Предисловие
читать дальше
Дело было на ЗФБ2017. Gabrielle Delacour тянула на себе практически все тексты (и много-много бартера). У неё во всех текстах был такой вдоновенный, зажигательный, живой Амброз. Учёный-изобретатель, при этом умничка (это, к сожалению, не всегда одно и то же), да ещё и живущий с удовольствием, немножко эпикуреец, целостный такой, не боящийся показаться не таким, или слабым, или слишком человеком, несмотря на высокий пост. (Оговоримся насчёт "Проклятия Озмы", оно про другое). В общем, не её вина, что такой персонаж вдохновил меня на бесчеловечное обращение. Для меня эти тексты ещё и продолжение плача по Амброзу, чуду, которое не уберегли, фика "Нет места" the watched pot. И протест против, что уж тут скрывать, виденных мной типов, желающих всё свести к некоей "норме" и "правильности", установленной кем-то другим в своих интересах.
Название: А потом всё равно сжечь
Автор: Тёмная сторона силы
Бета: Felis caracal
Задание: «Законы, запреты, правила, табу»
Размер: мини, 2167 слов
Пейринг/Персонажи: Рейнз/Амброз
Категория: слэш, упоминается гет
Жанр: драма
Рейтинг: R
Предупреждения: нон-кон (не графичный), гомофобия, гомофобное законодательство, ксенофобия, намёк на попытку суицида
Краткое содержание: Рейнз имеет зуб на Амброза и наконец получает возможность разобраться с бывшим соперником
Примечание: Все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними. спойлерно
Пассаж про манчкинов и кошек (в оригинале индейцев и собак) позаимствован у Джека Лондона. Рейнз поёт местный манчкинский аналог песни «Чито гврито, чито маргалито». Текст и перевод здесь
читать дальше
— У манчкинов, говорят, в голодные времена съедают сперва старух, а потом кошек.
Лаборант с довольной рожей укусил бутерброд, жирная крошка упала на журнал записей, оставляя отвратительный след.
— Почему? — округлила глаза практикантка.
— Кошки ловят дичь, а старухи — нет, — пояснил лаборант с высоты своих двадцати двух наивной пигалице.
Заметил Рейнза, некрасиво испугался и заметался, стряхивая крошки, пытаясь спрятать бутерброд, а девица стояла, приоткрыв рот и хлопая глазами.
— Старух… первыми… — приглашая посмеяться, заискивающе заглянул в глаза начальству лаборант и кивнул в сторону объекта.
Тот попытался сесть непринуждённо и церемонно одновременно, словно явился на завтрак к Её Величеству для приватной беседы, и Рейнз вообразил, как золотые галуны ползут, подобно побегам плюща, оплетая белую больничную робу. Помотал головой, стряхивая наваждение.
Никогда Амброз не мог усидеть больше минуты, а теперь он был ещё и взвинчен.
Всем было известно, что бывший советник Королевы — безотцовщина, полукровка, отвергнутый родным племенем Красноголовых. Газеты не однажды перемывали ему кости, карикатуристы изображали его в боевой раскраске и перьях, и данный факт его биографии по популярности мог соперничать лишь с его выдающимся носом. Господина советника и раньше-то не норовил пнуть только ленивый, а уж его несвобода окончательно развязала руки разным типам с мелкими садистскими наклонностями. Рейнз ухмыльнулся: у него тоже были планы. Лаборант принял это на свой счёт и заискивающе захихикал.
— Птичка, птичка, маленькая птичка, — напевал Рейнз, перебирая бумаги, высматривая что-то в журнале записей и старательно игнорируя Амброза.
Однако свежая кровь творила чудеса, щедро одаривая плоды редких межрасовых, не сказать межвидовых связей, и у маленьких птичек рождались такие вот красавцы, с растущими откуда надо руками и слишком шустрыми мозгами, вроде них с Амброзом. Только вот Рейнз свою биографию вовремя подчистил. Он собирался достичь самых высот, подобраться к самому средоточию Магии, и не хотел бы, чтобы его блестящее имя связывали с какими-то грязными дикарями. Хотя свиньёй в его семейной истории был отец, обыкновенный человек, Рейнз терпеть не мог именно дикарей. И грязи.
Работать с Видящими, покрытыми мехом, источающими звериный запах, было для него сущим наказанием. Но и Амброз, посидевший для острастки в камере, казался Рейнзу недостаточно обработанным. Алхимик потянул носом воздух и пренебрежительно поморщился. Бывший советник косился на Рейнза, лицо его было как открытая книга. И как этот человек столько продержался у власти? Почему его выбрала Королева? Впрочем, кто сейчас сидел, ожидая своей участи, а кто распоряжался ею?
Грядёт час его славы. Рейнз прикрыл глаза, представляя себя в сердце Солнечной Сеялки. В дочиста вылизанном помещении. В костюме из белого латекса, с жезлом-шокером в руках, подгоняющим нерадивых работников. Ни дать ни взять бог-громовержец. И рядом Она.
Каким мелким казалось теперь желание затмить своего вечного соперника, втоптать его в грязь и под конец бросить в лицо правду: это я, я тогда…
«Это я написал ту анонимку, Амброз. Моя комната была сплошь заклеена фотографиями Королевы. Ты посмеялся — а я написал, и свидетели нашлись. И тебя могли надолго запереть, жаль, Мистик отстоял. Но ещё пару лет наше юное дарование не могло представить свой проект на королевский смотр — в силу неблагонадёжности, мало ли что ты мог выкинуть при личной встрече…»
«И не только эту…»
«И скормил „правду из первых рук” автору той грязной статейки — с какой стати Мистик тебя поддерживает».
«Леона, помнится, поверила, и ты её не простил».
