[dunkelseite]

Название: День 22. Фиктивные отношения. Прошлое забудь.
Фандом: Король и Шут (сериал)
Персонаж: Князь, Горшок, Ренегат, Дядюшка Рихтер
Рейтинг: NC-17
Жанр: ангст, драма, ER, AU, фентези.
Персонажи достигли возраста согласия, но Князь ещё безбородый, с усиками )
История про то, как Князь притворялся кем-то другим, а в результате нашёл настоящего себя. Ну и, разумеется, все подряд хотят его себе, а вы бы не хотели?
Употребление несуществующих веществ. Ненормативная лексика. Роскомнадзорный эпизод.
И да, я сама не ожидала, куда вырулит эта история, когда начинала её писать. Она, по моим представлениям, кончалась немного раньше, "но точка улыбнулась и стала запятой" (с). Вылезла ещё одна линия, потребовавшая своего завершения...
Вообще здесь настолько много всего внезапного, что я подумываю о расширенной версии, где допишу всё, что держу в уме, но не рассказала читателям.

- Совсем рехнулся, Горшок? - ещё пару дней назад орал Князь, а теперь Горшок ржал, глядя, как тот пытается чесать по местным пескам, путаясь в яркой юбке. Нос у Князя облупился и покрылся веснушками, на злом лице блестели капли пота.
- Не ссы, Князь! - отвечал тогда Горошок. - Мы ж хотели мир поглядеть, вот и поглядим.
По свирепой роже Князя ясно было, что местных красот он уже нагляделся по самое не могу, хотя они только начали.
В своих скитаниях они забрались далеко на юг, уже почти дошли до тёплого моря. Князю тоже страсть как хотелось море посмотреть, а Горшок мечтал увидеть храм, белый, как облако, про который по континенту ходили слухи. Правда, на севере болтали, что в южных краях чуть не улицы золотом усыпаны. Только улицы были как улицы, с обыкновенной грязью.
Вот, наконец, в Бассилии, был песок, не золотой, обыкновенный, так на нём и не росло нихрена. Бродячие пустынные племена жрали насушенную в сезон саранчу и мылись коровьей мочой - так тут у них было хреново. В оазисах, говорили, было полегче, но до оазиса ещё дойти было надо. Караван тащился с черепашьей скоростью, ближайший город-оазис должен был быть дня через два, а до столицы с её храмом и морем - ещё два оазиса, целая неделя. Пески, конечно, были красивыми, цвета менялись весь день, вместе с движением солнца. У Князя руки чесались положить на холст все эти краски, но больше чесалось в горле от жажды и во всех, буквально во всех местах от вездесущего песка.
Уже в соседней Тарии Князь чувствовал, как его шею щекочет верёвка: Горшок себя сдерживать не умел, а сам Князь был под ним слишком громким. По тарийским законам тому, кто подставляется, грозило повешение, но это ещё ничего, в Бассилии таких сажали на кол. И покинуть набожную Тарию, где радостно жгли колдунов, а на деревьях болтались нелюди, чтобы посетить на две трети пустынную Бассилию, жившую вообще по своим неведомым законам, было тем ещё счастьем. Лучше было обойти её с востока, но храм - храм оказался бассилийским.
И надо же было Горшку на границе Тарии и Бассилии напиться с караванщиком по имени Реник. Тот приглядывал за товарами, купленными на деньги дяди, живущего в Корате, столице Бассилии. Реник запудрил Горшку мозги всякими чудесами - павлинами, страусами, дельфинами, морскими девами, обещал с три короба, звал с собой - наутро караван уходил в пустыню, решать надо было быстро. Реник угостил приятелей забористой травой и рассказал, что в Корате можно купить такой волшебный порошок, что закачаешься. Надо его занюхать, встать лицом на восход и трижды сказать волшебное слово, которое будто бы знал его дядюшка Рихтер. И ты окажешься в любом месте, даже таком, которого не существует, сможешь побыть любым существом, стоит только пожелать. Горшок попался.
Князь предлагал идти на восток, не рисковать, а Горшку до поросячьего визгу дался юг. И Князь не смог ему отказать - как во многих других случаях, например, когда позволил их дружбе зайти слишком далеко. Ругался, обещал уйти один, да куда ж уходить, если Горшок без него пропадёт?
- Мы же спалимся, Горшочек, ты ж на меня так смотришь иной раз, как будто сожрать хочешь, - попытался увещевать Князь, но в эту башку мысль, что самого Горшка в худшем случае пожурят, а его, Князя, в лучшем случае просто посадят на кол, проникать не желала.
- А давай тебя бабой оденем? Ты видел их баб на базаре? Укутанные в какой-то мешок по самые брови, никто и не поймёт ничего. И смотреть на тебя смогу, и всё остальное, и ори там сколько хочешь. Реник свой человек, не заложит.
И вдобавок Горшок применил запрещённый приём - забрался Князю руками под рубаху, начал его поглаживать и обещать разные неприличные вещи.
Реник казался Князю даже слишком свойским - так полюбил их с первого взгляда, зазывал с собой, лез обниматься, угощал травкой. Реник в знак дружбы с Горшком ещё и платье Князю добыл. Горшок на радостях достал из заветного мешочка поганки, отлично легшие поверх травы, и все трое так и не уснули в эту ночь, ещё притуманенные вышли в самую рань вместе с караваном.
Так что в итоге Князь тащился за Горшком по этой полной песка сковородке, с песком, кажется, уже во всех местах, взмокший в ярких тряпках, спотыкаясь о подол. Пить хотелось постоянно зверски, а воду давали по мизерной норме. Особенно тяжёлым был первый день, на отходняках, с резкой нагрузкой. Оба приятеля выблевали все внутренности, но развернуться и уйти уже не получалось.
- Прива-а-ал! - понеслось от головы каравана к хвосту. Люди принялись разворачивать шатры и навесы. Спали они теперь днём, в самое жаркое время, а потом, по прохладе, шли, вечер, и ночь, и утро, пока солнце совсем не припечет.
Пустыня была ровной, как стол, и даже если б им хватило безумия на такой жаре заняться любовью, делать это на глазах у всех даже совершенно отбитый Горшок бы постеснялся. И ради чего все страдания?
Уставшие от долгого перехода, они провалились в беспокойный сон, бессознательно переползая вслед за смещающейся тенью от служившей навесом тряпицы, которую пожертвовал Реник. Даже обниматься в такую погоду было неприятно.
Переждав жару, перекусили и отправились дальше.
Сумерек тут не было, темнело резко и выныривал из-за горизонта месяц, лежащий на боку. По темноте они забрели в такое место, где впереди громоздились здоровенные кучи песка - барханы. Караванщики заспорили, стоит ли проходить их до рассвета, но в конце концов решились.
Стоило углубиться в барханы, петляя между ними, как с двух сторон, с вершин, поднявшись с песка, ринулись вопящие люди. Разбойники!
Каравану оставалось только отбиваться, спастись бегством было некуда. Верблюдов попытались согнать в кучу, укрыть за ними людей. Защитники били из луков, у нападавших, на счастье, луков не было, и они, как шакалы, пытались оторвать от отряда что-нибудь - увести крайних верблюдов, цепочку невольников, кого-то из женщин и детей, надеясь, что погони не будет. Один разбойник верхом на верблюде - мельче и быстрее тех, что тащили поклажу, - налетел и подхватил Князя. Тот, не будь дурак, вырвал у бандита из-за пояса кинжал и всадил ему же под ребро. Спихнул обмякшее тело и бросил верблюда на бандита, который дрался с Горшком. Верблюд на человека не пошёл, но задел его боком и свалил с ног. Горшок без колебаний перерезал врагу горло. Поднял с земли саблю и подал Князю. Вторую подхватил сам.
Они бросились на помощь остальным караванщикам. Ну как бросились - верблюд не лошадь, управлялся плохо, седло было слишком высоко для боя с кем-то пешим, и пришлось снова спрыгнуть на песок.
Кривой саблей было орудовать не так сподручно, как ножом или тяжёлой трактирной кружкой, но выбирать не приходилось.
Князь заметил, что один из бандитов волочет прочь женщину, так же, как только что пытались украсть его самого, и бросился к ним. Бежать вроде было недалеко, да и, слава богам, на верблюде ездил только один, видимо, атаман, но Князь не успел: плачущая и кричащая женщина вытащила из-под одежды крохотный кинжал и воткнула себе в грудь. Разбойник просто отшвырнул тело и бросился к каравану за новой добычей. Князь метнул в бандита нож, который таскал за голенищем.
Нож он смог подобрать только когда всё утихомирилось. Схватка была короткой, старший караванщик едва успел зарядить дряхлое ружьё, из которого пальнул вслед убегающим. Остальные сопроводили это громким смехом.
