему компанию. - Оба моих сына - гомики, пидоры драные!
И он орал, чтобы ему несли ужин, и ругался на "ёбаную пидорскую музыку из радио, ёбаную негритянскую музыку", и, в конце концов, его рвало, обычно где-нибудь на кухне, и Джину приходилось убирать, потому что Стюарт не согласился бы принципиально, и можно было либо сделать это, либо оставлять все как есть.
Каждый раз, увидев Джина прибирающимся, отец пытался ударить его, пусть обычно и был слишком слаб, чтобы сделать это как следует. Он кричал, что его сын - педик, гомик, пидор, раз он, как баба, делает работу по дому.
По утрам у отца было похмелье, и нельзя было издать ни звука.
- - -
- Ебаный гомик, - хрипло выдохнул Джин прямо в ухо Сэму.
Это продолжалось уже три недели, и они были в постели. И впервые всё сопровождалось звуком: их ограждали четыре стены, и оба уже не так боялись друг друга. И секс звучал как все известные Джину ругательства. Он говорил их Сэму длинной, путаной чередой, все громче и громче, пока в его голове больше ничего не осталось.
Началось с того, что Джин пытался прикоснуться к Сэму везде сразу, наслаждаясь простором, заставляя своего детектива-инспектора по диагонали распластаться на своей когда-то супружеской постели, которую Кейт после развода не захотела взять себе, потому что - по ее словам - с ней было связано слишком много плохих воспоминаний.
Потом Сэм оттолкнул его и сел. Его член покачивался у живота. Сэм потянулся к лицу Джина, приблизил его к себе и поцеловал, медленно, глубоко, собственнически, и от его языка по всему телу Джина разошлись разряды молний.
И тогда, улыбаясь, до последнего не отводя взгляда от Джина, Сэм медленно, демонстративно перевернулся, улегся на живот и слегка развёл ноги.
Желудок Джина свело, словно он наелся мяса с чили в столовке. Он подался вперед, чтобы оказаться над Сэмом. От возбуждения член пульсировал так, словно в нем было докрасна раскаленное железо. На ладонях выступал пот, а приглядевшись, он увидел - в конце концов, он получил пост старшего детектива-инспектора не за уголки от коробок с хлопьями, - как напряжены были бедра Сэма.
Джин брал достаточно женщин таким способом, чтобы знать, что делать, но теперь это было... теперь это было действительно важно, и, впервые проведя смазанными пальцами по сморщенному кольцу кожи, он понимающе вздохнул, почувствовав, как вздрогнул Сэм. Джин принялся кругами гладить его, и тот с глубоким горловым звуком ухватился за подушку, на которой лежал. И в то мгновение, когда Сэм развел ноги шире, и чертовски требовательно сказал "пожалуйста", и попытался насадиться на пальцы Джина, тот хотел поцеловать его даже сильнее, чем продолжить.
Это было абсолютно по-пидорски. Он был чертов гомик, чертов, проклятый...
- Гомик, - прошептал Джин, входя в него, по всему телу чувствуя тревожное удовольствие. С каждым толчком чувствуя укол паники: Сэм. Сэм. Сэм.
- Голубок, педераст, петух, девка, Дороти, - он накрыл обе руки Сэма своими, и боль от того, как тесно они прижались друг к другу, переплетая пальцы, лишь подчеркивала сильный, распутный жар вокруг члена Джина. Задница Сэма, ёбаная задница Сэма. - Гей, шахтёр, педрила, гомосятина, - Джин говорил всё громче, дышал всё тяжелее, перед глазами у него поплыли круги, и он позволял всему этому вырываться изо рта, словно вскрывая нарыв.
Речь Сэма стала бессвязной, и с каждым движением он стонал: "Джи… Джиии..." Прежде чем Джин поставил его на колени, чтобы лучше дотягиваться до члена, Сэм был спокойнее, но угол изменился, и он словно сошел с ума, подаваясь назад, то ли чтобы доставить Джину больше удовольствия, то ли чтобы заставить его войти глубже, Джин не мог сказать точно. Наконец, когда Сэм кончил, когда весь мир поблёк, Джин просто выкрикнул: «Сэм!» - словно кто-то из них потерялся, и спустил в него, такого узкого, и позволил себе упасть на него.
Через десять минут к ним заглянули обеспокоенные соседи, решившие, что они убивали друг друга.
И это был последний раз, когда они были у Джина дома, и последний раз, когда полагались на свою способность заниматься сексом тихо.