«А Королева так носилась с тобой — Амброз то, Амброз сё… Малютка Аз хвостом за тобой ходила, в рот заглядывала. Дорого бы я дал! Когда Её фотография появилась на моём „алтаре”? Не думаю, что жестянки бы это одобрили. А отдуваться-то пришлось тогда тебе…»
«Да, весёленькое было времечко, когда трон уже зашатался, из людей полезло дерьмо, цензуру сдали в утиль, и такое полилось из газет… Тебе и Мистика припомнили, и Королеву, и дочек её — в одной газетёнке писали, что ты их и заделал - по крайней мере младшую, а в другой — что ты с ними спал, а в третьей…»
«…и про растрату казны. Но ты ведь никогда не думал, во что нам обходились твои проекты, сколько нам — мне — приходилось трудиться, чтобы твоя „гениальная” идея воплотилась в жизнь? Порхающий от одного озарения к другому, ты смеялся над моей крепкой задницей — вот что для тебя было трудолюбие и упорство! Посмотрим, кто посмеётся последним».
«Помнишь, как у тебя то одно, то другое срывалось? Как взорвался почти готовый к запуску первый блок Сеялки? Год трудов насмарку. А всё потому, что ты нелестно обо мне отозвался. Как ты сам тогда жив остался? А потом из тебя душу чуть не вытрясли, из больницы бы да в тюрьму, шутка ли, два десятка человек угробили. Её Величество еле отстояла, слаба она уже была к тому времени. Ты бы вычислил и нашёл меня, если бы не был ранен, если бы не война Королевы-матери с Ней, если бы я не последовал за моей дорогой Чародейкой…»
«Когда быть ближе к Ней стало означать быть ближе к тебе? Беда идеалистов вроде тебя и Её Величества в вашем благодушии, вы живы до первого хищника, до первой Аз, до первого Рейнза. Ты был выше моей ненависти, ты помогал мне подниматься по этой лестнице, но сам занимал последнюю ступеньку, и места для двоих на ней не было. Теперь я на последней ступеньке, выше меня — только Она со своей магией. Ты видел когда-нибудь Поцелуй Смерти, вынимающий душу? Она прекрасна. Я там, где давно хотел быть, и я не буду так великодушен с подрастающими хищниками».
«Я на последней ступеньке. Я могу сделать с тобой что угодно: скормить живьём летучим обезьянам по маленькому кусочку всё, кроме твоего гениального мозга, который один только и нужен Ей; оставить при себе на побегушках, на самой грязной, тяжёлой и бессмысленной работе. Почему я не испытываю при этой мысли прежнего удовольствия? Неужто от тебя что-то подхватил?»
Рейнз наконец поднял глаза на Амброза. Насколько можно было судить по опыту, тот устал переживать и пристально разглядывал сооружение в углу, параллельно размышляя над его усовершенствованием.
— Имя, фамилия! — рявкнул Рейнз.
Амброза просто подбросило. Рейнз прямо-таки увидел, как мысли брызнули в разные стороны, запрыгали по полу, как цветные бусины.
— Вы… вы это серьёзно?
— Имя, фамилия!
— Амброз Редхэд.
— Возраст!
— Двадцать восемь.
— Место рождения!
Вместо ответа Амброз просвистел что-то птичье, заставив Рейнза потянуться к жезлу, а его подчинённых дружно фыркнуть.
— А теперь по-человечески!
Рейнз знать не хотел этого проклятого языка, но звуки нагло лезли в уши, проникали в мозг, вызывающе понятные. Амброз прочёл это понимание в глазах, по-детски улыбнулся и защебетал как целая стая.
Рейнз налился краской. Лаборант и практикантка хохотали в голос.
— Мы все тут старые друзья, — чирикал Амброз. — Зачем расспрашивать меня? Раскрой окно темницы, я улечу как птица!
— Ты прекрасно знаешь, что за твою попытку побега будет наказана бывшая королева, — скривился Рейнз.
Улыбка Амброза мгновенно угасла. Лаборант с практиканткой пооткрывали рты.
— Восточная область, Большое Гнездо Красноголовых, — быстро проговорил советник.
— Раздевайся.
Амброз недоверчиво и удивлённо поглядел на Рейнза, покосился на его топчущихся балбесов. Длиннополые ждали за дверью — жалко было хрупкого оборудования.
Рейнз выразительно похлопал жезлом по ладони.
Амброз пожал плечами и в два приёма стянул штаны и рубашку.
Кажется, до него стало доходить, что бывший коллега переметнулся на сторону врага всерьёз и сегодняшняя встреча — не передышка в аду и не возможность спасти Королеву, а унизительная процедура осмотра действительно служит цели унизить.
Он оглянулся через плечо и — со всей очевидностью для Рейнза — новым взглядом пробежался по оборудованию.
Рейнз осматривал его тщательно, измерял и взвешивал, пересчитал зубы и даже в задницу залез, изучая то, что не успел разглядеть в университетской душевой и позже, там, где совместный быт был первобытно прост — на мавританиевых шахтах, на стройке Сеялки в первые месяцы… Завидовать тут было особо нечему, разве что шевелюре: собственные волосы, тонкие, сероватые, Рейнз находил похожими на плесень и сбривал напрочь.
Он мог поклясться чем угодно, что тот проклятый вопрос совершенно случайно пришёлся на момент, когда Амброз стоял на столе, на четвереньках, с широко разведёнными ногами, с пальцами Рейнза глубоко в заднице. Раньше господин советник занимал его мысли как опасный соперник. Теперь — в силу природной бережливости. Это сам Амброз мог метаться от проекта к проекту, оперируя космическими величинами, а шедшим за ним приходилось просчитывать каждую мелочь. Вот и сейчас от мозга оставалось слишком много тела, нерационально много отходов. Рейнз изучал объект и задавал стандартные вопросы. А объект пытался отнестись к происходящему философски.