Князь оглядел поле боя, первым делом выискивая Горшка. Тот стоял, держа окровавленную саблю на отлете.
- Я что, убил их? - спросил он как-то расстроенно, виновато. Как будто сам только что в азарте боя не махал клинком направо и налево.
Князь обнял его, прижал к себе.
- Ты защищался.
Мужчины, возбуждённые, бегали туда и сюда, осматривая верблюдов и рабов, подбирая раненых. Один из караванщиков, Бодо, чёрный, как сапог, подошёл к Горшку, залопотал что-то по-своему, показывая на Князя, на его голубые глаза и растрепавшиеся светлые волосы. Платок давно где-то свалился.
- Говорит, волчица с севера. Говорит, у ихнего царя в зверинце волк с такими глазами. Говорит, здесь женщины слабые, - перевёл Реник.
- Как бы и мне в зверинец не угодить, - шепнул Князь Горшку. - Валить обратно надо.
- Ерунда, - махнул рукой Горшок. - Платок-то подбери, прикройся, а то вон как на тебя пялятся, - добавил ревниво.
Немногие женщины и дети, бывшие с караваном, скучились внутри кольца верблюдов, кидая испуганные взгляды.
- Что это за ножички у них? - спросил Князь.
- Это для защиты чести, у кого в кулоне, у кого в шпильке, кинжальчики с ядом. Чтобы убить себя и детей, - пояснил Реник. - Чтоб не жить в позорном рабстве.
Князь оглянулся на Горшка.
Бодо что-то спросил у того, проводя пальцем над губой.
- Говорит, с усиками - должна быть горячая, - перевёл Реник. - Спрашивает, горячая, да?
- Да, - Горшок гордо расправил плечи.
Князь махнул рукой, подобрал платок и тряхнул его специально так, чтоб песок полетел на этих придурков. А они только заржали, отплевываясь.
Платок и платье были угвазданы напрочь, платье ещё и порвано. Единственное, между прочим, платье.
Раненых перевязали, причём и разбойников, только тех ещё и посвязывали и привязали к цепочке рабов.
- Продадим, - пояснил Реник.
Но разбойников перевязали - только способных ходить. Остальным методично перерезали горло - чтоб не мучились, ведь быть брошенным в пустыне - верная смерть. Те самые ребята, которые только что смеялись, и перерезали.
Горшок смотрел на это полными ужаса глазами, Князь держал его, как мог.
Оружие и раскиданные вещи подобрали, верблюдов привели в порядок, выстроили в линию.
С трупов сняли всё, сложили их в общую кучу, облили земляным маслом и подожгли. Старший караванщик прочёл короткую молитву и велел двигаться. Они и так отстали из-за побоища, раненые замедляли ход, а запас воды и еды теперь приходилось делить на большее количество ртов.
*
Во время следующей дневки, когда Князь, зажав нитку зубами, зашивал на себе платье, к нему подошла пожилая женщина.
- Спасибо, что отомстил за мою невестку, - тихо сказала она. - Ты очень храбрый. Из-за него сюда поехал?
- Куда муж, туда и жена, - пожал плечами Князь.
- Жена, ишь ты! Не бойся, я болтать не стану. А ты вот умнее будь. Там, - она махнула куда-то в сторону пустыни, - женщины с мужчинами в общей беседе не сидят, ноги не растопыривают и тем более траву не курят. В глаза так прямо не смотрят, первыми не заговаривают. Не хохочут так, с мужем на людях не обнимаются и не спорят, и под покрывалом у них ещё платок. Давай повяжу, тем более, у тебя волосы короткие, а у нас так просто женщине волосы не обрезают. Позор это.
Она накрутила ему на голову яркий лоскут.
- Спасибо, - ответил Князь.
А ещё она оставила самую большую драгоценность в этих местах - маленькую тыкву-горлянку с водой.
Воду он споил Горшку, не в силах смотреть, как тот мучается от жажды.
*
До оазиса дошли на третий день. На их пути осталось несколько тел раненых разбойников, которые не смогли дальше идти. Им просто перерезали горло, облили и подожгли.
- Болезни могут быть, - объяснил Реник.
Оказывается, была в этих краях такая болезнь, от которой человек живьем разлагался, чувствуя сладкий запах, потом переходивший в невыносимую вонь. Называлась - чума.
- Горшок, куда ты нас притащил?! - шёпотом орал Князь.
- Нормально всё будет, - отмахивался тот.
Оазис после путешествия через пустыню показался самым волшебным местом. Здесь был колодец. И маленькое озеро. И трава, и деревья. И птицы по озерцу плавали. Обыкновенные утки, не павлины и не страусы, но это не страшно. Вся эта красота была обнесена высоченной глинобитной стеной. Дома за ней лепились друг к другу, как ласточкины гнёзда. На плоских крышах были разбиты маленькие сады.
Верблюдов устроили на городской площади, а людей - в длинном пустом сарае из той же глины.
- Ну и хули нам делать? - спросил Горшок Князя, как будто тот был виноват. - Днём тут от жары сдохнешь, а ночью не видно, небось, нихера. И потрахаться опять негде...
- Не сдохнем, - Князь потянул его с собой. - На улицах тень должна быть.
Из двери пыхнуло, как из печки. Солнце стояло в зените, и тень жалась к стенам. Как они шли последние часы по этому пеклу, чтобы не останавливаться на лишнюю днёвку?
- Подождите пару часов, - зевая, предложил Реник. - Пока солнце ниже будет. А ночью тут самая жизнь.
И достал мешочек с травой.
Ближе к закату уже довольные жизнью Горшок с Князем выползли осматривать город. Улицы оказались состоящими из одних заборов и крепко запертых ворот. Видны были только садики на плоских крышах. Во дворах шла своя жизнь, перекликались голоса. Пользуясь безлюдьем, Горшок пару раз потискал Князя у стены, но в основном, налюбовавшись на заборы, поупиравшись в тупики, они вернулись к площади.
Там караванщики уже разворачивали небольшой рынок. Рабы таскали мешки из длинного дома в соседнюю улочку, видимо, в хранилище. Подтянулась парочка местных торговцев. Чем темнее и прохладней становилось, тем больше людей появлялось на площади.
Послышались гнусавые завывания дудки, которым вторил бубен. Горшок потянул Князя к музыкантам. Потом пихнул в бок:
- За лютней сгоняй, а?
Князь побежал в полутемное помещение, где были свалены их пожитки. Наклонившись за лютней, он почувствовал, что сзади кто-то наскочил и прижался.
- Ренек?
- Да шучу я!
- Не шути так, а? - нахмурившись, Князь протолкнулся мимо него с лютней в руках.
Когда он вернулся на площадь, Горшок пытался извлечь из дудки ужасные звуки, глаза горели восторгом.
- Жена, гляди, как круто!
- Дай! - Князь требовательно перехватил дудку и сунул её в рот, а Горшку досталась лютня.
Строй у дудки был непривычный, но, кое-как приспособившись, Князь выдал мелодию песни про лешего. Местные смотрели на него круглыми глазами, краснели, некоторые отворачивались. Дудочник отобрал у Горшка лютню, Горшок у Князя дудку... Эх, надо было лиру тоже тащить.
Сделав пару шагов в сторону длинного дома, Князь почувствовал, что его тянут за руку - незнакомая женщина, вся закутанная в покрывало.
- Мальчик, пойдём со мной! - шепнула она.
- Че?
- Не бойся, пойдём, пойдём, - женщина приоткрыла покрывало - глаза обдали синевой. - Я так давно не видела кого-то из своих.
Она привела его в маленький дворик за высоким забором. И стена, отгораживающая его от улицы, и домик, из которого тут же высыпали любопытные ребятишки, и ровный, без единой травинки и соринки двор были из плотно сбитой красной глины. Князь с хозяйкой поднялись на крышу, в садик, сели на расстеленном ковре. Девочка-подросток принесла им чаю.
- Расскажи мне, как там, дома.
- Да мы уж третий год как скитаемся, - вздохнул Князь. - Уходили - всё как обычно было. Король лютует, мужики пьют, то война, то мор, то неурожай. Не поверишь - сколько земель прошли, везде одно и то же.
- Ты же музыкант, мальчик? Спой мне наши песни, здесь их не знает никто.
- Мальчиком только меня не зови, - буркнул Князь.
- Зачем ты только так вырядился и потащился сюда? Приятель твой завёл? Меня вот тоже завели. Любила сильно, а он меня нынешнему мужу продал. Видел мою старшую дочь? А сын ещё старше, с отцом уж караваны водит.