- - -
Так что, пусть музыка никогда и не играла важной роли в сексуальной жизни Джина Ханта, теперь от пятой симфонии Бетховена у него появлялся охуенный стояк.
У них были проигрыватель и стопка пластинок на семьдесят восемь оборотов, ветхий проигрыватель, который Сэм купил в лавке старьевщика где-то на окраине, а пластинки - просто самые длинные, дешевые и громкие записи, какие им удалось откопать.
Они не говорили об этом. На работе – никаких обсуждений, никаких намёков, никаких двусмысленных ласковых прозвищ.
Никаких компрометирующих звуков.
Квартира Сэма была тесной, затхлой и оскорбительной для глаз, а его кровать не была создана для того, во что они её втянули. Но жившие по соседству студенты, любящие вечеринки, и молодые пары с маленькими детьми понимающе относились к шуму - в разумных пределах и в разумное время. А это значило, что Джин без особых возражений мог раз в неделю заходить в гости и наслаждаться новоприобретенной любовью к немецким композиторам. Он таскал с собой пухлую бежевую папку, чтобы создать впечатление, будто они просто расследуют дела в нерабочее время.
Теперь, если Сэм и говорил что-то, слова терялись за трубами и цимбалами, и Джин лишь видел идеальное, красное, влажное О его рта, когда он запрокидывал голову, снова и снова впуская Джина в себя.
Но было одно условие - и Джин довольно быстро понял это. Сэм ясно, пусть и не проговаривая вслух, показал, что секс был возможен, только если они не ругались в этот день, если Джин не бил его и не пытался помыкать им.
Джину потребовалось немного времени, чтобы уловить эту схему, но когда он осознал её, то перестал третировать Сэма даже тогда, когда в этом не было прямой необходимости. Тем более, соблюдение этого неписаного правила было, похоже, единственной уступкой Сэма собственным опасениям насчёт такого вида секса.
Джина, если на то пошло, это тоже больше не тревожило. Ну, относительно. В конце концов, ёбля есть ёбля. Все люди трахаются, поэтому и они тоже. Они ведь тоже люди.
Что тревожило Джина по-настоящему, так это непрошеная фантазия, то и дело повторяющееся видение, посещавшее его в самые неподходящие моменты, заставляя его поглаживать ручки кресла.
Мысленным взором он видел Сэма, раскинувшегося, разложенного - да, вот это было подходящим словом, - разложенного на чем-нибудь, полностью обнаженного и просто... ждущего. Ждущего, лежа на спине, с членом, вздымающимся в воздух, красным и сочащимся, прямо здесь, прямо сейчас, для Джина, из-за Джина. Сэма, цепляющегося за простыни и пытающегося не выгибаться, пытающегося сдержаться и не позволить себе умолять Джина вернуть сладкий жар своего рта.
И тогда в своем воображении Джин опускался на колени между ног Сэма и снова начинал сосать его член, и почему-то так он владел им в гораздо большей степени, чем когда брал его. И у Джина так ослепляюще стояло от одного этого - блядь, от одной мысли, - что он боялся кончить в брюки.
Так что теперь Джин под триумфальные мелодии величайшего глухого композитора с наслаждением вколачивался в Сэма, но дотрагивался до его члена почти с опаской, ощущал вес и обхват и пытался не представлять это член на своём языке, толстый, мужской, настолько посторонний у него во рту. Джин подался вперед, и ему стоило бы задуматься о том, как он целует шею Сэма раньше, чем на ней выступили заметные засосы, но, когда начиналась музыка, у него слюна от голода начинала капать, как у грёбаной собаки Павлова по грёбанному звонку.
- - -
Иногда Джин скучал по разговорам с Сэмом. Но он не был круглым идиотом - он знал, что этого не вернуть. Он знал, что двое мужчин могут заниматься сексом (и, честно говоря, фантастическим), но разве кто-нибудь слышал о гей-парах?
- - -
- Чтоб тебя, - однажды, месяцем позже, пробормотал себе под нос Сэм. - Еще засосы.
Он снова выгнул шею, критически рассматривая ее в зеркале на секции шкафа. Дело было в мебельном магазине, и здешняя мебель была расставлена весьма гостеприимно.
Здесь не было никого, кроме них, и посреди макета спальни, обставленной с учётом самых современных тенденций, они ощущали себя на удивление защищенно.