— Есть ли жалобы на дурное обращение?
— Что? — Амброз резко вскинул голову.
В комнате повисла тяжёлая пауза, во время которой все, залившись краской, то переглядывались, то отводили глаза.
— У вас принято подобное обращение? — спросил Амброз тихим голосом, в своей обычной мягкой манере, и Рейнз снова подивился, как этот человек управлялся с целой страной.
— Значит, нет жалоб, — буркнул он. И прикрикнул на лаборанта: — Записывайте, не отвлекайтесь!
«А ведь хороший получился тогда скандал, следствие, подсудное же дело. Каких только слухов не ходило. Про дуэль и про это вот», — он ухватился за запястье и развернул предплечье внутренней стороной.
Без регалий, без одежды, без ореола власти, все шрамы и маленькие жалкие тайны как на ладони.
«Вместо мавританиевых шахт чуть не уехал в каменоломни. С Мистиком, по одной статье за мужеложство на двоих».
«Но как он тогда бесился…»
Только жар, окативший Рейнза, когда он ткнул пальцем в небо… или отнюдь не в небо… осел тяжёлым комом под рёбрами, не желая уходить.
«И как он взбесился сейчас…»
Тихим голосом Рейнза было не обмануть: Амброза он знал как облупленного.
А себя?
Секс был за скобками жизни Рейнза. Грязь, мерзость.
Только чистый экстаз в присутствии девы-воительницы. Когда она выпивает жизнь, когда выпускает на волю летучих обезьян.
«С какой стати я вообще?!»
Объектов через его руки прошло…
«А я ведь мог бы…»
Мысль прельщала своей новизной, незатёртостью в отличие от тех планов мести, которым были годы и годы.
«Подсудное же дело…»
«Ни суда, ни следствия».
«На той стороне целая куча государств, а у нас что хочешь делай, никто не вмешается — ни тебе манчкины, ни папайи».
Чтобы прогнать лишние мысли, он сделал то же, что всегда: занялся работой.
До операции оставалось всего ничего.
Впервые в жизни Рейнз не мог взять себя в руки. За ночь он совершенно измучился. Во рту пекло и чувствовался металлический привкус нестерпимого желания.
Всё было готово, но он выгнал всех и отключил приборы, якобы мешавшие ему сосредоточиться. Запер дверь.
Амброз лежал на столе, пристёгнутый ремнями, один из которых заставлял его повернуть лицо к потолку. Чёрные глаза испуганно косили, стараясь разглядеть, что происходит вокруг. Советник был бледен и тяжело дышал, кусал тонкие губы — он боялся. Затянувшееся ожидание только мучило его.
«Сейчас или никогда».
Рейнзу представился завтрашний Амброз — не Амброз уже, а так, закреплённое на малоуправляемом теле подобие пустого дома со множеством распахнутых окон, глупых, разнокалиберных, впускающих сквозняки в общее пространство черепа. Ноги несли неведомо куда, створки болтались и хлопали…
Рейнз положил руку на грудь Амброзу, хозяйским жестом, хотя рука и дрожала.
— Что? — спросил тот шёпотом. И потом, когда руки начали движение: — Вы не посмеете!
Рейнз только хмыкнул. Он знал, что, поддаваясь соблазну, ставит под угрозу исполнение воли Чародейки, но это был один из тех редки случаев, когда не получить желаемое казалось смертельным.
— Прекратите! — Амброз сорвался на крик. Грозный, не жалобный. — Я позову…
— Мамочку?
— …
— У нас многие кричат, — хрипло дыша, объяснил ему Рейнз.
— Рано или поздно сюда войдут люди. Я ославлю вас перед всеми! — нос и подбородок Амброза были задраны к потолку, создавая впечатление презрения.
— И себя заодно.
Рейнз, несмотря на знание медицины, довольно смутно представлял, что хочет сделать и с чем столкнётся. Было тесно, неудобно, больно обоим. Отвратительно. Но он пробивался внутрь на одном упрямстве. Амброз шипел сквозь зубы, вцеплялся руками в покрывавшую стол клеёнку, чёрные глаза стали совершенно дикими, а вечно бледное лицо побагровело.
Проклятие тяготело над Рейнзом: даже то, чего он страстно желал, давалось тяжело и не приносило удовольствия. С трудом пробившись в неподатливое тело, он слишком скоро кончил. Вытер пот — грязь! — и кое-как привёл в порядок себя и Амброза, чей вынужденный взгляд в потолок теперь казался почти оскорбительным.
Самому Рейнзу полегчало, а объект был в полуобморочном состоянии, пульс зашкаливал.
Старший алхимик торопливо воткнул ему в руку шприц и глянул на часы — прошла едва ли четверть часа, а не целая вечность. Он выпил воды, выровнял дыхание и счёл возможным начать.
Он запретил себе интересоваться дальнейшей судьбой тела, окружив заботой мозг.
«Это было временное помешательство».
Многие слуги Чародейки беседовали сами с собой, подражая ей.
«Готовился, наверно, терпеть под пытками. А такого даже представить не мог».
«Я и сам не мог».
«Больше десяти лет знакомы. Почти пятнадцать».
«Но как он волновался за свой мозг. Будто тот ему ещё пригодится».
«Мозг при достаточном уходе и меня переживёт».
Представил, как через много лет мозг заносят в протекающий, заросший паутиной череп.
«Или он придумает какую-нибудь штуку, чтобы можно было общаться по-человечески».
Представил себя гоняющим чаи под задушевную беседу, подливающим в физраствор стаканчик-другой сладкой настойки, Амброз был лакомкой…
Помотал головой, стряхивая наваждение.
Под окнами было шумно (грязь!), длиннополые (свиньи!) с шутками гоняли какого-то Глюка по двору.
«Ничего, построим новое здание Сеялки, потребую себе целый этаж под самым небом. Или парочку».