Князь вздохнул и запел. Женщина подпевала. Дети глазели на них, иногда подпевали тоже, сверкая чёрными глазенками.
- Возвращался бы ты в Тарию. Дождись попутного каравана. Поживёшь месяцок у меня. Деньги-то на дорогу у тебя есть?
- Зачем деньги? Мы поём на привалах, тем и отрабатываем, - пожал плечами Князь.
Женщина прижала руку к щеке.
- Кто ж такой щедрый, что охраняет вас и кормит бесплатно?
- Реник, - улыбнулся Князь. - Приглянулись мы ему. Кормит, поит, курнуть даёт. Вон, платье мне подарил.
Женщина только головой покачала.
- Спой ещё.
Они пели, пили чай, и женщина, так и не сказавшая своего имени, давала ему советы.
- Заведи себе хоть пару украшений кроме серьги этой своей. А то решат, что ты рабыня или муж тебя не любит, не устраиваешь ты его в постели. Да и детей у вас нет, к таким-то годам, плохая из тебя жена. Сядь по-другому, ноги подожми, нельзя женщине сидеть ноги врозь. Дудку в рот не суй, дурачок, мужчины дурное подумают. И там, к югу, не выступай на площади, для женщины это позор. Могут и кнутом приложить.
Князь пел и мотал на свой едва пробивающийся ус.
- Береги себя, - сказала женщина, отпуская его почти под утро. - Имя себе придумай какое-нибудь цветочное или птичье. И... - она нагнулась совсем близко к его уху, - Реник - это сокращённое от Ренегат.
Князь дёрнулся, волосы у него чуть сами собой не встали привычным хохолком.
- С... спасибо вам!
И побежал к своему Горшку. Но всё было в порядке, тот спал в обнимку с лютней, пуская пьяные слюни на дорожный мешок.
*
Путешествие было довольно однообразным. Оазисы номер два и три мало отличались от первого. Разбойники больше не попадались, однако среди казавшегося мёртвым пространства встречалась растительность и мелкая живность. То скакало что-то среднее между зайцем и мышью, то пробегал паук размером с кулак. Погонщики ловили и стравливали скорпионов, делали ставки, чтобы развлечься на привале. Иногда и сами в шутку сражались. Ночами невдалеке будто ребёнок плакал - то был шакал, однажды днём им попался такой, облезлый и тощий, грыз мелкие и горькие дикие арбузы.
Однажды дикая колючка на глазах у них покрылась большими яркими цветами, которые, раскрываясь, превращались в огромных птиц.
- Пустынные духи балуются, - предупредил ближайший погонщик. - Не подходите, утащат.
Волшебные птицы беззвучно следовали за ними какое-то время, потом отстали.
Кроме пустынных духов бывали ещё видения от жары - в дрожащем мареве чудился блеск воды среди песков. А однажды случился мираж - прямо на их пути возник город с высокими башнями, по площади бродил народ. Караван прошёл сквозь него как нож сквозь лист бумаги. Оглянувшись назад, можно было видеть только всё те же пески.
В последний переход перед Коратой навстречу каравану попались всадники на быстрых, лёгких верблюдах, в хорошей одежде. О чём-то переговорили со старшим караванщиком, поприветствовали Реника и отправились куда-то в пустыню, ещё долго было видно их в облаке поднятого песка.
*
Кората была совсем не похожа на маленький глинобитный городок, каких, со слов Ренегата, несколько было разбросано по пустыне, и три из которых они уже успели повидать. Горшку с Князем повезло пересечь узкий язык песков, дальше на восток защищавших от набегов с севера благодатный край более широкой полосой.
Кората была окружена высоченной каменной стеной с несколькими воротами. Одни из них открывались к порту, и мелкие суденышки могли даже подняться в город по реке, текущей с торчавших восточнее гор. Эти горы ещё и прикрывали от песков благодатную долину реки, создавая здесь почти рай. Дома были богатые, выложенные яркими плитками, многие с небольшими садами и бассейнами. Те, кто победнее, как и везде, теснились в построенных из мусора лачугах за пределами городских стен. Пошлину за вход с Горшка содрали немалую, хорошо, "жена" шла к нему довеском. Надо было искать постоялый двор, но Ренегат предложил остановиться у него, вернее, в доме его дядюшки Рихтера.
Горшка и Князя, стоило войти за ворота, растащили в разные стороны. Мужчин поприветствовал и пригласил с собой хозяин дома, а женщин и детей увели на другую половину дома такие же закутанные фигуры.
- Вначале нас отведут помыться, - пожилая женщина, решившая позаботиться о Князе, оказалась рядом. - Не бойся, мальчик, по здешним обычаям нельзя обнажаться друг перед другом. Смотри, вон та женщина - Роза, первая жена, главная в доме. Слушайся её и тех, кто старше тебя, они и побить могут. После мытья все должны идти ей кланяться, немытыми нельзя.
Купальня оказалась разделена на несколько маленьких комнаток без крыши. В одной надо было оставить одежду, в другой спуститься по лесенке в реку. Там же были мыло, мочалка и ведро чистой воды, чтобы смыть речную. Роскошь, конечно, но Князь, дурак такой, представил, как бы они с Горшком в нормальной бане отходили друг друга вениками. Выругался и услышал за дверью шушукание и смех. Порадовался, что оставил под юбкой нижние портки, - местные бабы носили что-то похожее. Разделся, стараясь не поворачиваться к двери лицом, и прямо в портках полез в воду. Пока он мылся, в передней комнате кто-то шуршал, но ничего важного, конечно, там бы не нашли. Так, нож и пара монет в сапогах... За боковыми стенками тоже кто-то довольно плескался. Плюнув на всё, Князь стащил портки и отдался мыслям о Горшке, распаренном в бане. Когда они ещё смогут побыть вдвоём? Или хотя бы он сам сможет побыть один? Варварская страна.
Когда он выполз, отмытый, завернувшись в простыню, нашел на лавке вместо своего - вот же, блин, привык! - платья какие-то другие пёстрые тряпки, а вместо сапог... Он аж застонал сквозь зубы. Вышитые шлепки с задранными носами, да ещё на каблуках. Узкие и, как выяснилось, стукающие при каждом шаге. Ни денег, ни ножа он не нашёл, да и где бы их теперь прятать...
Кое-как разобравшись с одеждой, он, начиная закипать, вышел в общий зальчик перед купальнями, где уже потихоньку собирались остальные попавшие в этот дом путешественницы. К ним присоединились и женщины, очевидно, жившие в этом доме. Они сидели на полу, на ковре среди раскиданных подушек вокруг блюда со сластями. Прислуга наливала им чай, и они щебетали, обсуждая жизнь каких-то своих общих знакомых: кто родился, кто женился или помер. Вокруг возились мелкие ребятишки, некоторых матери кормили грудью, прикрыв покрывалом.
Князь плюхнулся рядом, цапнул булку с блюда, та оказалась липкой. Он требовательно посмотрел на служанку, облизывая пальцы и присматривая следующий кусок. Женщины дружно замолчали.
- Что? - спросил Князь.
- У вас на севере все такие дикие? - спросила одна, и остальные звонко засмеялись.
- Да, - сводя брови, заявил Князь и низко зарычал. Потом рассмеялся, задрал бровь и спросил: - А как у вас принято?
Советы посыпались со всех сторон, почти за каждым следовала история, смешная для женщин и грустная для Князя.
- В платке при своих за столом не сидят!
- Волосы у тебя светлые, - они дружно полезли в его пряди. - И такие короткие, за что их тебе отрезали?
- Вшей поймала, - Князь состроил рожу.
- Или тебя на горячем поймали?
- У тебя любовь была... Какая ты счастливая...
- Добрый твой господин, если тебя не убил!
- Сходи к цирюльнику, пусть сделает тебе косы!
- Только не перестарайся, а то купец один богатством своим хвастал, дочери такие косы сделал, что она шею свернула, когда ему кланялась.
- В туфлях на ковёр не лезь, хотя с такими ножищами...
- А у моего господина была наложница с той стороны моря, у неё ножки вот такусенькие. Им с детства колодки надевают, чтоб ножка не росла, но никто её без носочков видеть не должен. Мой господин однажды приказал ей - и больше в постель её не брал. Продал дальше на север. Так она всю дорогу в паланкине просидела, за верблюдами не успевала хромать, представляете?
- А почему у тебя серьга одна? Ты не можешь своего господина так ублажить, чтобы он тебе украшения дарил?
- У тебя же больше нет никого. Вот выгонит он тебя или умрёт, что ты есть будешь?
- Это потому, что ты бесплодная? Ты не молодая уже, а детей нету.