- Серьезно, - продолжил Сэм, и его голос был насмешлив лишь наполовину, а слова все еще не были обращены к Джину напрямую. – Ты же меня опять искусал всего, а?
- Это от большой любви, - отозвался Джин, сосредоточенный на мыслях об убийстве и не особо отдающий себе отчет в том, что говорит. А потом он оставил быстрый поцелуй на синяке, потому что хотел этого и мог это сделать.
И только увидев, как глаза Сэма становятся шире и шире, как его рот изогнулся в смеси улыбки и удивления, Джин задумался и, припомнив всё, с резко пересохшим ртом понял, что не лгал, что даже не шутил, что в этом не было ничего забавного, это было... блядь.
Вот блядь.
- - -
Когда на тебя сваливается что-то подобное, какая, к черту, разница, если ты и признаешься, что по вечерам мечтаешь о членах? Молчание может сохранить нечто в тайне, но не способно изменить его суть.
К тому же, даже если бы это было возможно, Джин не захотел бы ничего менять.
Он позволил Сэму сесть за руль, и они ехали к нему домой, разговаривая о пустяках. С каждой секундой Джин все сильнее и сильнее, почти болезненно фокусировался на растущем возбуждении Сэма, на том, как он облизывал губы, теряет нить разговора. Каждый раз, бросив взгляд на выпуклость в паху Сэма, он чувствовал обжигающий жар на лице, потому что хотел... о, как Джин хотел - каждую ночь мечтал об этом, словно подросток, едва открывший для себя прелести женской груди или чего-нибудь в том же роде. Эти чувства казались такими естественными, такими простыми, и Джин не был уверен, что страхи смогут долго сдерживать его.
Отец говорил ему, что настоящий мужчина должен делать одно и не делать другое, и намекал, что если Джин будет недостаточно стараться быть настоящим мужчиной, то станет чем-то другим, чем-то извращенным.
Но, черт возьми, кем был его отец? Кем он стал после пятидесяти лет пьянства и насилия, после того, как ни разу в жизни не прикоснулся к половой тряпке? Да, наверное, "настоящим мужчиной", вот только каким было это настоящее?
А он был Джином Хантом. Был Шефом. Он не боялся ничего, его нельзя было заставить бояться, и он был уверен, что это никогда не изменится, кто бы ему ни нравился.
- Я хочу отсосать у тебя, - неожиданно сказал Джин, глядя прямо перед собой.
Машина резко вильнула вправо.
- Чтоб тебя, Джин! - вскрикнул Сэм. - Блядь, предупреждать же надо! Вот дерьмо... Я... обкончаю тебе сиденье, пятна на коже останутся, придурок.
- Мне стоит понимать это как согласие?
Сэм покраснел и тяжело дышал, он барабанил пальцами по рулю, а на брюках у него расползалось темное пятно. Он быстро взглянул на Джина, и глаза у него искрились.
- Ты всегда получаешь то, чего хочешь.
Ему пришлось снова вильнуть: он пропустил красный свет.
Добравшись до квартиры, они едва успели захлопнуть за собой дверь, прежде чем начать раздевать друг друга, пиджаки были отброшены, ботинки разлетелись по углам. Сэм отстранился, чтобы поставить "Джазовые хиты 50ых!", и звуки «Пенсильвании 6-5000» Гленна Миллера оказались на удивление приятным фоном для их экспериментов.
Когда Сэм был раздет до трусов, Джин толкнул его к стене, и он улыбнулся, соглашаясь, позволяя прижать себя к опоре и поцеловать. И когда Сэм разорвал поцелуй, чтобы глотнуть воздуха, Джин добрался до его шеи, и до его уха, и стал посасывать, и покусывать, и наслаждаться вкусом, и если у Сэма перехватывало дыхание, Джин тихо постанывал. Он провёл языком дорожку вниз, до талии Сэма, и остановился лишь под пупком, совсем рядом с местом, где у него самого всегда гнездилась боль, стоило Сэму оказаться неподалёку.
- Джин, о боже, Джин, - шептал Сэм. - Джин Хант, чёрт тебя возьми, и ты скрывал это от меня.