Рейнз почти по пояс высунулся на улицу, в туманное утро.
Не-Амброз топтался посреди двора в потерявшем вид вицмундире, оглядывался растерянно, улыбался неуверенно — подражая окружающим, но не до конца понимая, над чем смеются, как глухой или недоумок. Отвратительно.
Это был совершенно другой человек, и видеть его было непереносимо.
— Эй, капитан, — окликнул Рейнз одного из длиннополых. — Что он тут ещё делает?
— Приказа не было, — с ленцой отозвался тот.
— Выкиньте его к Гингеминой матери, а с бумагами потом разберёмся.
— Ребята устали, — доверительно сообщил капитан. — Дайте им расслабиться, господин старший алхимик.
— Ладно, только недолго. И потом всё равно вон.
Название: Ученик
Автор: Тёмная сторона силы
Бета: Felis caracal
Размер: мини, 3171 слово
Задание: «Законы, запреты, правила, табу»
Пейринг/Персонажи: Мистик/Амброз (односторонний), намёки на Амброз/Леона
Категория: джен, преслэш, гет за кадром
Жанр: драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: гомофобия, гомофобное законодательство, ксенофобия, намёк на попытку суицида
Краткое содержание: немного про отношения Амброза с Мистиком
Примечание: все персонажи, вовлеченные в сцены сексуального характера, являются совершеннолетними; автор дал Мистику имя; спойлерноАмброз цитирует несуществующие стихи
читать дальше
Было лето, а он, как дурак, в самую жару слёг с простудой. Попросил Баффина прислать кого-нибудь потолковее в помощь — так и познакомились.
Баффин был тогда самым молодым из их исследовательской группы и время от времени читал курс лекций в университете. Хвалил работу и студентов, у которых якобы тоже чему-то учился. Сам Гудвин возиться с молодёжью давно бросил. То, над чем он работал, понять могли немногие, а учиться к нему приходили самые отчаянные, уже обременённые степенями и лысинами. Неудобно было бы отправлять кого-нибудь из них в лавку или сажать за корректуру.
Это было мирное время, охрана не возилась у двери, мешая думать. Покой Гудвина охранял всего лишь замок, хотя и довольно хитрый. Препятствием Амброзу он совершенно не послужил. Пока хозяин дома сипел «сейчас-сейчас» и пытался попасть в рукав халата, небольшой ураган ворвался в квартиру и прошёлся по ней, не пропустив ни одного уголка. Будущий помощник принёс с собой запах нагретой солнцем пыли, свежего хлеба и потревоженных фруктов. Он трещал без умолку, вывалил на Гудвина целую гору бестолковых новостей и приветов от коллег, оглядел внимательно его и расставленные на шкафчике лекарства, обшарил кухню, не замирая ни на минуту и не давая вставить слова. Гудвин так и метался за ним по квартире, словно загипнотизированный, подняв руки в увещевающем жесте. Потом Амброз вдруг замолчал и застыл. Гудвин вздохнул и опустил руки. Позже, получше узнав Амброза, он понял: данные были собраны, юноша решал квартиру и её хозяина как комплексную задачу.
Гудвину представилась возможность рассмотреть гостя.
Он был похож на неведомую птицу со своим большим носом, блестящими чёрными глазами, длинными и худыми, как у журавля, ногами, большую часть времени двигавшимися в журавлином танце. Руками он себе в разговоре тоже помогал, хоть они и были заняты сумками с заумными бумагами и прозаической едой. А сейчас замер чуть ли не на одной ноге, склонив голову набок, ни дать ни взять тощий городской воробышек ростом под два метра.
— Как мне к вам обращаться, юноша? — чуть насмешливо спросил Гудвин.
— А? А-Амброз Редхэд, — он протянул руку, перед этим тщательно вытерев ладонь о мешковатые брюки. Одежда на нём смотрелась как-то странно, словно он не до конца к ней привык.
Наверно, откуда-нибудь с фермы к нам прибыл, подумал тогда Гудвин.
— А я профессор Гудвин.
— Да кто ж вас не знает, — улыбнулся Амброз. Отмерев, он продолжил осваиваться на кухне, нацепил брошенный приходящей экономкой фартук, и дальше разговор пошёл под шум воды, стук ножа и возгласы накупленной когда-то женой кухонной техники, в которой самому Гудвину разбираться вечно было недосуг. Готовила и убирала у него обычно экономка, иногда заночевавшая девушка могла соорудить немудреный завтрак в постель, а сам он знал, как разогреть еду и как заказать её в ресторанчике по соседству.
— Учитесь у профессора Баффина?
— Ну да.
— На каком курсе?
— А-а-а… Я так к нему, вольнослушателем. У него интересно. Где у вас инструменты?
— В кладовке что-то было, сто лет их не… Стоп, какие инструменты?
— Вытяжку перебирать придётся: эту модель им какой-то урод криворукий проектировал, если подправить, расход магической энергии будет меньше. И фильтры пора менять. Вон та конфорка мне не нравится, как тянет… Да вы пейте пока чай, — он залил кипятком явно принесённый с собой травяной сбор. — Это мне из гн… из дома прислали, мёртвого поднимет.
— Я вообще-то рассчитывал на несколько другую помощь, — с улыбкой пожал плечами Гудвин, отхлебнул чаю, и из глаз у него брызнули слёзы.
— Да это вы как скажете, — хлопая его по спине, согласился Амброз. — Стенографию-то я знаю, но инструменты вы всё равно дайте, я время-то найду.
* * *
— Ну как тебе помощник? — спросил при следующем звонке Баффин.
— Где ты выкопал это чучело?
— Сам пришёл.
— С какого он курса?