- Почему у вас детей нету? Он что, бьёт тебя и в положении?
- Отстаньте от неё, может, они дорогой померли. Вы сюда за счастьем подались? Совсем голодно у вас? На севере, говорят, кроме лебеды и крапивы и не растёт-то ничего!
- И медведи на улицах!
- Мы музыканты, - гордо заявил Князь. - Весь мир наш дом. И никто меня не бьёт, у нас всё по любви. Не в украшениях счастье, и без еды я остаться не боюсь, сумею себя прокормить. Я без него жить не смогу. И изменять ему мне незачем.
То, что они с Горшком дрались иногда, не значило, что Горшок его поколачивает, тут у них было полное равенство.
- Так вас не родители женили?
- Вы сбежали?
- Он тебя украл?
- Зачем? У нас и самим можно пару выбирать.
Женщины притихли, потом загалдели наперебой. Одни хотели тоже выбирать по любви, другие твердили, что родители прожили жизнь и им виднее.
Пока они спорили, Князь отвлёкся. Думал, как зарисовать эту яркую стайку, их особенные движения. Жаль, невозможно оживить картинки, заставить двигаться. Потом его унесло в фантазии - о тайной любви; о девушке с крохотной ножкой, обронившей туфельку; о девушке, чья шея переломилась под весом косы...
- Эй, ты живая? Мы тебя зовем-зовем...
- Имя у тебя есть?
- У нас имена в секрете, - с таинственным видом заявил Князь, который женское имя себе так и не придумал. - Горшок меня женой зовёт на людях, а я его Горшком, такая у него причуда. Человек искусства, понимаете?
- Бедная.
Женщины уставились на Князя с жалостью.
- Позорится перед всеми на площади, да? С намалеванной рожей?
- Ничего не позорится! - возмутился Князь. - Мы и на площадях, и в кабаках поём, и мне нравится! - выпалил он.
- За это тебе волосы отрезали?
- Он тебя в кабаки таскает?
- Тебя часто стражники бьют?
Женщины загалдели хором.
- Может, он тебя... Ну... С другими заставляет за деньги? - шепотом, совсем смутившись, спросила одна, молоденькая.
- Меня? Заставляет? - Князь расхохотался в голос.
- Не видела ты, как она бандитов резала, - поддержала его одна из путешественниц. - Как цесарок!
Снова поднялся шум, но вдруг резко стих. Все начали вставать и кланяться. Князь тоже встал на всякий случай и увидел, как в центр комнаты вплывает старшая жена. Она кивала остальным, кому благосклонно, кому презрительно, некоторых удостаивала слова или лёгких объятий.
Князя она жестом подозвала к себе, остальным позволила сесть.
- Ты некрасивая, - так и сяк повертев лицо Князя, заявила Роза. - Северные женщины грубы, чертами похожи на мужчин. Плечи у тебя слишком широкие и руки большие, - она засмеялась, и другие женщины засмеялись вместе с ней.
"Кто бы говорил. У тебя и под носом усы, и на лбу усы, как у меня, только чёрные."
- Что ты умеешь, милая?
- Петь, - сказал Князь. - Играть на лютне, на колёсной лире и на дудке. Рисовать, лепить, из дерева резать.
Женщины как-то напряглись и смотрели выжидающе.
- Ну, читать-писать...
"А ещё в драке хорош и карманы умею чистить... В карты мухлевать... В форточку, наверно, уже не пролезу? Горшку мозги вправлять... Матроса перепью... Боги, чего они от меня хотят? Послушать, как из меня не вышел ни кузнец, ни портной, ни повар?"
Лицо старшей жены исказилось гневом.
- В моём доме чтобы я не слышала об этой мерзости! Я бы выкинула тебя на улицу, чтобы ты не развращала приличных жён. Если бы твой хозяин не был приглашён моим господином. Там бы тебя хорошенько выпороли и отрезали бы пальцы, чтобы ты не вздумала писать или рисовать! Немедленно ступай в комнату, отведённую вам, и не смей выходить оттуда без позволения.
Князь пожал плечами и направился за служанкой к выходу из зальчика.
Роза наградила его оплеухой.
- Платок! Покрывало! Бесстыдница!
Ошарашенный Князь замотался кое-как в тряпки и поплёлся, прислушиваясь к звону в ухе.
Его проводили в маленькую комнатку, всю застеленную ковром и усыпанную подушками, только угол был отгорожен резной ширмой, за которой стоял стол с кувшином воды и тазом. Лютня, лира и узел с вещами стояли в другом углу. Посреди гнезда из подушек валялся Горшок, и Князь как никогда был рад его видеть.
- А мне здесь нравится, - сказал Горшок, потягиваясь. - Тебя тоже специальные бабы мыли? Завели меня, а? - он потащил Князя на цветные подушки. - Соскучился по тебе невозможно. С подушками они здорово придумали - это ж тебя на них и так можно разложить, и этак!
Он принялся тискать Князя, потянул с него портки.
Под дверью послышались приглушённые шорох и хихиканье.
Князь спихнул Горшка с себя, поставил ширму перед дверью, да ещё и покрывало на неё повесил.
- Не смей меня до конца раздевать, - шепнул Горшку. - Может, они ещё как за нами подглядывают!
- В целом плевать, - отмахнулся Горшок.
Князю и самому было плевать, когда горячие руки гуляли по его бёдрам, проходясь то по внешней, то по внутренней части, то прихватывая задницу, то оглаживая член. Горшок поплевал на пальцы и принялся растягивать Князя, а тот и сам уже запустил ему руку в штаны. Они целовались бешено, голодно, и Горшок то и дело приговаривал:
- Чистенький такой, до скрипа отмылся... Такой тесный, давно меня у тебя не было...
Князь алел ушами и стонал в голос, подавался навстречу пальцам.
- Давай, я готов уже, хочу тебя в себе, умираю...
Горшок подложил ему под спину и под задницу несколько подушек. Руками упёрся в плечи Князя.
- Ну держись! - резко вошёл и сразу принялся толкаться со всей дури, попадая в нужное место. Князя от этих толчков снесло с подушек. Глаза у него закатывались от долгожданного удовольствия. Один из парней рычал, другой подвывал, словно дикие звери, дорвавшиеся до горячей плоти. Оба кончили быстро, утоляя первый голод: сначала Князь, а потом Горшок, тяжело рухнувший на него сверху.
Немного отдохнув, неуёмный Горшок продолжил исследовать возможности подушек: напихал их Князю под живот, поставив того на четвереньки.
- Хочу тебя вылизать всего, когда ты такой чистенький, - пробормотал он, обдавая дыханием чувствительное, припухшее отверстие, и обвёл языком края. Потом длинно лизнул член и промежность и принялся толкаться языком внутрь. Раздвинул стеночки пальцами и замер.
- Ты чего там?
- Любуюсь, - выдохнул Горшок. - Ща, я готов уже, дай ещё посмотрю немного.
- Смотри, - засмеялся Князь. - Мне не жалко, только больно уж хочется. Столько дней почем зря пропустили.
- А капризничал ещё тогда, не хотел, - Горшок убрал пальцы и шлёпнул его шутя по заднице. - Попробовал - так за уши не оттащишь.
И снова вошёл. На этот раз они не торопились. Горшок сквозь лёгкую ткань платья мял соски Князя, потом принялся мять бока:
- Эх, бедолага, мяса бы тебе нарастить...
- Не при нашей жизни, Горшочек.
Потом стал бить медленно и с силой, стараясь проникнуть глубже, помогал себе, натягивая Князя за бёдра на себя. Тот подмахивал, совсем повалившись на подушки, уронив голову на руки, обессилев от удовольствия.
- Княже, что ж ты творишь со мной, - зарываясь носом в его взмокшие волосы, шептал Горшок. - Век бы с тебя не слезал, так бы и помер...
- Куда ты помирать собрался, дурной? Думаешь, мне одного века хватит с тобой?
Горшок замер, с силой огладил его спину, проведя от плеч к заднице, сиял половинки. Наклонился и поцеловал между лопаток.
- Хорошо со мной?
- Хорошо, - выдохнул Князь, пытаясь двигаться, но Горшок удержал его за бёдра.
- А мне-то как хорошо с тобой... Дай передохнуть, а то кончу прежде времени.
Он прижался щекой к взмокшей спине Князя, пережидая, потом опять задвигался, вначале медленно, потом быстрее и тяжелее. Теперь Князя не держали уже и ноги, он распластался по подушкам, и Горшок вколачивал, вколачивал его в пол. В этот раз Князь кончил с низким стоном, переходящим в хриплый выдох, когда Горшок буквально рухнул на него всем весом, заполняя изнутри тёплым семенем.
