Это не любовь, даже близко к ней не лежало. Сэм влюблялся много раз, больше, чем может вынести человек, и он знает это, мало ли что там поэты болтают, любовь не похожа на удар ножом в живот. Любовь не заставляет тебя склоняться над раковиной в сухих рвотных спазмах, тем временем как твой соучастник покуривает снаружи и не смотрит тебе в глаза, когда ты выходишь. Ни черта она не похожа на крошащийся кирпич стены, трущийся о спину, или зубы на горле, или ладонь у ширинки, просто спешащую управиться, пока их не застукали за грехопадением.
Но здесь и он, и Джин, и Энни, которая выпивает внутри, она не знает, не может знать, Сэм уповает на бога, что и не узнает, потому что каждый раз говорит себе, что этот раз последний. Она достойна лучшего. Она достойна целого мира, но она там, внутри, ждёт, когда он придёт, закажет себе выпить, сядет рядышком и поболтает с ней о прошедшем дне. Когда он войдёт, она поцелует его без всяких подозрений, и, если вкус покажется странным, ничего не скажет. Они все помалкивают.
Джин рычит ему в плечо, и со всем покончено. Сэм таращится на мусорные баки, валяющиеся за спиной Джина. Джин отстраняется, застёгивается. Они не говорят банальностей. Никаких объяснений или извинений. Не ищут оправданий и сожалеют недостаточно, чтобы остановиться. Джин топает к машине, отправляется домой, к жене, которая ждёт с ужином.
Нет никакой причины, заставляющей их делать это. Даже повода никакого нет. И когда-нибудь – господи, пожалуйста, когда-нибудь! – это прекратится.
Сэм поправляет одежду, отряхивает колени и заходит в бар, где Энни ждёт. Она приветствует его поцелуем.