— Что ты, с какого курса, — засмеялся Баффин. — Упрямый, как не знаю кто. Нет, говорит, у меня времени весь день штаны тут протирать. Да и не возьмут его — аттестата нет, возраст — даже по документам мало, документы ему на заводе Мюррея выправили, в Миллтауне, прежде чем сюда отправить. Откуда он там взялся — молчит как партизан, это с его-то языком без костей.
— Так за него Мюррей платит?
— Никто за него не платит, — отмахнулся Баффин. — Врёт, что ребята с завода посоветовали учиться идти, раз голова варит, и возвращаться инженером, а тут тебе и лишних лекций куча, и аттестат за десять классов вынь да подай. Про школу как будто вчера услышал, но в механике просто бог. Он тебе показывал уже свою машинку?
— Какую? — удивился Гудвин. В эти три дня Амброз ассистировал ему в работе над рукописью, а в остальное время приводил в порядок квартиру и её хозяина. Упрямо делал всё по-своему, а потом стоял с видом нашкодившего ребёнка, на которого совершенно нельзя было обижаться. Записывал за Гудвином без того туманного выражения в глазах, которое выдавало бы непонимание предмета, и даже задал пару толковых для дилетанта вопросов.
— Машинку, переводящую устную речь в письменную.
— Ого!
Вечером Амброз, припёртый к стенке, сознался, что действительно изобрёл и обкатывал такой прибор, но для него требовались заряженные магией кристаллы, не самая дешёвая вещь.
— И вообще я подумал, что зачем я вам тогда? Так и не узнаю, над чем вы теперь работаете.
* * *
Хитрость у него сочеталась с простодушием, а умение твёрдо стоять на ногах — с умением витать в облаках.
Однажды, в то время, когда Амброз уже обитал у него, зашла речь о мечтах. Сам Гудвин развалился на кушетке, а Амброз на ковре, обложившись книгами и записями.
— У тебя есть мечта, Амброз? — спросил Гудвин прямо.
— Вы были на той стороне? — спросил Амброз после некоторого раздумья.
— Нет, — ответил Гудвин. — Это не так просто.
— Ну да. Вот когда я придумаю такую штуку… или дверь… и это будет просто…
— В этом твоя мечта?
— Нет, хотя и в этом тоже. Я бы хотел посмотреть, какие там люди, какое там всё. Солнца, лес, машины. Узнать, о чём птицы поют, как земля после дождя пахнет.
— Солнце там всего одно.
— Интересно, это как-то связано с отсутствием магии?
— Пока науке это неизвестно.
— Вот если бы мы могли связаться с их учёными, объединить усилия. Мы здесь как в чулане заперты, как на луне сидим. Вы были на какой-нибудь из лун? Почему у нас так боятся всего, что связано с небом? Говорят, что принц-консорт прибыл с той стороны по небу каким-то чудесным образом. Хотел бы я узнать, как?
* * *
— Эта книжка без картинок, — сообщил Гудвин, ещё в начале знакомства застав Амброза в собственной библиотеке.
— Без разницы, я всё равно кинестетик.
Тот продолжил разбирать что-то в толстенном томе, потом спохватился:
— Вы против, чтобы я брал ваши книги?
— Нет, но мне казалось, что это достаточно далёкая от механики область. Философский труд, давший начало современной психотерапии, сложный для восприятия.
— Но мне нужно! — хлопнул себя по бедру Амброз. — Я же буду работать с людьми! То, что я хочу сделать…
— Вернуться на завод не рабочим, а инженером? — с улыбкой поинтересовался Гудвин.
Амброз смотрел на него очень внимательно с минуту.
— Вроде того. Хотелось бы понять, что у людей в головах творится. Вот стихи у вас… непонятные.
Гудвин тогда не обратил на это «у вас» внимания, подумал, парень открыл наугад какую-нибудь из книг на этих полках.
— Такое ощущение, молодой человек, что вам не хватает базового образования.
— Это вы про школу что ли? К чему убивать десять лет на то, что за полгода выучить можно?
— Я не только про письмо и арифметику, — покачал головой Гудвин. — К психологии неплохо бы добавить литературу и историю, а уж такая мелочь, как этикет… Не стоит создавать своим поведением ложное впечатление, что вы вчера с дерева слезли.
— А может, и слез, вам-то что! — неожиданно обиделся он.
— Вот о чём-то таком я и говорил.
* * *
Было, было за этим что-то.
Как-то Гудвин притащил Амброза к Мак-Леллоху, ставившему опыты с низкими частотами. Результаты противоречили всем расчётам: то ли действительно в природе было всё не так, как на бумаге, то ли что-то упускали с оборудованием. Амброз нашёл какой-то совершенно смешной и нелепый недочёт, который исправил с помощью куска фольги от шоколадки.
— Чудеса, — сказал тогда Мак-Леллох, разводя руками. — У вас в роду видящих не было?
— А что? — неожиданно напрягся Амброз. — Я полгода у них жил, нормальные ребята…
* * *
Иногда Гудвину казалось, что так он учил бы всему своего сына, которого у него никогда не было и, наверно, уже не будет.
Наконец он нашёл человека, который мог уже в таком возрасте понять то, чем Гудвин занимался, понять масштабы его деятельности, пойти в ней дальше.
Лестно было бы думать, что Амброз похож на него в молодости или что юноша продолжит его дело. Нет, похожи они были разве что упрямством. Крепко сбитый, коренастый Гудвин шёл навстречу сопротивляющемуся его идеям научному обществу, как против урагана, наклонив круглую лобастую голову. Амброз двигался в журавлином танце, совершал обманные движения, но выходило всегда по-его. И не стоило загадывать, что формой его изысканий станут кабинетные философские труды: он собирался активно преобразовывать мир вокруг. Они обсуждали всё от земли до неба, Амброз как губка впитывал знания о мире, и Гудвин даже прихватил его в любительский театр, где играл с юности.