Так они лежали, прижимаясь друг к другу, Князь чувствовал приятные тепло и тяжесть навалившегося сверху Горшка. И когда тот зашевелился, отстраняясь, полусонно попытался удержать его на месте. Но Горшок улёгся валетом на бок, поцеловал опавший, чувствительный ещё член Князя.
- Не могу тобой наиграться.
И взял в рот, принялся лениво баловаться языком. Князь сделал то же самое.
- Куда ж ты? - вяло спросил Горшок. - Я же им...
- Я хорошо отмылся, - устало отвечал Князь.
- Смотри, не засни так, а то прикусишь, и чем тогда тебя любить?
- В этом море много рыбы, - Князь хихикнул и получил тычок локтем. - Не бойся, я себе не враг. Сам не прикуси.
- Мне можно, - Горшок заржал и тоже получил локтем.
Потихоньку они восстанавливались и ленивые ласки постепенно перешли в настоящие. Парни толкались друг в друга яростно, Горшок пропускал в горло, а Князь помогал себе руками - размер у Горшка был немаленький. Третий раз получился самым долгим - и челюсть уже сводило, и двигаться стало немного лень, в каждом боролись усталость и желание. Всё казалось, сейчас, вот-вот, но никак не получалось. Они замедляли толчки, почти замирали, потом ускорялись снова, и наконец Князь проглотил солёное семя, наполнившее рот, отчаянно толкаясь в горло Горшка. Тот сжал губы, втянул щёки, и Князя унесло волной удовольствия, перешедшей в сон.
Проснулся он, обнимая волосатые ноги храпящего Горшка, от стука в дверь.
- Господин Горшок, господин Горшок, Дядюшка Рихтер зовёт вас для беседы! - в дверь тарабанила служанка.
- Подъём, Горшок! - Князь принялся теребить друга.
Тот сел, зевнул и кое-как разгреб взлохмаченные волосы пятерней. Князь нашёл портки, более-менее привёл себя в порядок, намотал эти чертовы покрывало и платок. Платье представляло плачевное зрелище - мятое и в подозрительных пятнах.
Выползли из комнаты и пошли за странно глянувшей на Князя служанкой. Та привела их в тенистый дворик, где росли высокие кусты с мелкими узкими листочками. На них висели странные красные не то плоды, не то бутоны, спереди похожие на такое, что Горшок с Князем, переглянувшись, дружно покраснели не хуже этих штуковин. Посередине дворика дышал свежестью бассейн. В нём плавали цветные рыбки, в центре журчал фонтан.
На покрытом ковром возвышении, вокруг накрытого столика, уже собралась группка мужчин. Во главе сидел важный человек с окладистой бородой - сам Дядюшка Рихтер. Все гости были в дорогих одеждах, на шеях, на пальцах - золотые украшения.
- Здравствуй, Горшок. Садись.
Горшок скинул сапоги, полез на топчан и потащил за собой Князя.
- Женщинам не место... - начал один из бородачей.
- Она не человек, что ли? - огрызнулся Горшок, упрямо сажая Князя рядом с собой.
Дядюшка Рихтер сделал знак, и ревнитель нравов успокоился. Князю стало очень неуютно - одни смотрели на него с отвращением, другие с неприкрытым вожделением. Разумеется, ведь заметно было, что его недавно как следует оттрахали. А ещё он один был тут такой экзотически белобрысый и голубоглазый. Очень не хватало ножа за голенищем.
Дядюшка Рихтер сам налил чаю и передал чашку Горшку. Тот отдал её Князю, не задумываясь. Кажется, главе дома и гостям это не понравилось.
- Говорят, ты прошёл много земель и остался жив, - мужчины засмеялись словам Дядюшки. - Расскажи нам.
Поговорить Горшок любил, но часто его заносило не туда. То мог, будучи существом совершенно беззлобным, ляпнуть, что надо уничтожить под корень целый народ. То призывал отдать всю власть в руки женщин. То освободить всех рабов. То вообще выгнать всех правителей и священников, что, вообще-то, особенно в незнакомой компании, могло быть очень даже чревато. Хорошо, что он понимал Князя с полувзгляда, с полужеста, и останавливался, но иногда прямо-таки приходилось затыкать его и брать беседу в свои руки. А уж когда он пускался в разговоры о музыке... Собеседники сидели с выражением "кто все эти люди?" на лицах. Мужчины предпочитали толковать о лошадях, войне, оружии и соблазненных женщинах, а в чем из этого мог понимать нищий артист, влюблённый в своего друга?
Ситуация осложнилась тем, что по кругу пустили трубку от стеклянной курительницы, стоявшей на столе. Наивный Горшок дунул сам и сунул мундштук в рот Князю, без слов передав "охрененная вещь, ты просто обязан попробовать!" У бородачей кровь прилила к лицам, они вцепились жадными глазами в губы Князя и чуть слюни не пускали. Только Дядюшка Рихтер остался неколебим как каменное изваяние.
В голове зашумело - курево было покрепче даже того, чем угощал их Реник. С каждым кругом становилось всё благостнее на душе, всё труднее следить за собой и за Горшком. Когда тот уже валялся пьяненький, слава богам, притащили лютню, а уж петь они могли и полумертвыми. Лютня была не их, дорогая и куда лучше. Горшок наконец снял лапищу с бедра Князя, куда постоянно косились соседи по столу, видимо, представляя там собственные руки. От этих липких взглядов так хотелось помыться.
Красота, о которой Князь был прекрасно осведомлён, снова играла с ним злую шутку. Женщины на него часто вешались. Прицеплялись и мужики, но тут и отходить чем тяжёлым за ним бы не задержалось, да и нож он с собой не зря таскал. Надо было придумать, где его теперь прятать.
Они пели, а гости перешли к своим разговорам. Принялись обсуждать дела на воровском жаргоне, иногда мечтательно поглядывая на губы поющего Князя.
Они не подпевали - и это было очень, очень плохо.
А ещё хуже было поймать на себе взгляд Дядюшки Рихтера, очень тяжёлый и очень внимательный.
И ещё все они звали Рихтера дядюшкой, а друг друга братьями. Вот что за семья это была - они занимались контрабандой и продавали что-то опасное, запрещенное, и, разумеется, об руку с этим шли грабежи и убийства.
- Отличная штука, - нагло подбирая со стола мундштук и затягиваясь, заявил Горшок, не понимавший жаргона, после очередной песни. - А Реник говорил, есть у вас один волшебный порошок, только слово к нему знать надо.
Разговоры разом стихли. Уж не этим ли порошочком приторговывали "братья"? Ох, не просто так он был под запретом.
- Завтра на заре придёшь сюда, - сурово сказал Дядюшка Рихтер. - Один.
Горшок осоловело хлопнул глазами.
- Нет, Княж... Княжна тоже будет. Куда голова, туда и этот... Хвост, во!
Дядюшка поморщился.
- Пой, - приказал. - Утро покажет.
*
- Не нравится мне это всё, Горшок, ох, не нравится, - шептал Князь, дотащив на себе друга до комнаты и устроив поудобнее на подушках. - Банда эта, порошок этот твой. Мне то руку отрезать обещают, то на кол посадить. Слюни на меня пускают.
- Кто б не пускал, - Горшок принялся его пьяно лапать. - Иди ко мне, ну, не дуйся. Вечно ты всего боишься, и ни разу ничего нам не было.
- Потому и не было, что вовремя ноги уносили, дурень ты, - прижимая к груди буйную косматую головушку, шепнул Князь.
Горшок ничего не ответил, захрапел.
*
Рано на рассвете они уже стояли в том же самом дворике. Только они двое и Дядюшка Рихтер.
Он приказал им встать лицом на восход и загадать, что бы они хотели увидеть, что почувствовать.
- Давай одно загадаем? Давай в твои сказки, Княже? - восторженный Горшок даже не заметил, как обратился к другу. - Всегда хотел оказаться в твоей расчудесной голове.
- Давай, - согласился тот, скрепя сердце. Даже пробовать этот порошок не хотелось, душа была не на месте.
- Вам надо будет вдохнуть, и когда я скажу волшебное слово, вы окажетесь в своей сказке, - пообещал Рихтер.
Взял маленькую чашку, подул им по очереди в лицо и шепнул:
- Мутабор!
Князь вдохнул - и расчихался, удержавшись лишь пока не прозвучало волшебное слово. В носу запекло, голова заболела и закружилась, всё потемнело. Во тьме его ждало что угодно, только не сказочный лес. Горящие глаза, лязгающие зубы, окровавленные пасти и - шарящие по телу лапы. Кровь текла под ногами, её запах висел в воздухе, мешаясь с запахом гари. Трещал огонь, странным образом не разгоняя темноты. Странные твари пытались укусить, ущипнуть, затащить глубже во тьму. Сверху посыпались насекомые и черви, ползали по Князю, щекоча, норовя забраться в нос и в уши. Правая рука горела - кажется, попала в пламя.