Джин всё ещё не мог говорить. Он вернулся выше, нашел левый сосок и осторожно погладил сначала ареолу, а потом перешёл к нему самому, потёр языком примерно так, как делал иногда, ублажая пташек, и, судя по звукам, которые издал Сэм, на него это действовало не хуже. Сквозь ткань белья Джин почувствовал член Сэма, упирающийся в его бедро, и не смог не фыркнуть, ощущая, как тёплая волна обожания поднимается в душе, снимая напряжение: ему могло потребоваться всё время мира. Удерживая бедра Сэма, он царапнул сосок зубами, и Сэм почти взвизгнул, и сказал: "Еще!" - так настойчиво, что Джин решился на легкий укус, и почувствовал, как по телу Сэма прошла дрожь.
Сэм глубоко, рвано выдохнул:
- Джи... Джин. Черт, прекращай это, пока не стало слишком поздно.
- Но ты уже кончил, - слегка недовольно ответил Джин, надеявшийся растянуть удовольствие.
- У тебя это получается очень, очень хорошо, - возразил Сэм, и Джин с ощущением чуда поцеловал его снова.
И тогда, наконец, он опустился на колени и стянул белье Сэма. Член был скользким, в сперме после оргазма в машине, теперь сочащийся преэдякулятом. Пока Джин любовался, на головке выступила капелька, и он очарованно поглядел на нее. Это было красиво.
И это было, блядь, куда более по-женски, чем входило в намерения Джина, пусть даже он и был геем, нет уж, спасибо большое, так что он аккуратно приступил к делу, взяв член в руки, чтобы удержать неподвижно, и лизнул головку.
Отношение к этому Сэма и так было вполне очевидно, но Джину все равно было приятно услышать сверху слабые проклятия, пробивающиеся сквозь мелодию "Чаттануга Чу-Чу".
Это было лучше, чем в любой фантазии, решил Джин, чувствуя во рту вес, и жар, и солоноватый мускус. Он не мог взять глубоко и, помогая себе руками, облизывал головку, с тихим удовлетворением чувствуя, как дрожат бедра Сэма. Джин быстро и сильно потер кончиком языка точку под головкой, и тогда Сэм запустил руку в его волосы, больно потянул, вскрикнул, пытаясь предупредить, - и кончил.
Но Джин все равно не слушал: он был слишком занят, сглатывая, и кончая в штаны, и позволяя всем своим домыслам рассыпаться в прах.
Он сел на пол, а потом лег на спину и уставился на грязный потолок, ожидая, когда мир придет в норму. А потом почувствовал чужой вес: Сэм улёгся рядом, обнял поперёк груди. Джин, не задумываясь, прижал его к себе. Глубоко дыша, они смотрели друг на друга, и Джин не сразу понял, что музыка прекратилась.
Он не заметил, как Сэм начал играть с прядью его волос, но это было... довольно приятно.
- Мне сложно говорить об отношениях, ну, понимаешь, проговаривать вслух, - произнес Сэм, пристально глядя на него. - Но я действительно хочу говорить. Я хочу... Я хочу от тебя большего, чем... это, - провел он рукой вдоль тела Джина. - Не пойми меня неправильно, это невероятно, но я хочу... Я боялся разрушить все, поэтому не просил этого раньше, но, пожалуйста, Джин, поговори со мной.
Джин фыркнул:
- И о чем нам говорить? О делах? О футболе? О том, что твои глаза напоминают мне прозрачные омуты?
Сэм не засмеялся.
- Расскажи мне, почему ты только после трех месяцев секса смог признать вслух, что заинтересован в моем теле, - он принялся поглаживать Джина по груди, но не отрывал взгляда от его лица. - Расскажи мне, почему проклинаешь себя, когда трахаешь меня. Расскажи, почему сегодня поцеловал меня в мебельном, - он на мгновение отвел взгляд и снова сухо, со щелчком, сглотнул. - Скажи мне, если хочешь... если хочешь от меня большего, чем просто мое тело.
На мгновение Джин замер. А потом медленно, тихо позволил сорваться с языка своим истинам. Опасным словам, повисающим в воздухе, словно дым.
И Сэм кивал, и сочувственно всхлипывал, и целовал его плечо, принимая все это и мягко повторяя:
- Я слышу тебя.
КОНЕЦ
-
-
19.03.2014 в 18:34Мысленно посылаю лучи любви
-
-
19.03.2014 в 23:01*потирая лапки* ещё один человек подсел на ту же траву
-
-
12.04.2015 в 01:05Черт возьми, это замечательно. И дрочибельно, и трогательно одновременно!)))
Очень хотелось бы увидеть еще какие-то ваши переводы/фики по этому пейрингу.
-
-
12.04.2015 в 08:14По тегу LoM под этой записью ) Там переводы, фики и сюрприз ))