Учениками и последователями он мог с натяжкой назвать Баффина, Мак-Леллоха и ещё с полдюжины человек, но ни один из них не был таким блестящим и удивительным.
Он слишком увлёкся Амброзом, как увлекался новыми задачами, новыми идеями, новыми людьми. Слишком привязался к нему, как-то уж совсем по-стариковски. И ужасно испугался, когда заметил за собой чувства иного рода.
* * *
Уилсон, университетский ещё приятель, «такой же старый хрыч», по его собственным словам, давно советовал Гудвину жениться. Сам Уилсон женился легко и регулярно, меняя одну совсем молоденькую девчонку на другую, ещё моложе. По большей части это были его студентки. Для самого Гудвина студентки закончились с аспирантурой. Ученицы не вписывались в рамки его научной и преподавательской этики. Обе его жены были далеки от науки, обе прожили с ним в удивительно ровных отношениях больше десятка лет, и обе ушли от него, заскучав. Решив, что в его годы поздно менять привычки и некогда тратить время на глупые знаки внимания, Гудвин не искал новых глубоких отношений. Еду и женщин он мог заказать «на вынос», а круг общения свёлся к таким же увлечённым наукой великовозрастным мужчинам, и казалось, плавный ход времени, смену глубокомысленных трудов и маленьких удовольствий ничто не прервёт ещё тысячу лет.
Так и будет он, Абсолом Гудвин, возлежать в атласном халате и феске на любимой кушетке, выдыхая дым и изрекая истины.
Это Амброз придумал ему прозвище «Мистик» - за то, что умел напускать туману и якобы знал ответы на все вопросы. Заставил встряхнуться и сойти с кушетки. Заставил чувствовать.
* * *
Однажды Амброз заявился к нему с подбитым глазом.
— Это ещё что? — удивился Гудвин.
— Научный диспут. Есть там у нас один такой… Рейнз. В твоём, говорит, курятнике… А я ему: «Ну не в твоём же. Вы, Синепёрые…» Ну он мне и двинул… А я ему… А нечего прикидываться — я этих гадов везде узнаю.
— Кого узнаешь? — не понял Гудвин.
— Соседи наши. С ними как… с соседями. Стенка на стенку, — Амброз улыбнулся своей самой обезоруживающей улыбкой и махнул рукой.
А через две недели Баффин проговорился, что Амброза попросили с квартиры и никуда не принимают, потому что на него завели дело. Какая-то совершеннейшая нелепица и глупость, связанная с политикой. Ночевал он где придётся, в том числе и в университете.
— Оставайся у меня, — предложил ему Гудвин. — Всё равно ты здесь уже практически поселился.
Конечно, влюбись он до этого, а не после, никогда бы не посмел такое предложить.
Ну и с полицией помог разобраться.
* * *
Стал смотреть в эти глаза по-другому, заметил искорки, жгуче-чёрные густые ресницы.
Все эти милые глупости бродили в голове: запустить пальцы в тёмные кудри, обвести горбинку носа, острые скулы, смешные косматые брови.
Во время разговора разглядывал быстро движущиеся узкие губы, летающие руки.
Себя не обманешь, как других. И никто не осудит тебя сильнее совести.
* * *
Помог сдать экстерном экзамены за школу, за университет.
Амброз отправился на мавританиевые шахты — ждал, тосковал, боялся: подземные рудокопы были не самым мирным народом. Вспоминал, как маленький ураган проходится по комнатам в хороший день, как Амброз сидит, нахохлившись, в скверном настроении, не посвящая его в свои таинственные дела.
Уилсон пытался расспрашивать, но даже ему рассказать не хватило духу.
* * *
Это в полиции ему приоткрыли завесу тайны над происхождением «его юного протеже».
— За что тебя из гнезда-то выгнали? — решился он спросить много, много позже, когда между ними установилось более глубокое доверие.
Гудвин по привычке возлежал на кушетке, а Амброз — на полюбившемся ему пыльном ковре, заложив руки за голову.
— За то, что с дровосеками связался. Ну и вообще, я сильно вытянулся, заметный стал, да и характер, сами знаете, только повод был нужен.
— И как же ты с ними связался? — мысли свернули не на ту дорожку. Вот тебе и Амброз, вот тебе и тихий омут. Ах ты, старый ты хрыч.
— Пилу им починил. Это как переход на сторону противника. Они же наш лес валят.
— К технике потянуло?
— Да… ну… нет… Я понять хотел, почему они… мы… извели почти все леса, что, по-другому нельзя? Здесь же замкнутая система, а у нас экстенсивный путь развития, скоро и магия не спасёт. Фермы истощают землю, им нужно больше и больше места, древесины уходит целая прорва, как будто витальную магию добывать больше неоткуда. Нужно… нужно придумать такую штуку, я назвал её Солнечной Сеялкой, мы сможем менять длину светового дня и снимать два урожая в год. Я почти понял, как извлечь больше магии из солнечного света, надо будет ещё улучшить почву, понять, откуда взять воды, как изменится климат в долгосрочном периоде…
Он оборвал себя и покосился на Гудвина.
Тот невозмутимо выпустил струю дыма.
— И кем ты готов стать ради этого? Министром? Принцем-консортом?
Амброз рассмеялся.
* * *
Когда Амброз съехал, в наследство Гудвину достался «филиал королевской оранжереи», оборудованный хитрой системой полива, освещения и удобрения, исправно работавшей и тогда, когда бедного мальчика уже не стало. Химера сделала своё дело, Гудвин несколько лет не менял перегоревшие лампы, не засыпал удобрений в специальные ящички, но вода в трубах ещё была, и если бы он мог вернуться из последнего заключения, вернулся бы к тому, что ещё кое-как наполняло квартиру жизнью: к зелёным листьям и уютному урчанию труб.