- Горшок! - заорал Князь, ища друга во тьме. - Горшок, отзовись!
Вдруг с ним приключилась беда в этом ужасном месте? Князь рванулся туда, откуда, кажется, послышался голос. Кровавая река становилась всё глубже, течение затягивало, ноги скользили по дну. Его накрыло с головой, поволокло, он рванулся к поверхности, желая наполнить горящие лëгкие, и вывалился в реальность, хлопая ртом, как рыба на берегу.
- Охуенно, - бросился к нему, встряхивая, Горшок. - Охуеть волшебно, невероятно, да?! Скажи, да?
- Нет, - ответил Князь, шмыгнув опухшим носом. - Никогда больше в жизни, мне хватило.
- Тебе не зашло? - разочарованно спросил Горшок. - Я б хоть щас туда вернулся!
Дядюшка Рихтер смотрел на них с довольной улыбкой. Дело было совсем худо. Знать бы ещё точно, в чëм подвох...
- Хватит пока, - как можно жёстче сказал Князь. - Мы ещё города не видели. И храма твоего.
Глаза Горшка загорелись. Он замахал руками, потом потащил Князя к выходу из дворика.
- Пошли! Пошли!
Мало того, что это было невежливо по отношению к хозяину дома, с Горшком всё ещё было что-то не так. Самого Князя мутило и покачивало, он едва дотерпел до улицы, и там его уже вывернуло.
Петляя между высоких заборов, они выбрались к центру города, к рынку и порту. Отсюда видно было поднимающийся вверх город, как большой амфитеатр. Храмов было даже несколько, и, конечно, тот самый, белый, розовеющий в утреннем свете. Князь смотрел и не мог насмотреться. Руки чесались, так хотелось зарисовать и эту красоту, и восторженное лицо Горшка, и сияющее море до горизонта, и пёструю толчею рынка, и даже мутные воды реки, медленно смешивающиеся с морскими. Но как бы не остаться без тех самых рук.
- Нравится? - спросил их оборванец и протянул руку явно не для приветствия. - Всего за одну монетку покажу и расскажу, что тут у нас. Рябой к вашим услугам.
Только дурак не признал бы в них чужестранцев. Князь со вздохом выудил из-за голенища монетку. В сапогах было, конечно, жарко, но надёжнее.
Оборванец попробовал монетку на зуб.
- Это не просто храм, там гробница королевской наложницы, - сообщил он. - Померла от чумы, он так убивался, что велел забальзамировать её и под стекло положить, и целый храм построить, чтоб вечно за её душу молились. А архитектора убили, чтоб ничего лучше построить не мог. Фонтан такой сделали, чтоб вода из мрамора сочилась, типа камень плачет. Там ещё служанок её под фундамент живьём замуровали, чтоб ей на том свете полегче было. Вы сходите туда обязательно, там решётки резные, скульптуры всякие, разъясняющие любовь, там сегодня молебен против чумы будет.
Истории сыпались из бродяги как из рога изобилия, и Князь вытащил из-за пазухи тетрадь, опасаясь, что половину забудет.
- Нельзя, дурëха, - шëпотом заорал бродяга, и Князь сунул Горшку в руки тетрадь с карандашом, а сам полез за новой монеткой. - Бабу грамотную велено палками бить на площади, пока всё не забудет, то есть до смерти!
Горшок записывал, как мог, истории, а Князь расспрашивал оборванца о местных нравах, жалея, что раньше не слушал добрых к нему женщин. Палкой он всё-таки огрёб за выбившуюся из-под платка прядь. От суровой тëтки...
Они бродили по городу до отваливающихся ног, дошли до храма, пошатались по рынку, глазея на диковинки и безделушки, перепробовали все инструменты в одной лавчонке и залипли на представление акробатов. Потом отправились в кабак, прихватив провожатого с собой. Гульнуть было на что - удалось подрезать кошель в толкучке.
Князь начал осторожно расспрашивать провожатого за кружкой пива о возможности выступления.
- Патент надо брать в магистрате. И ты это, не выдуривай. Побьют тебя и побреют налысо, как шлюху, парень.
Князь поперхнулся. Горшок заоглядывался.
- Это если не допрут. У них при виде такой красоты в юбке мозги отшибает, иначе ты б давно спалился. Я-то жизнь повидал, - Рябой потыкал себя большим пальцем в грудь. - Не боись, своих не выдам. А ворам тут руки рубят, если ты не в курсе, - и подмигнул.
Отправив Горшка за пивом, Князь шёпотом спросил насчёт волшебного порошка и Дядюшки Рихтера.
- А тебе надо?
Князь в ужасе помотал головой.
- Помнишь, как ты сегодня от нищего шарахнулся, решил, что он чумной?
Князь кивнул: сухие, как ветки, тела, валявшиеся иногда при дороге и под заборами, нагнали на него жути больше, чем мумия в храме.
- Вот что порошок с людьми делает. Они за него на всё готовы, да скоро никому ничего от них не надо становится. Не трогай ты эту гадость, один раз попробуешь, и всё, крышка. Так что если надо будет - приходи, найдём, - он хлопнул Князя по плечу. - Ты мне сразу понравился, парень, скидку сделаю, - и потыкал языком в щеку. - Нормального достану, чистого. В городе по дешёвке с чем только не бодяжат.
- Твою ж мать, - Князь закрыл рукой лицо. - А Рихтер?
- У тебя терки с ним? - напрягся проводник. - Он настоящий хозяин города. Захочешь свалить - я тебя с морячками познакомлю, с караваном уйти даже не думай.
- Я и не думал, охота была снова на виду срать и песком подтираться, - специально погромче для подходящего Горшка сказал Князь. - Слышь, Горшок, по морю поплывём, красота. Нечего нам тут делать. Русалок с дельфинами заодно посмотришь. Когда там они отходят?
- Завтрего к вечеру, - улыбнулся бродяга. - Ещё королевские сады посмотреть успеете, их с башни морского храма видать. Могу провести, есть там свой человек...
- У нас в городе тоже есть морской храм, - Князя вдруг охватило щемящее чувство, он глянул на Горшка, тот, похоже, испытывал то же самое. - Только море у нас холодное. Где тут у вас поплавать можно потихоньку?
"У нас" - это там, где они с Горшком познакомились и первый раз зимовали вместе. Летом они купались и в своём холодном море...
- Пошли, я посторожу, - допивая пиво и утирая усы, предложил Рябой.
Он взял у приятеля в порту лодку и отвёз парней на островок, достаточно далёкий от берега, чтоб никто не понял, кто там плещется. Волны здесь били сильней, с открытой морю стороны вал высоко накатывал на скалу, но с одного из боков была небольшая закрытая бухточка.
Горшок с Князем поскидывали шмотки и полезли в воду - по очереди, конечно, не доверяя провожатому до конца. Тот сидел на камне, покуривал травку и неприкрыто пялился на обоих.
Они обсыхали, греясь на тёплом валуне, и Горшок начал шептать Князю на ухо разные неприличные вещи - и как разложил бы его на этих камнях, и как бы хотел взять его в море, ведь там-то не видно.
- А этот что, по-твоему, ничего не соображает? Глазеть будет или с нашим барахлом и деньгами свалит. Будешь в порту своими причиндалами сверкать, если доплывешь, - урезонил его Князь.
И так у них обоих стояло до звона на виду у бродяги. Пришлось и дальше плескаться по очереди, помогая себе руками.
Обратно поплыли, когда солнце опустилось к горизонту. Темнело, как обычно, быстро, и вдруг позади них, с острова, послышалось чарующее женское пение. На скале сидела прекрасная дева, вся облитая лунным светом, словно выплавленная из серебра. Ещё одна, плеснув хвостом, вынырнула рядом с лодкой. Во рту блеснули ряды мелких рыбьих зубов. Она уцепилась за борт и пропела звонкую фразу. Горшок, улыбаясь, как дурачок на ярмарке, попытался повторить. Русалка расхохоталась, пропела другое, и в её голосе явно прозвучала насмешка. Горшок не сдался, ответил ей.
Лодка шла тяжело, и Князь, пока Горшок болтал с русалкой на языке музыки, подвинул провожатого и взялся за другое весло. В музыке он не был настолько гениален, чтобы разговаривать ею, хотя суть беседы в целом понимал.
Ближе к порту русалка помахала им когтистой лапкой и пропела пожелание удачи.