Он был уверен, что Солнечная Сеялка, первая очередь которой погибла так нелепо, скорее всего, по чьей-то злой воле, работала бы так же бесперебойно.
Десять лет трудов всей ОЗ погибли, попали в злые руки. В последний раз они спасли Амброза после катастрофы, но перед Азкаделией была бессильна даже Королева.
Мог ли Гудвин это знать, когда юноша притащил в его дом вслед за небольшой сумкой пожитков пару цветочных горшков?
— Я по дому скучаю, — сознался он. — Там мне техники не хватало, а здесь, в городе, — жизни.
* * *
Когда разразился тот скандал — ну, ему, как обычно, предшествовала драка, фигурально, конечно, на этот раз за внимание Её Величества, на «ярмарке невест», королевском научном смотре, куда Гудвин правдами и неправдами протащил Амброза, — тот уже более-менее встал на ноги, обзавёлся жильём и, по слухам, исходившим от того же Баффина, девушкой, с которой близко сошёлся на мавританиевых шахтах.
Амброз ворвался к нему как ураган, но в этот раз ураган бешеный и злой.
— Как они посмели… Они! Вы! Вся эта грязная ложь! Простите, что втянул вас во всё это… — Амброз на миг замер перед кушеткой, опустившись на одно колено.
— Но это ведь правда, — неожиданно для себя сознался Гудвин. — Я действительно люблю тебя! — его рука на миг коснулась тёмных кудрей — большего он не смог себе позволить.
— Как будто я не знаю, — ласково улыбнулся Амброз, вскочил и продолжил стремительное движение по комнате. — Я тоже люблю вас — хотя и не в этом смысле. Вы столько для меня сделали — а они… они совсем не знают вас… смеют приписывать вам наличие такой же низменной меркантильной душонки! Кто они — и кто вы! «Так прибой разобьётся о скалы…»
Он и ушёл так же молниеносно, как появился, а Гудвин лежал и думал, как быстро и сильно изменился Амброз за эти годы. Но главное сохранил.
А парень ведь перед дуэлью прощаться приходил, знал, что может и не выжить.
В следующий раз они увиделись уже в тюремной больнице: дуэль, очередное следствие, резкий разрыв с девушкой, попытка всё разом оборвать…
Гудвин, не стесняясь присутствия охраны, гладил тёмные кудри и как ребёнку втолковывал, что будет ещё миллион таких скандалов, и если так размениваться на каждый, то не будет ничего: ни Сеялки, ни Двери, ни полётов к Лунам…
* * *
Конечно, Гудвин давно был знаком с Королевой, ряд его исследований носил стратегический характер, и в принципе их связывала давняя дружба. Гудвин этой дружбой не козырял, не щеголял и почти не пользовался. Ему бы и в голову не пришло тащить Амброза на личный приём или самому заводить о нём разговор с Королевой. Она должна была сама всё увидеть и понять. Так получилось, что скандал пошёл только на пользу: Её Величество не забыла одного из череды заинтересовавших её толковых юношей, да ещё романтическо-драматический ореол всей этой истории сыграл свою роль.
Амброза ждал стремительный карьерный взлёт, а ОЗ — годы реформ и бурных преобразований.
Тишина для Гудвина кончилась.
Заручившись поддержкой волшебных народов, люди принялись за переделку мира, венцом которой стало бы строительство Солнечной Сеялки.
— У нас есть легенда, — сказал как-то Гудвину Ахамо, глядя на проект здания Сеялки. — Как народы решили построить башню до неба и подёргать бога за бороду. Но старый хитрец, как всегда, вмешался в их планы.
Гудвину почему-то запомнился этот разговор.
* * *
Он знал, что сделали с Амброзом. Из газет.
Больше десяти лет они трудились бок о бок, он знал парня как облупленного, знал о его бурных романах с женщинами, наивно надеявшимися блистать в свете, а вместо этого делившими Советника с наукой и Её Величеством. Он не хотел и думать, что там приключилось в последние годы, когда стало не до науки и приходилось видеться куда реже, между Амброзом, Королевой и подросшей Азкаделией. Он поставил себе границы, но думал, что смог любить и быть счастлив, не преступая их.
Они могли ставить эксперимент в четыре руки, понимая друг друга с полуслова, могли спорить до хрипоты, разругаться вусмерть, а потом так же насмерть стоять, защищая друг друга.
Странно было, когда Амброз винился ему, что не может отменить наказание для мужеложцев: ОЗ нужны дети, нужны рабочие руки. Гудвин рассеянно кивал — плевать он хотел на этот закон. Конечно, согласно определённым медицинским исследованиям, он в равной степени мог увлечься мужчиной или женщиной, но ничего, подобного столкновению с Амброзом, больше в его жизни не случилось, а за интрижки с дамами в этой стране не наказывали.
Страшно было узнать, во что превратил Рейнз — тот самый, из Синепёрых, — прекрасные изобретения Амброза, для чего Чародейка собирается использовать Солнечную Сеялку.
Тяжело было не видеть его почти год, подозревая худшее. Стазис-костюм или голова-на-молнии? Амброз-то думал, как соединить живое с неживым, чтобы продлить жизнь людей, как вылечить их, как сохранить на долгом пути к Луне.
Или то была просто долгая и мучительная смерть на потеху ведьме?
Гудвин совершил над собой почти невозможное усилие и встал во главе Сопротивления — только он сам мог знать до конца, почему. Всё-таки он оказался больше теоретиком, и арест Кейна стал началом конца.
А когда пришли страшные вести, Мистик уже плотно сидел на химере, вернувшись в круговорот посильных трудов и маленьких радостей, только места театра и науки заняли вечернее шоу и магическая дурь. Она притупила боль, погрузила в равнодушие, чёрной вуалью накрыла память.