Провожатый выдохнул, всё ещё сжимая весло побелевшими пальцами.
- Я вам должен, парни. Завтра отправлю вас в лучшем виде. Приходите с утра в кабак, где мы с вами...
- Нет, - оглянувшись на замечтавшегося Горшка, перебил его Князь. - Надо, чтоб ты наши вещи забрал, чтоб нам с ними в ворота не выходить.
- Кабздец, - Рябой вытащил из-за пазухи трубку, набил травкой и затянулся. - Ладно, есть у меня там человек, устроим.
*
Князя разбудили в утренних сумерках, подёргав за ногу. Он ошалело вскочил и заметил, что Горшка нет.
- Вещи, - шепотом произнесла девушка, одетая, как служанка.
Князь сунул ей узел с красками и одеждой, сам схватил лютню и лиру. Служанка вывела его на задний двор, за кухнями, и велела сунуть барахло в телегу, на которой привезли то ли еду из деревни, то ли что-то незаконное. Как бы не пришлось и самим так мотать, забор тут был высокий и по гребню утыканный битым стеклом. Сверху в телегу бухнули узлы то ли с бельём для стирки, то ли с телом.
Князь почти не сомневался, где найдёт Горшка. Ох, не по нужде тот вышел...
Горшок стоял в том самом дворике с тихо журчащим фонтаном и глазами выпрашивающего еду котика смотрел на сурового Дядюшку Рихтера.
- Нет, - строго отвечал тот. - Один раз я мог тебя угостить, а дальше плати. Ты знаешь, сколько это стоит? - он назвал совершенно неподъёмную цену. - Впрочем, есть одно предложение. Оставляешь мне своего друга и уходишь по-тихому.
- Да ни за что! - вспыхнул от гнева Горшок.
- Ты подумай, пока я тебе по-хорошему предлагаю. Жалко губить такие таланты, а то б давно твоей башкой русалки играли. Смотри, шум поднимешь - торчать твоему Князю на колу. Мне это тоже не надо. Я себе его хочу. Ты погуляй до вечера, вещи там собери, попрощайся как следует, так и быть, не буду у тебя отнимать последний раз, успеется ещё. Ему хорошо здесь будет.
- Если на второй день без меня не удавится, - резко бросил Горшок. - Князь, он такой. Человек серьёзный, не то, что я, пусть тебя его ангельская рожа не обманывает. Зачем я тебе это рассказываю? Всё равно ведь не отдам.
- Что ж, Горшочек, посмотрим, из чего ты слеплен, - махнул ему в спину рукой Дядюшка Рихтер.
Стоило Горшку завернуть в коридор, Князь дёрнул его на себя и зажал рот. Горшок тут же принялся целовать ладонь и прижал Князя к стене, стиснул руками, что аж ребра захрустели. Как будто сейчас отбирать придут.
- Мой, - промычал в руку.
- Тише, дурак. Уходим прямо сейчас.
"Лютня?" - одними глазами спросил Горшок.
Князь так же ответил ему, что волноваться за инструмент не надо.
- Ты через ворота иди, а я - через задний двор. У морского храма встретимся.
Прокравшись следом за Горшком, он проследил, как тот, изображая горе и душевную смуту, перемолвился со сторожем, вышел в приоткрытую им калитку и побрёл по улице, сутулясь. Так же незаметно Князь прокрался на зады дома, где стояли уже несколько телег, а вокруг вовсю бегала прислуга.
Князь дождался, когда через ворота начала протискиваться бочка золотаря, запряжённая полудохлой клячей, и пошёл, обгоняя её.
- Куда это ты собралась, бесстыдница! - услышал он за спиной резкий окрик старшей жены, но ни на секунду не остановился. - Стой, я сказала! Держи её! Ворота!
Князь одной ногой ступил на подножку бочки, оттолкнулся, протиснулся в узкую щель между бочкой и рамой ворот.
- Вперёд! Назад! Да куда ж ты прёшь!
Бочка окончательно застряла. Туда, куда просочился Князь, ещё пару лет назад лазавший в дымоходы и форточки, мало кто мог за ним пролезть. Под вопли слуг Рихтера он, плюнув на всё, подобрал повыше узкую юбку и понёсся вниз по улице.
К морскому храму он подошёл уже сбавив шаг и выровняв дыхание, изображая смиренную прихожанку.
- Я от Рябого, - тихо сказал он служке с бельмом на глазу.
Тот проводил Князя в незаметную дверцу. За ней была площадка каменной винтовой лестницы, под лестницей - коморка, и там сидел Горшок, обнимая Князеву тетрадь.
- Ну что, дурень! - смеясь, сказал Князь бросившемуся ему на шею Горшку. - Пошли смотреть королевские сады? Чего так сидеть и тухнуть?
Взвинченный недавним приключением, он поскакал вверх по лестнице, Горшок, какой-то смурной, поплёлся следом. Где-то на середине пути он начал жаловаться на тошноту и головную боль.
- Княже, худо мне чего-то. Может, я эту их чуму подхватил?
- Типун тебе на язык, какая ещё чума? Сладким пахнет?
- Нет. Мутит только.
- Ну постой так, - Князь прислонил его к стеночке. - Может, от поворотов голова закружилась.
Постояли, двинулись дальше.
- Ничего, скоро на воздух выйдем, полегче станет, - уговаривал Горшка Князь.
Последние пару пролётов он буквально тащил его на себе. Вывалились на площадку, под беспощадные солнечные лучи и резкий ветер. Горшок повис на каменном ограждении, Князь сполз по стеночке. Сердце успокаивалось, наваливалась усталость, в виски толкнулась боль. К горлу подступил противный комок. Да и на душе стало как-то тошно.
- Я знаю, что это, - проводя руками по лицу, сказал он. - Отходняки от тыр-пыра твоего.
- Ой, как мне херово-то, - Горшок блеванул вниз, чуть не свалившись. Князь оттащил его за ноги. - Ой, не могу, руки-ноги как будто отрывают! - он захрипел, потом вроде подотпустило. - Ой, ща прыгну я! Беги, чтоб я не знал, куда, чтоб не продал я тебя за эту штуку! Ууууу! Сука! Ой, ща помру!
Князь перепугался - а вдруг и правда помрёт? Сам-то он порошок пережил плохо, но сейчас зато так не помирал.
- Горшок, Горшочек, миленький, родненький, пожалуйста, ты чего удумал, гад, - Князь принялся трясти его. - Совсем плохо тебе, родненький? Поганкой догонись, что ли, из города валить нам по любому надо.
- Нет поганок, - просипел Горшок. - Я остатки Дядюшке Рихтеру отдал, дружба, гостеприимство, всё такое. Надо ж было за этот бормотор отдариться. А он мне отказал.
Горшок застонал, задергался, его всего закрутило и снова вывернуло.
- Добрый ты у меня, - Князь провёл по горячему влажному лбу. - Дурачок. Хана нам, если ты не оклемаешься, Горшочек.
- Воды... - просипел тот.
Князь заметался. Бежать за водой - этот дурик без присмотра ещё вниз сиганёт. Тащить на себе? А сам-то хоть дойдёт?
Поднявшись на дрожащие ноги, он кинул тоскливый взгляд на сияющее море и на простиравшиеся за городом сады - с фигурными прудами, с высаженными по-хитрому и постриженными деревьями и кустами. На играющие фонтаны и яркие пятна цветников. Он потом нарисует всё это Горшку, чтобы тот улыбнулся.
- Тяжёлый ты, дылда, - ругался Князь, таща друга вниз.
Они чуть не на каждом шагу останавливались. То у Князя в глазах темнело, то Горшка начинало крутить и тошнило. Хорошо, угадав по шагам неладное, навстречу им поднялся служка, подставил плечо.
Потом он притащил в каморку воды и лимонов, велел намешать воду с соком, пить, вести себя тихо и ждать Рябого. Поставил на видном месте старое ведро и ушёл.
Молитвы, гулом доносившиеся из-за двери, как молотом били по голове. Было душно, от ведра, в которое они то и дело добавляли, воняло. В какой-то момент Горшок схватился за живот, и после этого его промывало уже с двух концов. Вода кончилась. Оба валялись в изнеможенье на каменном полу, пытаясь ухватить хоть немного прохлады.
Так и застал их Рябой, притащившийся с узлом их вещей.
- Бренчалки ваши я на улице светить не стал, - морщась от вони, сказал он. - Чтоб ты знал, парень, Рихтер и Ренегат его сами с севера, они кого-то из своих предали на войне, устроили резню, много народу погибло. Только те, для кого старались, их кинули. Сюда они от мести сбежали, да больно уж прижились, дышать рядом с ними нечем. Вот была у Рихтера, говорят, баба, белобрысая, как ты, благородных кровей, Реник её помнит ещё. Пропала в той заварушке, с концами сгинула, Рихтер её отсюда уже разыскивать пытался, ан нет. Вот Реник ему похожих подгоняет, парней или девок, без разницы, главное - чтоб лицом и повадкой в неё. Только что-то они все долго не живут.
- Лучше б воды принёс, чем разговоры разговаривать, - буркнул Князь.
- Странный ты парень, - покачав головой, продолжил Рябой. - Жопа голая, а серьга золотая. Откуда она у тебя?
- А пёс её знает, - приподнимаясь на локте, просипел Князь. - Может, я с ней родился.
- Откуда ты сам?
- Не представляю, - он сел. - Помню, как удачно кошелёк подрезал и в первый раз наелся досыта, а где это было - убей, не скажу. Тогда серьга уже была. Да и леший бы с ней, не сильно дороже сапог стоит. Хватит трепаться, воды принеси.
И так настроение было тухлое, а тут ещё это. Кажется, дома у него никогда и не было, всю жизнь ошивался на улицах, попрошайничал, воровал, якшался с бандами, болтался по городам со скоморохами, теперь вот с Горшком ещё. Про то, что кроме серьги с ним вечность был любимый ножик, Рябому знать было не обязательно.
- Придумай ещё, что с Горшком делать. Не помрёт он без волшебного порошка?
Рябой выругался и ушёл. Вернулся с ведром воды. Князь кинулся поить Горшка, того снова начало полоскать.
- Сколько раз? - спросил Рябой.
- Один.
- К вечеру оклемается. Старший помощник "Пёстрой уточки", Бран, зайдёт за вами. У него с Рихтером особые отношения, что-то вроде заклятой дружбы. Вы б того, переоделись, особенно ты. Если сильно приставать будут, скажи, что ты Рихтеровскую жену соблазнил. Не поверят - принесут ему ваши головы на блюдечке.
*
К вечеру Князь кое-как расходился. Достал из узла свои штаны и расписную рубаху. Вздохнул, вывернул рубаху наизнанку, чтоб рисунками не светить. Здесь так ходили некоторые суеверные, швами наружу, чтоб демон чумы к ним не прицепился. Оторвал от покрывала кусок и повязал, как моряки платок повязывали. Помог Горшку сменить рубаху и сообразил ему из своего платка такую же повязку. Сел рисовать, чтобы скоротать время, да почему-то из-под карандаша полезли монстры, которых под порошком насмотрелся. Недобрые, не такие, как в его сказках. Горшок валялся, уложив голову ему на ноги.
Наконец появился моряк - кряжистый, голубоглазый, с широким красным лицом, с русой бородой и торчащей во все стороны шевелюрой, без всякого платка. Осмотрел их, фыркнул, поставил Горшка за шкирку на ноги. Заглянул Князю в тетрадь, одобрительно покивал. Они подпёрли Горшка с двух сторон, Князь прихватил узел, и двинулись к морю. По дороге выяснилось, что у Брана с собой бутыль вина, и все трое к ней основательно приложились, даже полуживой Горшок. Выпивки они с самой Тарии не видели.
В порт они почему-то не пошли, а добрели до невзрачного домика, спустились в подвал и подземными ходами выбрались куда-то на берег. Вода заходила прямо в пещеру, на волнах покачивалась лодка.
- Товар уже погрузили, только вас ждём, - сказал стоявший возле неё человек, одетый как простой горожанин, но, по лицу, не так-то он был прост.
Он довёз их до корабля и уплыл обратно.
Боги, столько народу их видело. Неужели Дядюшка Рихтер ещё не в курсе?
- Ну, ребята, принимайте новеньких, - сказал Бран столпившимся матросам. - Это Князь, а это Горшок. Работать будете как все, спать внизу, парни покажут вам ваши гамаки. Инструменты ваши у капитана, у него посуше. Кормёжка по расписанию.
*
- Слышь, Князь, - толкнул друга плечом Горшок. - А ты правда детство своё не помнишь? Вот играть я тебя учил, а рисовать, читать-писать?
- Я даже как воровать научился, не помню, - пожал плечами Князь.
Третий день не было ветра. Они сидели с матросами, пели песни, слушали байки про рыб, способных проглотить человека, и спрутов, утаскивающих корабли на дно, а теперь отошли отлить к борту.
- К-княже, - хлопнул по плечу так, что тот зашатался, подошедший Бран. - А-ху-енно у тебя вышел дельфин, ебущий русалку, а-ху-енно! Хочу набить такого! А я ж сперва думал, что ты баба. Говорили, от Рихтера какая-то баба сбежала, я на тебя думал, больно рожа у тебя...
- Какая я тебе баба, - буркнул Князь, стряхивая и заправляя в штаны. - Буду я ещё от кого-то бегать. Дельфина, значит, набить?
Взгляд упёрся в грудь Брана в разошедшемся вороте рубахи. Узлы и переплетения, которые читались так же легко, как буквы.
- Вот тут, - словно во сне, он ткнул в одно из пересечений, перечёркнутое шрамом, и провёл пальцем правильные линии, соединяя разорванные нити. - Хочешь, поправлю?
- Эй, Князь, ты чего? - раздался обиженный голос Горшка. Тот так и не оклемался до конца после порошочка, не пытался прижать Князя где-нибудь, хотя и негде особо было. Кажется, решил, что заскучавший Князь клеится к Брану у него на глазах.
- Н-ничего, - Князь попытался стряхнуть наваждение.
- Нет, стой, - Бран ухватил его за руку. - Поправить, значит? Рихтер, значит?
Рукав задрался, обнажая шрам. Не единственный, но самый тревожащий Горшка. Его любимый художник когда-то чуть не остался без руки.
- А смешно бы вышло, - ухмыльнулся Бран. - Если бы Рихтер тебя трахнул и придушил, как всех остальных.
- Очень смешно, - кивнул Князь, прикрывая глаза. Под веками горел огонь, текла кровавая река, ревели чудовища, ломились в двери... Да не чудовища - обыкновенные люди. А он своим любимым ножиком раскурочивал собственное предплечье. Потому что лучше так. Лучше так.
- Так ты чё, правда князь, что ли? - обалдело спросил Горшок. - А какого княжества?
- А тебе не похуй? - неожиданно рявкнул на него Князь, и тот отшатнулся, впервые друг орал так на него. - Какая разница, блядь? Что от этого, нахуй, изменится? Сколько таких войн, сгоревших замков, чудом выживших детей? С чего вы взяли, что я именно тот, а не этот? Какого хрена мне теперь делать с этими воспоминаниями?!!
Теперь уже все на палубе пялились на него.
- А ты знаешь, - медленно проговорил Бран, - что можешь позвать к нам ветер? Ты знаешь, что словом можешь вызвать или остановить дождь? Ты...
- А ты? - насупленно глянул на него Князь.
- А я был с Рихтером, - делая шаг назад, ответил Бран. - Я не могу больше.
Князь оглянулся - Горшок пялился на него с открытым ртом. Ещё бы, не каждый день воскресает князь-колдун из полулегендарной, давно сгинувшей северной страны. Он прислушался к себе - только треск огня и запах крови. И эти жадные, ждущие взгляды, выводящие из себя. А он даже не представлял, за того ли его приняли и как это всё вообще делается.
- Горшок, дай руку, - Князь упрямо сжал губы. В душе поднималась целая буря. Зачем это всё? Если он сейчас даст им ветер, то что? Его отсюда больше не выпустят, чтобы он вечно наполнял их паруса? А если не даст? Продадут его Дядюшке Рихтеру? Нож в сапоге как будто жёг ногу. - Горшок, помогай.
И он запел без слов, сперва тихо, потом громче. Горшок подстроился и повёл его за собой. У Горшка даже лучше получалось петь о душе ветра, и Князь потянулся за ним. Это было глупо, но помирать - так с музыкой, музыканты они или кто? Одной рукой он стискивал руку Горшка, другая сама собой стала повторять в воздухе узоры переплетений. Вдруг порыв ветра колыхнул подол разрисованной рубахи, наполняя её как колокол.
"Веришь?" - одними глазами спросил Князь.
"Всегда," - откликнулся Горшок, и они вместе рванулись вверх.
Ветер подхватил их, поднял в небо, высоко-высоко над кораблём, пляшущим на поднявшихся волнах, и понёс.
- Горшок, летииииим! - проорал Князь так радостно, как будто оставил там, внизу все тяжёлые воспоминания. Там остались их вещи, инструменты, наполненная стихами и рисунками тетрадь.
Они взяли только самое главное - друг друга.