И только вернувшаяся ДиДжи сорвала эту вуаль, сорвала повязки со старых ран.
Она с товарищами уже покидала комнату, когда до Мистика дошло, кто это был — в пальто с чужого плеча, с чужим выражением на лице и без капли узнавания в тревожных чёрных глазах.
Сидя в одиночке и зная, что дни, даже часы его сочтены, Мистик вспоминал эту минуту. Просто химера? Или всё-таки предательство? И вдруг задохнулся от мысли: если бы не химера, если бы он нашёл Амброза — то, что от него осталось, — смог бы он преодолеть искушение?
— Они совсем не знают вас… «Так прибой разобьётся о скалы…» — прошелестел в его ушах голос Амброза.
Ещё от автора
читать дальше
А потом у нас вышел научный диспут с Gabrielle Delacour, я винилась, что выложила полюбившуюся мне картинку из кишочков, она написала мне замечательную критическую заметку, но несколько раз повторила: это хорошо, но совсем не моё. Вселенная её услышала - на выкладке бартерщики приняли английского посла за французского. Мне было приятно, с одной стороны, а с другой немного неудобно, потому что часть плюшек, предназначавшися человеку за серьёзную работу на фесте досталась мне за так.
Но и этим дело не закончилось. Со словами "всё было совсем не так" Gabrielle Delacour написала драббл по этой же "вселенной".
Название: Стимул
Автор: Gabrielle Delacour
Бета: авторская вычитка
Размер: драббл, 526 слов
Персонажи: Дикарь, Глюч, Рейнз, упоминаются другие
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: переводческие вольности, упоминание изнасилования, смерть персонажа
Примечание: продолжение командных фиков "Ученик" и "А потом все равно сжечь"
Размещено с разрешения автора
читать дальше— Я просто не знаю…
— Глюч, — решительно проговорила принцесса. — Если Азкаделлия строит машину по твоему проекту, ты можешь знать, как ее остановить.
— Я о том, что Пушистик заглянет мне в черепушку… влезет в личное…
В глазах безмозглого плескалась паника. Он боялся, до тошноты боялся и не помнил, чего. Это было странно, обычно слепые точно знали, что они хотят скрыть (и думали, что этого не видно, пока они не сказали). А сейчас — просто темная глубина, черная вода, не надо смотреть туда — голова закружится, не надо опускать в нее руку — утянет и утонешь…
Рык вдохнул поглубже и нырнул.
не надо не смотри не показывай
Белая рука ложится поверх бумаг, тонкие пальцы, длинные черные ногти, вторая рука ловит за подбородок, вздергивает вверх, большой палец очерчивает губы, дразнит нижнюю. Темный взгляд из-под длинных тяжелых ресниц, белая кожа, ярко-алый рот, нежная грудь, розовые соски стоят торчком — зябко в кабинете.
— Советник, — тянет она, стараясь, чтобы голос звучал низко и соблазнительно, но все равно выходит обиженная девочка. — Я могу предложить вам кое-что поинтереснее пыльных мамочкиных прелестей.
— Оденься, Азкади, — говорит он с совершенно искренней насмешкой, и ее черные глаза вспыхивают яростью.
не надо пожалуйста не смотри
— Любого покажи, пальцем ткни, тебе его принесут на блюдечке, — шипит она, обдавая ухо жарким дыханием. — И делай что хочешь, все, что угодно, я заткну любой рот, никто не посмеет и слова сказать… По казармам пройдись, хочешь, по железным, хочешь, по моим, там много новобранцев… Любого бери…
— Кто бы ни учил вас искусству переговоров, принцесса, увольте его. Он даром ест свой хлеб.
моя королева спаси меня спаси нас
Она смотрит с таким сочувствием, что он вдруг понимает всю бессмысленность своей похвальбы. Уничтожение чертежей уже ничего не решает.
— Но ваш свет… вы самое могущественное существо в мире…
— Я отдала свой свет, чтобы спасти самое дорогое… Моего ангела…
Гравий визжит под тяжелыми ботинками. За ними идут.
не надо страшно не хочу помнить
Ремни врезаются в тело, яркий свет режет глаза. Пот смешивается со слезами, жарко, липко, больно, гадко… Он дышит пересохшим ртом и ничего не слышит, кроме своего дыхания. Неправда, еще чужое, такое же хриплое, и мерзкий ритмичный звук. Тошнота подкатывает к горлу, он дышит и считает, от ста в обратном порядке, это не может длиться долго, доходит до единицы и начинает снова, это должно закончиться…
не надо ненадо не…
Рык разжал пальцы, осторожно дыша. Он выбрался, весь, живой и вроде бы даже ничего лишнего не выпустил. Про машину были только чертежи, остальное он не показал – не надо. Ни о чародейке, ни о… лысом. Это был лысый.
***
… и когда лысый ударил его шокером, Рык словно проснулся. После удара безмозглый молча свалился на пол, Рык отодвинул Тихоню и пошел вперед. Страха больше не было, а значит, не было и боли. Шокер трещал и сыпал искрами, Рык без труда перехватил его и двинул вперед, упирая круглый наконечник в грудь лысого.
у нас часто кричат
не надо, пожалуйста
в обратном порядке… девяносто девять
Сердце остановилось на девяносто семь, и это было разочаровывающе быстро. Древняя память, старательно забытая десятками мирных поколений, требовала для верности пройтись когтями вдоль жилы на шее, но Рык не стал. Тихоня смотрел в спину, лысый того не стоил. Нужно было заканчивать дело. Нужно остановить машину, а значит, проверить, жив ли безм… Амброз
И хотя читать дальшемне тут тоже порой хочется воскликнуть "не так всё было, совсем не так!", во-первых, безумно приятно, а во-вторых, многие сцены - прямо то, чего не хватало. Переговоры с Азкаделлией - прямо вот... в самое сердце.